Время текло медленно. В палаццо разлилась такая невообразимая скука, что дошло до просмотра глупых мелодрам. Скука проникала в каждый уголок, забиралась в шкафы, пропитывала одежду, омрачняла своим привкусом самые восхитительные кушанья, одним словом, порядочно портила жизнь каждому варийцу. Мир, зачем ты так тих и безмятежен?
— Фран.
Нетипично.
— Фра-ан.
Молчание.
— Соизволь пошевелить своим убогим языком и отозваться, когда с тобой заговаривает королевская особа.
Ответа не последовало. Но и дальнейших реплик со стороны Бельфегора — тоже.
Однако. Спустя два часа после обеда (а ранее описываемая сцена произошла около восьми часов утра), воздух снова сотрясся от дребезжания голосовых связок его высочества:
— Фран.
И тишина.
— Фра-ан.
Нет ответа.
— Ну, Фра-ан.
— Ну, что?
Голос мрачный, будто с того света.
— Слава богу, я уж думал, ты сдох.
— Расстроились? — иронично.
— Разумеется. Единственно я имею право прервать твоё бессмысленное существование.
— Какое счастье.
— А то.
И вновь на комнату обрушивается отвратительно-невыносимая тишина.
— Фран.
— Что?
— Зачем тебе стрелочки под глазами?
— Вы спрашиваете у меня это неделю уже — каждый день, по нескольку раз, приправляя своими дерьмовыми шуточками и отвратительной манией величия. Не заебало?
— Не заебало.
Почему нигде не грабят Саваду, почему никто не пытается убить Занзаса /хотя это очевидно, я вот не рискнула бы/, почему на Вонголу-хуёлу не нападает очередная мафиозная семья, почемупочемупочемупочему?
— Фран.
— Что, Бел-семпай?
— Зачем тебе стрелочки под глазами?
— Хотите, я вас придушу, Бел-семпай?
Фран наиграно-наивно улыбнулся, пошевелив пальцами, будто щупальцами, и дерзко зыркнул на принца.
— Фран.
— Что?
— Ты еврей?
— А вы?
— Зачем тебе стрелочки под глазами?
Зевая.
— Зачем Вам ножики в трусах?
Не раздумывая. Хотя, возможно, он сочинял это на протяжение всей предыдущей недели.
— Эта шутка уже сто лет не смешная.
Спокойствию палаццо позавидует буддийский храм где-нибудь в Японии, в глуши. Хотя буддийские храмы не завидуют, но плевать. На Варию накатывает вязкими липкими волнами лень. Их мысли и движения медленные и неосознанные.
— Фран.
— Что?
— Зачем тебе стрелочки под глазами?
— Так надо. Так захотела Вселенная.
Такими темпами они добрались до времени, когда на экране тонкого крутого зомбоящика мелькали кадры сопливых мелодрам, которые смотрел Луссурия. Хотя иногда он включал боевики. А когда скука в палаццо довела до таких вот «семейных» вечеров за просмотром фильмов, репертуар Лусси-кинотеатра расширился — от комедий до документальных. Вария одомашнивалась.
Луссурия готовил всё вкуснее и вкуснее, но скучающие офицеры не замечали этого, предаваясь черепахообразным улиткоподобным медлительным мыслям. Фран упорно не говорил о назначении стрелочек. Да, Бельфегор отстал бы от него, но через какое-то время он придумал бы ещё какое-нибудь совместное с лягушкой развлечение, и, возможно, не столь гуманное. И это продолжится, пока скука не снимет своё жирное тело с планеты Земля и в умах боссов мафии не родится хоть какая-нибудь мало-мальски криминальная затея. А пока…
— Фран.
И тишина.
— Фра-ан.
— Бел-семпай, пойдите к чёрту!
— Вот это да! — глаза загорелись безумным восторгом. — Вот это реплика! Какая неожиданность: из скучного отверстия на твоей плешивой лягушачьей роже, типично-одинаковой каждый день, да такие восхитительно-нетипичные выражения! Вот это да! Удивил, ничего не скажешь!
— Какой изысканной оскорбительной похвалой вы меня наградили, — саркастически осклабился лягушка. Осклабился и ускакал в другую комнату, показав напоследок принцу свой восхитительно-выразительный средний пальчик, как бы объясняя ему, какой же он всё-таки муздецкий мудак.
Дни шли. А дело не менялось.
— Что за омерзительный сентиментальный бред вы читаете, Бе-ел-семпа-ай?
— Скажи это ещё раз, — принц нарочито оттопырил ухо рукой, вслушиваясь в слова парнишки.
— Что за омерзительный сентиментальный бред вы читаете, Бе-ел-семпа-ай?
— Чудесно. Скажи ещё, я запишу на диктофон, — и полез в карман, но был остановлен участливым взглядом лягушки и его же холодильниконапоминающей рукой на лбу.
— Семпа-ай, с вами всё хорошо? Вы ведёте себя стра-анно.
— Со мной всё чудесно.
Лягушка вздохнул.
— А читаю я жёсткую нцшную яойную мангу. Знакомлюсь с теорией, дабы закрыться с тобой в спальне в какой-нибудь особенно скучный вечерок.
«Они все особенно скучные», — пронеслось в мыслях Франа.
— Семпай, вы омерзительный пошлый шизофреник.
— Я буду ходить за тобой с диктофоном, записывая каждую твою реплику, — они восхитительны! — мечтательно отозвался «омерзительный пошлый шизофреник» и невинно хлопнул ресницами. Фран уловил это движение. Каким-то чудом.
Дни шли. Дни шли омерзительно медленно. Ход дней был чуть более омерзителен, чем «омерзительный пошлый шизофреник». /#штоблять/
— Фран.
— Ну, что? Ну, Бел-семпай, ну отъебитесь от меня! Пойдите побрейте ноги, или заведите зоопарк, или переедьте жить в Австралию, или займитесь дайвингом или фотоохотой, но отъебитесь, блядь, от меня!
— Записал! — восторженно прокричал Бел и упал с кресла. Больше в этот день они не обмолвились ни словом. Ну, только принц пробурчал что-то вроде «Я не блядь, тупая жаба», но был проигнорирован.
— Фран.
— Что?
— А ты правда думаешь, что мне нужно побрить ноги?
— Да. Уёбывайте.
Принц действительно уёбал, а Фран задумчивыми пустыми глазами уставился в стену.
Сегодня они смотрели фильм про геев. Занзас морщился и рычал, но не уходил. Все остальные вели себя дружелюбно и толерантно, а Фран вообще глядел в экран с жадностью, хоть стекляшки его глаз это и скрывали. Мысли в голове блуждали странные. Что-то про однополые браки, гомофобию в мафии и блондинах благородного происхождения.
— Фран.
Молчание.
— Фра-ан.
— Что?
— А ты меня любишь?
Неожиданно.
— Ага.
Ещё неожиданней. /автор как бы подсказывает, какие ощущения у вас должны быть при прочтении, лолъ/
— Клёвенько.
— А вы меня?
— Даже не надейся.
— Клёвенько, — мрачно передразнил принца лягушка.
Дошло до того, что даже Занзас зачитался яойной мангой. Больше читать было нечего.
— Фран.
— грлолраораврлцылжждпвчиоажлдпье
— Фра-ан.
— рваыфбююпровфыоцвбюкущебымсо
— Фра-а-ан.
— Что?
— Зачем тебе стрелочки под глазами?
Фран поднялся с кресла, состроил торжественное выражение рожи, вытянулся, будто на параде и вдохнул, приготовившись, видимо, произнести опиздохуительную речь. Бельфегор, глядя на это великолепие, сел нормально, поставив ноги в пушистых розовых тапочках, приосанился и внимательно, с интересом уставился на лягушку.
— Бел-семпай, — интригосоздавательная пауза. — Будь вы чуточку внимательнее, вы бы с лёгкостью заметили, что у меня нет нижних ресничек. Именно поэтому какая-то дурная баба из моего детства, сделала мне татуировки в виде стрелочки-хуелочки, дабы так вот декоративно заменить мне эти самые реснички. Надеюсь, вы довольны и отъебётесь уже, наконец, от меня, хотя бы на пару дней.
Бел притянул к себе Франа, близко-близко, и уставился в его глаза. Фран выдал удивительные признаки смущения.
— А у меня есть ресницы, лошара!
Бел был похож на озорного мальчишку, одержавшего верх над своим товарищем в войнушке. Он, в порыве торжественного дурачества, поднял чёлку и указал пальцем на свои глаза, окаймлённые пышными и верхними, и нижними ресницами. Глаза были самого обычного серого цвета, но изумительно глубокие, затягивающие и завораживающие, пленяющие сильнее любых «озёр, в которых можно утонуть», влажные и очаровательные. Фран уставился в это серое великолепие, а Бел, поняв свою оплошность, решил, что — чего уж там — куролесить, так на всю катушку.
— На самом деле я не читал жестокой нцшной яойной манги, — доверительно, будто рассказывая самую великую в мире тайну, сверкая озорством в глазах, произнёс принц. — Я читал отвратительно-сентиментальный яойный бред, — и в духе самых омерзительных (много больше, чем он сам) любовных романов «страстно впился в губы» лягушки.
Впрочем, как позже выяснилось, жесткая нцшная яойная манга принцу тоже попадалась и, видимо, весьма часто. И развлечение, совместное с лягушкой, он придумал задолго до того, как тот наконец всё рассказал. Принц же, в конце концов, гений.
Вария одомашнилась. Вария проиграла долгожданный бой. Вария полегла.