Киллер идет вдоль цепочки редких следов, вереницей тянущихся по пыльной земле. Кровавые капли усеяли узкую тропинку между покосившимися грудами металлолома, и он старается аккуратно переставлять ноги, чтобы не запачкать новехонькие сапоги. Мать подарила их на шестнадцатилетие: матовые, из темной плотной кожи, не очень дорогие, но сидящие как влитые. Поэтому Киллер осторожно продвигается по истоптанной тесной дорожке, ступая за красными разводами, которые уже стали подсыхать, застывая темной бордовой коркой.
Вся земля на свалке грязного рыжего цвета от ржавчины. Она пожирает металл медленно расползающимися неровными пятнами, перемалывая его, как термиты живое дерево, стирает железо в мелкую пыль, которая оседает вниз красно-оранжевым покрывалом. Киллер идет по нему вперед, слушая собственные приглушенные шаги, смотрит строго на носки сапог, уже покрывшиеся красноватым налетом, и невольно хмурится, крутя в руке нож. Шероховатая рукоять холодит ладонь, постепенно нагреваясь от тепла сжимающих ее пальцев. Непривычная тишина окутывает свалку, нахлынув вязкой жижей, забивающей уши, заставляя чувствовать себя глухим; все кругом будто оцепенело, замерло в предсмертной судороге. Даже постоянные сквозняки сейчас запрятались между кучами металлической рухляди, затихнув в ржавой пыли. Киллер считает до трех и убирает нож за пояс. Потому что уже поздно, все закончилось.
Дорожка расширяется, виляя вбок, уводит к нагромождению железных балок, еще не пожранных рыжей гнилью, и следы, наконец, обрываются. На крошечном пятачке между грудами металлического мусора земля побагровела, впитывая алые лужи крови, натекшие с трупов. Два тела лежат в отдалении друг от друга, припудренные оранжевой пылью, нелепо раскинув руки, будто, будучи еще живыми, тянули их навстречу ярким лучам света в глупой попытке обнять солнце; а над третьим стоит ребенок. Он с ног до головы в крови — алые разводы размазались по щекам и шее, насквозь пропитали некогда голубую потрепанную рубашку, заляпали полосатые штаны в заплатках; волосы слиплись багровыми прядями, спадая на лицо. Мальчишка смотрит узкими точками зрачков, не моргая, белки широко распахнутых глаз ярко выделяются на красном лице. Киллер вглядывается в мутные алые радужки с отражающимся в них солнечным светом, и ему кажется, что они тоже проржавели. Юстасс стоит неподвижно, сжавшись, напоминая комок из острых углов и изломанных линий, тонкая струйка крови стекает по бледному плечу вниз, капая с локтя в пыль. И не поймешь, чья эта кровь. Киллер оглядывается, ищет место посуше, чтобы не вмазаться новыми сапогами в кровавую жижу, в которую превратилась земля кругом, но ее так много, что весь пятачок уже пропитался, и он вздыхает, шагая вперед.
У обоих парней с раскинутыми в сторону руками одежда похожа на частое решето. Они лежат на спинах и смотрят на теплое солнце маленькими булавками зрачков остекленевших глаз, посиневшие губы на бледных лицах слегка приоткрыты, будто бы готовые что-то сказать, из-под дырок на рубашках все еще сочится кровь. Оба мертвы. Киллер поддевает плечо одного из них сапогом, переворачивая на живот, и смотрит на сквозные раны — их слишком много, в некоторых застряли гвозди и какие-то крошечные детали.
— Сдохли?
Голос тихий и почти неслышный, но все равно кажется резким в стоящей кругом вязкой тишине, заставляя Киллера обернуться к вышедшему из оцепенения Юстассу и отступить от остывающего тела немного в сторону, открывая вид на мертвую спину.
У Кида разбит нос. Он шумно дышит, хлюпая кровью, и от каждого выдоха-вдоха она пузырится, стекая вниз к рассеченным губам. Мальчишка перекладывает весь вес своего тела на правую ногу — лодыжка на левой распухла и налилась ярким сиреневым кровоподтеком. Костяшки на правой руке сбиты, и содранная кожа торчит рваными краями наружу, белые подрагивающие пальцы крепко сжимают длинный плотничный гвоздь с проржавевшей шляпкой и окровавленным острием. Юстасс впивается взглядом в распростертое перед ним тело, будто замечает его только сейчас, и Киллер видит, как у него дергается уголок глаза, а припухшие губы кривятся ломаной линией.
У третьего парня вспорото горло и повреждена сонная артерия, поэтому Кид и вся его одежда залиты кровью. На вывернутые влажные края глубокого пореза тонким слоем налипла пыль, рот широко открыт, пытаясь глотнуть побольше воздуха, а окровавленные руки со скрюченными пальцами лежат на груди — парень цеплялся себе в горло, стараясь зажать порез. Пара выбитых белых зубов валяется рядом, в бордовой грязи. Все кругом провоняло металлом и кровью, но Киллер почти не чувствует этого, потому что здесь всегда так пахнет, но улавливает запах мочи: парень обделал штаны, увидев ребенка, способного движением руки нашпиговать его напарников железом.
Киллер кладет ладонь Юстассу на острое плечо, мягко сжимает пальцами и хочет увести его подальше от трупов, посадить на одну из балок и осмотреть раны, но того скручивает. Кид блюет, согнувшись пополам, прямиком на штанины парня со вспоротым горлом. Его выворачивает наизнанку водой с желчью, потому что сегодня он ничего не ел. Киллер перехватывает Юстасса под грудь, легонько гладит спину между выступающими через рубашку лопатками; рвота вместе с кровью из разбитых губ заляпывает его сапоги, и он говорит:
— Это нормально.
Киллер ощущает, как под его ладонью, за выпирающей клеткой ребер, бьется чужое сердце, чувствует крупную дрожь тела от рвотных судорог и продолжает:
— В первый раз всегда так.
Юстасс вцепляется пальцами в его ладонь, впивается короткими ногтями в кожу, наваливаясь на руку всем весом, потому что собственные ноги уже не держат. Его больше не рвет — желудок совсем пустой, мальчишка лишь хватает ртом воздух точно рыба, выброшенная на берег, и начинает тихонько поскуливать.
Он рыдает в голос, когда Киллер оттаскивает его в сторону и усаживает на полуразъеденный ржавчиной ящик. Слезы текут по красным щекам, смывая кровь, в разбитом носу хлюпают сопли, и Кид кусает губы, безуспешно стараясь унять рвущийся наружу хриплый вой. Упавший гвоздь звякнул о землю и откатился куда-то в бок, перекатываясь на своей круглой шляпке. Мальчишка зло трет глаза руками, пока Киллер осматривает его ушибы. У Юстасса на запястьях синие следы от чужих пальцев, а слюна во рту до сих пор красная, хоть нос и перестал кровоточить. Скорее всего, щека вспорота изнутри. Киллер облегченно вздыхает, когда, ощупывая поврежденную лодыжку, убеждается, что кость цела. Он присаживается на корточки, спиной к ревущему Киду, и чуть поворачивает голову, глядя в алые глаза. И сейчас они не кажутся ему ржавыми.
— Давай убираться отсюда.
Детские руки вцепляются в длинные пшеничные пряди, и Киллер подхватывает Кида под колени, стараясь не потревожить ушибы. Ткань рубашки на спине вместе с волосами тут же становятся влажными, пропитавшись чужой кровью, в которой измазан Юстасс. Шероховатая рукоять ножа врезается в костяшку на запястье, неприятно растирая кожу при каждом шаге. Обратно Киллер идет размашисто, почти срываясь на бег, аккуратно придерживая свою ношу, желая побыстрее выбраться в город. Юстасс уже не ревет, только глубоко дышит, сжимая и разжимая в пальцах жесткие соломенные волосы, он сопит Киллеру в плечо и невнятно шепчет:
— Я не хочу туда возвращаться.
«Нам нельзя туда возвращаться». Потому что Кид убил «собирателей дани» — целая система из падальщиков, живущих за счет чужой удачи и выбивающих с нее процент для себя. За «безопасную жизнь» на территории свалки. Когда найдут три окровавленных трупа и на Кида объявят охоту, это лишь вопрос времени.
Кид размазывает кровь с щеки по светлой рубашке Киллера и говорит уже громче:
— И больше никогда не вернусь.
«Мы больше никогда не вернемся». Потому что мать выставила Киллера из дома, как только вручила свой подарок. Никто не хочет жить с убийцей, даже если это твой собственный сын. Он шел за Кидом, собираясь забрать его с собой, вытащив из ржавеющей пасти ненавистной свалки. Киллер бредет вперед, аккуратно поддерживая Юстасса под колени, смотрит на свои грязные сапоги, измазанные кровью, рвотой и черт знает чем еще, и понимает, что ему плевать на них. Дорога из рыжей пыли кончается, перерастая в мощенную булыжником улицу с серыми невзрачными домами, жмущимися друг к другу обшарпанными боками. В небе надрывно кричит чайка. Киллер запрокидывает голову вверх, сдувая с глаз лохматую челку, стискивает пальцами острое мальчишеское колено и щурится от тусклых лучей солнца. Они выбрались.
— Мы уплывем. Ты же хотел стать пиратом, Юстасс?