С утра дождь зарядил с новой силой и лил два дня, словно насмехаясь над крестьянами, спешившими собрать урожай. Как ни хотелось Такко побыстрее осмотреть окрестности и побывать на кладбище, вылазка откладывалась: когда с неба льёт как из ведра, много не увидишь. Зато под шелест воды по кровле было особенно приятно разбирать сокровища оружейной. За распахнутыми настежь окнами стелился мягкий сумрак, а со двора снова пахло цветами.

Такко бродил по коридорам и залам, касался древних стен, и каменная громада завораживала его. Иные люди не выносили близости камня. В предгорьях Такко доводилось встречать воинов, избегавших равно гротов и сторожевых башен: ночами им казалось, что своды вот-вот рухнут. Сам он никогда не знал подобных страхов. Коридоры и залы напоминали подземные ходы и пещеры, которые он увлечённо исследовал в детстве. Отец обломал не одну хворостину, пытаясь предостеречь сына-непоседу от обвалов и неверных троп, но Такко если уж брал что-то себе в голову, то не отступался, и чувствовал себя в каменной толще не хуже, чем наверху.

Холодная утроба замка хранила своих обитателей, как материнское тело хранит неродившееся дитя. Кварцевые жилы пронизывали гранитные валуны, как кровеносные сосуды — человеческую плоть. Замок жил, замок дышал, и Такко многое отдал бы, чтобы услышать, о чём говорят древние камни в его стенах.

Облазав башню и пустовавшее западное крыло и не найдя ничего интересного, Такко вернулся в оружейную. Выбрал меч по руке и принялся разминаться, вспоминая заученные в детстве упражнения. Длинный имперский клинок не мог пригодиться на горных тропах, зато считался почётным оружием. Отец нанял учителя, когда Такко едва исполнилось семь, и обучали его по преимуществу вычурным турнирным приемам. Сейчас он повторял их, попутно вспоминая те, которым успел научить Верен, выламывая на стоянках по палке и обещая «показать недомерку с гор, как сражаются мужчины». Несмотря на увещевания друга, Такко не обзавелся мечом, отдав все силы стрельбе, а в ближнем бою, до которого доходило редко, полагался на нож. Но кое-что из уроков он запомнил, и теперь чередовал сложные и эффектные выпады с прямыми и сильными замахами.

— Приятно видеть, что славное оружие не скучает без дела, — голос маркграфа легко заполнил комнату, и Такко едва не вздрогнул от неожиданности.

Оллард вошёл неслышно и наблюдал за упражнениями, стоя в дверном проёме. Он протянул руку, требуя меч; Такко вложил рукоять в раскрытую ладонь и отпрянул, когда Оллард подкинул клинок вверх и ловко поймал.

— Это хороший меч, — сказал он, со свистом рассекая сталью воздух. — Помню, я упражнялся с ним, когда был чуть младше тебя. Оружие, что хранится здесь, помнит славные времена! Я не застал, когда оружейная находилась на первом ярусе. Когда я был мальчишкой, большинство этих прекрасных мечей были свалены кучей в сундуки. То, что ты видишь сейчас — заслуга Малвайн. Она наняла мастера из столицы, чтобы точно определить где и когда сделали каждый клинок, и писаря — составить опись. Придумала развесить мечи на стенах, чтобы летом их озаряло солнце.

Похоже, госпожа Малвайн трудилась на благо замка, не жалея сил. Камни в стенах наверняка помнили её лёгкие шаги и прикосновения, помнили, как по её приказу в них вбивали гвозди. Что же сделало её безвольной куклой, за ужином не поднимающей глаз от тарелки?

— Наши враги сложили легенду о том, что замок не взять, пока им владеют Олларды, и что наш род хранят могущественные силы, — продолжал маркграф. — В деревне до сих пор рассказывают о духах-защитниках, живущих в этих стенах. Ты веришь в такие сказки?

— Я привык полагаться на свои силы, — пожал плечами Такко.

— Полезная привычка, — кивнул Оллард, бросил меч обратно и вытянул из звенящей кучи на столе ещё один для себя. — Покажи, что умеешь.

Такко поймал оружие; тёплая рукоять сразу легла в ладонь. Надежды победить не было: несомненно, маркграф с детства проводил за фехтованием по нескольку часов каждый день. Но если удастся продержаться до лестницы и отступить по ступеням вверх, можно будет воспользоваться преимуществом по высоте. В следующий миг он получил тычок в бедро, бескровный, но чувствительный, и запоздало сообразил, что противник держит меч левой рукой.

Поди знай, как отбивать удары, нанесённые с непривычной стороны! Будь это настоящая битва, она закончилась бы с первым ударом. Маркграф атаковал снова, Такко отбился, поймал одобрительный кивок и больше не замечал уже ничего, кроме порхающего перед лицом лезвия. Один раз он всё же оглянулся — вход на лестницу был в десяти невыносимо долгих шагах, — заплатил за неосторожность тычком в бок и отступил, пожалуй, быстрее, чем следовало.

— Хороший замысел, — кивнул Оллард, направляя Такко к площадке с прямо-таки оскорбительной лёгкостью. Такко мысленно проклял свой план, когда понял, что маркграфу ничего не стоит оттеснить его вниз, и исход поединка будет решен одним ударом. Но Оллард отвёл меч в сторону изящным приглашающим жестом, и Такко проскользнул на лестницу, воспользовавшись унизительной уступкой.

Должно быть, в замке давно не сражались. Должно быть, воины, чье оружие пылилось на стенах, сейчас наслаждались поединком. Такко бился в полную силу, но уворачиваться от ударов приходилось чаще, чем наносить. В тесноте лестницы было не замахнуться, клинок как по волшебству тыкался в стены. Такко едва не вывернул запястье, в очередной раз пытаясь отбиться, и с досадой вскрикнул: не смог удержать меч, и он со стуком покатился по ступеням. Оллард легко коснулся остриём шнуровки на его вороте, обозначив победу, и опустил оружие.

— Неплохо! — Маркграф улыбнулся и прислонился к стене чёрным бархатным плечом. — Я сомневался, что ты из хорошей семьи, но теперь вижу, что тебя учили сражаться. Из тебя вышел бы недурный фехтовальщик, уделяй ты больше времени тренировкам. Ты ловок, быстро соображаешь и готов проиграть, но не отступить. Мне нравится.

В ответ Такко самым неучтивым образом поморщился. Должно быть, вид у него был совсем унылый, потому что Оллард рассмеялся и хлопнул его по плечу:

— Отдохни. На этой лестнице доводилось терпеть поражение и более опытным воинам. Ты не бывал раньше в замках, верно?

Такко покачал головой.

— Если бы бывал — заметил бы, что мой замок построен особым образом. Лестница закручена не в ту сторону. Большинство наследников нашего рода рождались левшами, и на этой лестнице, как ты мог заметить, удобнее сражаться левой рукой. Если бьёшь правой — задеваешь стены. Теперь ты знаешь, что за силы защищают наш замок.

Удивление затмило обиду. Такко попытался прикинуть, сколько сил и материала ушло на строительство замка. Приспособить каменную махину под особенность владельцев, да ещё столь редкую… Невероятно.

— Этот замок — плоть нашего рода, — негромко сказал Оллард. — Раздели нас — и мы оба падём.

— Агнет тоже левша, — вспомнил Такко.

— Да, — подтвердил Оллард. — Глупая шутка природы, знающей, что моя дочь даже в крайней опасности не возьмётся за меч. И вместе с тем знак, что именно Агнет суждено владеть замком после меня.

Замок и его владельцы подходили друг к другу как ключ к замку. «Раздели нас — и мы оба падём». Такко прикрыл глаза, успокаивая дыхание, и увидел внутренним взором вереницу людей на ступенях. Снизу напирали воины — кто в чём, в дорогих латах или в плотных куртках, а сверху стоял одинокий воин в чёрном бархате и с холодной усмешкой раскидывал врагов. Затем перед глазами встали портреты предков маркграфа. И как Такко не заметил, что каждый из них нёс меч на правом бедре? Наверняка не всякий наследник рождался левшой, и многие проводили мучительные часы, отрабатывая удары непослушной рукой…

— Я должен был догадаться, — с досадой сказал Такко, открывая глаза. — Я же видел портреты. И по лестнице прошёл раза три только за сегодня! Хотя я всё равно не смог бы сражаться левой рукой.

— Портреты… — повторил маркграф с неожиданной горечью. — На этих портретах запечатлены славные воины. Жизни моих предков были до краёв наполнены славой. Нам, живым, стоит радоваться, когда ушедшие оставляют нам хотя бы свой облик, правда?

Такко кивнул, не вполне понимая, к чему клонит маркграф, но тот неожиданно сменил тему:

— Ты хорошо двигаешься. Неужели за твою долгую жизнь тебе удалось обойтись без переломов и вывихов?

— Нет. Но я не жалел денег на лекарей.

— Что ты ломал?

— Руки пару раз… И ребра, но это не в счёт.

— Суставы?

— Нет.

— Это хорошо. В замке сыро, не хотелось бы наградить тебя ломотой в костях.

Такко вдруг ощутил, как промозгло было в башне. Сердце стучало, гоня по разгорячённому телу кровь, но по позвоночнику полз противный холод. Маркграф почти сливался с тёмным камнем стены, его глазами будто смотрела сама башня, и Такко передёрнуло от странного цепкого взгляда.

— Меня ждут дела, — маркграф шевельнулся, разгоняя морок. — Агнет не вполне оправилась после дороги и не готова сегодня стрелять. Но скучать тебе не придётся — оружейная по-прежнему в твоём распоряжении.

В этот раз Такко легко удержался от искушения расспросить маркграфа о могилах. Не приходилось сомневаться, что, раз он открыл гостю одну тайну замка, вскоре откроет и другие.

Впрочем, одна из тайн замка вскоре открылась перед ним сама.

***
 

Похоже, сражаясь с маркграфом, Такко переусердствовал: отбиваясь от ударов с непривычной стороны, пришлось сильно выворачивать запястье, и к вечеру рука начала противно ныть. Мазь, которую он берёг на дне походного мешка, помогла, но ненадолго. Из-за тянущей боли он спал ещё более чутко, чем обычно, и проснулся от неясного шороха за дверью.

Замок дремал, вздыхая во сне. Такко недолго глядел в непроницаемо тёмный потолок, слушая ночные шорохи, затем потянулся за одеждой.

Коридор едва освещался одиноким светильником. Но и в его скудном свете удалось разглядеть светлую фигуру, удалявшуюся к восточному крылу. Она добралась до конца коридора и скрылась в тёмном проёме.

Любопытство и благоразумие разрывали Такко на части. Он прислушивался, но в коридоре щёлкали стрелки часов и скрипели гири, заглушая шаги. Может, загадочная гостья вообще не касалась пола?

До тёмного проёма, ведущего в главную башню, осталось недолго, когда светлая фигура снова показалась под низким сводом. В этот раз Такко узнал её сразу. Белое платье ласкало подолом ковёр, пышные волосы были распущены по плечам. Агнет медленно шла по коридору, глядя в пол, и тиканье часов глушило шелест её шагов. Отчего-то она не взяла светильник и её не сопровождала нянька.

Такко скорее угадал, чем снова заметил движение в тёмном проёме, метнулся в нишу и прижался к одной из запертых дверей. Следом за Агнет шёл Оллард. Такко вжался в резное дерево до боли в лопатках. Ему в жизни не удастся доказать, что не нарочно поджидал девочку в тёмном коридоре. Однако маркграф миновал его, не заметив, а вскоре они с Агнет уже шли обратно вдвоём, так же тихо, не проронив ни единого слова. Рука маркграфа лежала на плече девочки, будто он направлял её, а она по-прежнему не поднимала глаза от пола. Затем в башне громко щёлкнуло — похоже, отпирали замок. Такко досчитал до пятидесяти, прежде чем решился выглянуть. В коридоре никого не было.

За диковинными механизмами, разорёнными могилами и тайными ходами открывались новые тайны. Такко снова и снова возвращался к увиденной картине: дочь и отец, бредущие вместе по тёмному коридору. Догадайся он прикрыть глаза — и наверняка увидел бы за ними целую вереницу людей, ныне глядевших с портретов. Замок жил в своих хозяевах, каждый из которых имел острые черты лица и держал меч в левой руке. И замыкала эту вереницу девочка с нездешними глазами, которая не могла не то что взяться за меч, но даже натянуть слабый лук. Что гнало наследницу в башню и старое крыло? Память о предках? Знание о тайных ходах? Спала ли она или грезила наяву?

Агнет не сможет передать родовое имя дальше, запоздало сообразил Такко. С её замужеством род Оллардов прекратится. Пока маркграф жив, имя хотя бы будут произносить вслух, но когда на его могиле разобьют родовой герб — знак, что род остался без потомка, — нить, доселе связывавшая поколения, будет разорвана.

Часы пробили полночь. Замок баюкал обитателей в своей холодной утробе. За окном снова шелестел дождь, сбивал лепестки роз на каменные плиты, и они пахли так ярко и отчаянно, как умеют лишь сорванные цветы. Такко задремал под стук капель и проснулся оттого, что снова услышал за дверью шорох и неясное бормотание.
 

***
 

Когда Такко второй раз за ночь выглянул в коридор, в проёме башни вновь маячила фигура. Но это определённо была не Агнет. Светильник в конце коридора выхватил край кружевного чепца, женское плечо, а затем новая гостья исчезла в башне.

Если в замке и водилась нежить, искать её следовало именно там — где павшие воины бесплотными тенями бродили по узкой лестнице, закрученной против солнца. Он здесь по приглашению хозяина, так что замковая нечисть ему не навредит, — отбросил Такко последний довод разума и бесшумно двинулся по коридору. К босым ногам липли крупинки: соль снова была щедро разбросана по коридору, будто женщина боялась не найти дороги назад.

В густом сумраке башни скорее угадывалась, чем виднелась женщина, ползающая по полу и чуть слышно шепчущая себе под нос. Пахнуло лечебными травами и дорогим душистым мылом — здесь явно был живой человек, а не бесплотный дух.

— Ограда с севера, ограда с запада… — бормотала женщина. — Не дай дороги идущим снизу…

Что-то шелестело в её руках, резко пахло полынью и чабрецом. Такко прислонился к стене и стал ждать. От стен несло стылой сыростью, и он успел продрогнуть. Когда обряд подошёл к концу, он бесшумно отступил за угол, дотянулся до фонаря на стене и осветил площадку. Женщина резко подняла голову, и Такко встретился глазами с нянькой Агнет.

Если она и удивилась, то не показала этого. Поднялась с достоинством, отряхнула платье и, скрестив на груди руки, сказала:

— Следишь, значит. Вот зачем тебя наняли.

— Нет, — покачал головой Такко. — Я проснулся от шума и пошёл поглядеть, кто здесь.

— Врать мне будешь? За этими дверями ничего не слышно, хоть режь кого.

Такко мог бы рассказать, как учился стрелять на слух и различать крадущиеся шаги среди ночных шорохов, но разве ж нянька поймёт! Он поднял фонарь повыше и оглядел круг, очерченный солью, разложенные внутри него пучки трав, колючие шарики чертополоха и угольки, взятые вместо свечей.

— Разве заговоры на защиту делают в темноте? — удивился он. — А от кого ты защищаешься? Кто идёт снизу?

— Они не за тобой придут, — отрезала нянька и принялась сметать соль и травы в припасённый мешок.

— А за кем? — не унимался Такко. — И почему ты всё убираешь? Послушай, вчера я тоже нашёл здесь соль и никому не рассказал. Это же ты её рассыпала? Зачем? Кого ты боишься?

«От твоих вопросов твердолобый баран — и тот сбросится со скалы», — говорил когда-то отец, и на лице няньки отчётливо читался похожий ответ.

— Если и боюсь, то не за себя, — процедила она и резким движением стянула тесёмки на горловине мешка. — Иди, докладывай! — Смерила Такко презрительным взглядом, протиснулась мимо, задев его шёлковым плечом, и скрылась в восточном крыле, где были хозяйские спальни.

Говорят, тимьян укрепляет дух и помогает увидеть бесплотных обитателей, полынь изгоняет зло, чертополох защищает, а соль — очищает. Сейчас запахи свежесрезанных трав уходили в приоткрытое окно, и о проведённом обряде напоминала только дорожка из соли, ведущая через всё западное крыло, — её нянька забыла убрать. За кого же она боится? Но спрашивать было некого: шаги затихли в восточном коридоре, заглушённые неустанным тиканьем часов.