О влиянии имён на человеческие отношения

К именам Роза Робот относился с уважением и любил их. Его собственное имя, Роза, буквально было отсылкой к революционерке Розе Люксембург и должно было давать повод для гордости. Но другие ровесники почему-то так не считали и задались целью всё детство и начало подросткового возраста напоминать Розе о том, какой он странный, чудной и вообще инопланетянин. Розу подобное не пронимало, потому что он гордился тем, что ему дали такое необычное имя — и красивое, и политически окрашенное, и напоминало о тонкой душевной организации владельца. Вот только фамилии не было.

Да и не у него одного: в детдомах у детей фамилий не было в принципе, так что Роза был просто Розой. А когда появились мечты о собственной рок-группе, он даже порадовался, что у него нет фамилии, так как вполне легко можно было придумать псевдоним. Нужно было что-то современное, крутое… А тогда крутой была научная фантастика, летающие машины, мечты о светлом будущем и роботы. Вот Роза и назвался Роботом, когда настала пора выходить во внешний мир, в которой у людей должны были быть хотя бы имя и фамилия. Потом, правда, спохватился, но уже было поздно: незатейливое «Роза-Робот» уже слишком крепко прилипло.

А когда Роза познакомился с Шершнягой, тот совсем ещё не был похож на Шершнягу. Худенький, бледный, со впавшими дикими глазами, рыжими волосами, которые во все стороны торчали — видимо, давно не ухаживали. Ему подходило имя Яшка, которым он представился — рваное, диковатое и такое же рыжее (почему-то буква «Я» в голове Розы была оранжевой, как осенний лист). На Шершанского он не был особо похож, а на Якова Осиповича — и подавно. Однако фамилия Шершанский напомнила Розе о шершнях — самых крупных представителях ос. Они и рыжие, и крупные, и сам Яшка тоже был рыжим и долговязым, даже выше Розы.

— Шершнягой будешь, — резюмировал Роза, когда понял, что «Яшка» — это как-то не по-рокерски. Вот все знали такого худенького, бледного и дикого Яшку, да таким и запомнят. Так что, если они собирались вместе рок кипитярить, то нужно было что-то крутое и с заделом на будущее, потому что Роза откуда-то знал, что Яшка Шершанский сейчас не на пике своего развития и ему ещё есть, куда расти. Пока что Шершняга больше походил на «Шершенька», но, как говорится, и Москва не сразу строилась.

А новоиспеченный Шершняга вроде даже был доволен своим новым именем и в дальнейшем больше никак, кроме как на Шершнягу либо Шершня, не отзывался — а Роза и не собирался как-то иначе его звать, раз тому нравится. Розе вообще нравилось произносить имя Шершняги: шуршащее «шерш-», где «е» почти сливалось и получалось какое-то «шрш», и резкое, как трамплин, «-няга». Особенно резко последние два слога звучали, когда Розе повышал голос на вдруг затупившего от своей черняжки Шершня — «ну потому что блин, Шершняга, это че ты нахрен за мутню исполняешь?».

А сам Шершняга почему-то Розу, кстати, почти не называл по имени: лишь на «ты» обращался и иногда осторожно толкал в плечо. Возможно, он когда-то читал какие-то книжки по психологии и от этого знал, что опасно к человеку часто обращаться по имени, иначе привяжешь человека к себе и сам привяжешься.

И как-то так сложилось, что поначалу они собирались у каких-то там общих друзей, в чьих-то гаражах пытались играть музыку (играл Шершняга, конечно, по-божески, когда мог и хотел), а потом вдруг так сложились обстоятельства, что Роза въехал к Шершняге в квартиру. И немного изменившийся и посмелевший за время общения с ним рыжий парень вдруг снова напомнил Розе Роботу Яшку, только в этот раз объяснение лежало на поверхности: Шершняга боится новой непривычной ситуации. Но… а что делать? Лишь философски плечами пожать и дальше жить, как получается. Не разворачиваться же и бежать в общагу института, из которого его, кстати, отчислили — а у Шершня очень кстати оказалось свободное койкоместо, поэтому вопрос о новом местожительстве решился быстро.

С переездом Розы в какую-то слегка пожухлую атмосферу Шершневой квартиры влетело, как свежий морской ветер, какое-то безумие — такое же освежающе и при этом с лёгкой горчинкой. Роза Робот был гиперактивным, ему вечно приходили в голову какие-то новые идеи, и он легко хватался за каждую и так же легко бросал. А Шершень всё же хотел хоть какую-то долю спокойствия оставить в их «логове», поэтому пришлось научиться обращаться к новому соседу по имени, чтобы тот обратил на него внимание и немного сбавил обороты — простое «эй» уже не срабатывало.

«Роза» из уст Шершняги со временем стало звучать так же часто, как и его собственное — из уст Розы. Шершень произносил его немного устало, когда Роза выкидывал очередной черновик песни в мусорное ведро, хотя тот звучал вполне неплохо; произносил слегка потерянно, если Роза снова злился на него из-за черняжки (которую, кстати, пришлось свести к минимуму); произносил на уровень громче обычного, если нужно было докричаться до соседа из другой комнаты.

А потом случилось то, чего ни один из них не ожидал. В какой-то из дней, когда хотелось сидеть на балконе и курить в открытое окно, глядя на горящие жёлтыми пятнами окна соседей, Роза вдруг выдал вполголоса:
— Шершень, ты мне, наверное, блин, нравишься, ю ноу. В том самом смысле, да.

Причём и выдал-то нетипичным для себя образом. Имя «Шершень» обычно произносилось с сильным ударением на первый слог, чтобы вечно витающий в мыслях Шершняга быстрее сообразил, что обращаются именно к нему. Но в этот раз имя было сказано непривычно мягко и как-то даже шуршаще.
Шершняга тогда аж закашлялся, потому что он сам хотел эту же новость сказать (уже в отношении Розы), но никак не мог подобрать нужного момента. А тут вот оно как оказалось.

И как-то даже относительно просто решился вопрос с их статусом отношений: они всё такие же лучшие «бест нахрен бро», которые вместе кипитярят хиты, и никуда спешить не нужно. Ну, они и не спешили, но нововведения в привычном жизненном укладе всё равно произошли. Например, имена приобрели какой-то свой особый смысл и звучание.

Шершень к тому моменту совсем привык обращаться к Розе по имени. «Роза» (практически всегда), «Розк» (когда хочется подколоть), «Роза, блин, достал» (когда долго не выключает свет, потому что творческий процесс якобы нельзя прерывать), «Роза, блять» (угрожающим тоном, если тот вдруг начинает слишком сильно гиперопекать). И всегда за последней фразой шло восклицание «ты как-то слишком горячо, нахрен, материшься» от самого Розы Робота.

К типичному набору интонаций в имени самого Шершня прибавилось больше радостных: например, когда Шершняга в очередной раз готовит, а Роза вдруг неожиданно вырастет из-за угла и, прислонившись к дверному косяку, произносит полувопросительно «Шершень?», перекатывая на языке шипящие звуки и букву «е», словно кот катает шарик по полу, привлекая внимание хозяина — обрати, мол, внимание. Шершняга невольно улыбается, поворачивается к Розе и так же вопросительно спрашивает «да, Роз?» — кратко, быстро, как бы говоря, что он весь во внимании, но его внимание так же занимает готовящийся ужин, «а мы оба, блин, знаем, что мне лучше на тебя не отвлекаться». Роза усмехается и выдаёт дурацкий каламбур, относящийся одновременно к песне, к их повседневной жизни и к двусмысленным намёкам, а потом довольно уходит с кухни, оставляя Шершнягу с выражением лица а-ля «господи, почему он такой дурак иногда».

Или когда Розе вдруг хотелось обняться, и он, словно огромный пёс, с криком «Шерше-ень!!!» нападал и заключал в крепкие объятия — как, например, когда он вернулся с интервью с каким-то радиоведущим и очень соскучился за эти несколько часов. Шершняга улыбался и обнимал в ответ, непривычно нежно произнося «ну Ро-оз, блин».

Шершень бы предпочел про своё настоящее имя совсем не вспоминать, так как оно очень сильно отдавало прошлым — в этом плане он даже немного завидовал Розе, так как у него имя изначально звучало, как псевдоним — по-современному, резко, но в то же время красиво. Однако в какой-то момент Шершняга услышал своё настоящее имя из уст Розы впервые за долгое время с начала их знакомства, и понял, что, в принципе, был бы не против, если бы к нему обращались иногда по настоящему имени.

Имя «Яша» приобрело новые оттенки: из диковатого оно стало каким-то мягко-домашним, шуршащим, как и «Шершень», но короче и будто бы светлее на несколько оттенков. И теперь имя реально стало похоже на самого Шершнягу в том облике, какой он приобрел за несколько лет существования группы «Багровый Фантомас».

А еще Розе было невыносимо приятно перекатывать имя «Яша» на языке, пробовать на вкус — почему-то только когда они были наедине. Яша, Яшенька, Яш-ша. И с разными интонациями: нежными, когда хочет сказать, как сильно его, своего хорошего человека, любит; вкрадчиво-предвкушающими, когда вдруг подносит своё лицо на опасно-близкое расстояние к шершневскому. А еще просяще-умоляюще, еще и срываясь на первом слоге, когда жмурится и стонет, прижимаясь и бесконечно повторяя «яша-яша-яша», словно пытается таким образом удержаться на краю сознания. В такие моменты Шершанский буквально кайфует от своего имени в устах Розы.

Действительно, имена — весьма важная и в то же время коварная штука. Ведь, если повторять имя человека достаточно часто, можно его к себе крепко-накрепко привязать, да так, что ни днем, ни ночью от себя отпускать не захочется. Ну, Роза и Шершень и не собирались никого никуда отпускать, да и не хотелось уже как-то куда-то уходить.