☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Сынхён любит Джунхи. Правда, любит. Просто осознание это доходит до него не сразу, а когда он всё же понимает, что Джунхи не одноразовый омега, не один из сотен серых и безликих, а именно тот, кто нужен, чтобы счастливо прожить остаток жизни, целуя заспанные глаза и поднятые, словно в вечной улыбке, губы. Но Сынхён понимает это слишком поздно, тогда, когда нежный и жаждущий любви Джунхи перестаёт в нем нуждаться.
Хотя если признаться по правде, любовь его странная.
Как альфа Сынхён был мягко сказать так себе. Зато в лучших традициях журналов для альф. Эдакий одинокий охотник, ловелас и в то же время угодник на одну, реже на несколько ночей. Нескольких ночей были достойны самые лучшие, умелые или красивые. Джунхи не был умелым или лучшим, но был безусловно красивым. Не только в отглаженной белоснежной рубашке или безбашенной тельняшке, ползущей с плеча. Он был красив в постели. То, как приоткрывается его рот или заламываются брови, как он прогибается в пояснице или как всё ещё стыдливо разводит ноги, открываясь.
Но этого хватает ненадолго. Ровно на два месяца. А потом Сынхёну надоедает. Сказать по правде, это первые столь долгие отношения, и как решает Сынхён, последние. Деньги приманивают новых цыпочек, и даже скверный характер Сынхёна не в силах помешать омегам попытать счастья и получить несколько дорогих подарков. Он оставляет Джунхи в постели с запиской, что скоро закончится оплата съёмной квартиры, и ему стоит покинуть помещение.
Джунхи просыпается от жаркого воздуха, сочащегося в открытое окно, которое забыли закрыть. Он осматривается, не замечая в привычно разведённом Сынхёном беспорядке его вещей. Сон всё ещё склеивает ресницы, и Джунхи случайно находит записку и дорогой кулон на память. Буквы не сразу складываются в предложения, а когда доходит смысл написанного, записка словно распадается на отдельные буквы снова. Джунхи рыдает больше часа, но всё же отправляется в душ, смывая остатки чужого запаха, который, кажется, въелся в его кожу навечно, и лишь потом собирает немногочисленные вещи.
До Сынхёна Джунхи не признавал ни одного альфу. Но Сынхён умел красиво ухаживать, чтобы получить желаемое. И умел брать то, что считал своим. И многие давали ему то, чего он хотел с радостью, даже зная, чем обычно всё заканчивается. Потому что Сынхён был высок, красив, богат и популярен. А Джунхи влюбился и не верил в слухи. Почти полгода его обхаживали как принца, а получив желаемое, бросили.
Джунхи не знает, что делать, у него даже денег на проезд нет, ничего, по сути, нет, только телефон и крупицы денег на счету, потому он не находит ничего лучшего, как попросить помощи у единственного человека, который не отвернулся от него. Он звонит Бёнквану и сквозь слёзы называет адрес. Бёнкван приезжает достаточно быстро, крепко обнимает, а потом лишь поджимает губы и качает головой, складывая две небольших сумки Джунхи в багажник, пока омега садится в салон, вздрагивая на каждом судорожном вздохе.
Из-за Сынхёна Джунхи окончательно поссорился с родителями, из дома ушёл, хлопнув дверью, совершенно не думая о том, чем всё это для него может закончиться, куда потом податься, и откуда взять денег, если с подработки заработка хватало ровно на проезд и еду. А теперь выясняется, что квартира Сынхёна была съёмной, а он сам был в руках альфы лишь красивой игрушкой, которая приелась и стала ненужной. И возвращаться некуда, и здесь делать нечего.
— Бёнкван…
— М?
— У тебя есть кто-нибудь из знакомых, у кого можно на время остановиться? Как только накоплю на общежитие, съеду.
— Зачем же кто-нибудь? — спрашивает Бёнкван, не отрывая взгляда от дороги, на лице нечитаемое выражение, желваки напряжены, ощущение, что вот-вот зубы заскрипят. — Есть я. Мои соседи уехали в Японию.
— А если они вернутся?
— Ну, вернутся и вернутся, в их комнату я сам не заглядываю, такая договорённость, да и делать мне там нечего, пусть порядки сами наводят, я им не домработник. Будешь спать у меня в комнате, им предъявить будет нечего.
— Что?! — Джунхи краснеет стремительно, заливаясь краской и становясь пунцовым в одно мгновение, словно в пейнте заливку цветом сделали. Сердце колотится так сильно, что вот-вот пробьёт грудную клетку и выпрыгнет в приоткрытое окно, и так и останется лежать на нерегулируемом перекрёстке. Бёнкван даже ухом не ведёт, поясняя:
— Я на диване примощусь, ты на кровати, шкаф у меня и так наполовину пуст, будет куда вещи сложить. Даже против цветов в горшках ничего иметь не буду. Справимся как-то. Так что?
— Хорошо. Едем к тебе. Спасибо, — слова даются с трудом, его разрывает от переполняющих чувств и мысли о том, что он не заслужил такого друга. Вот совсем не заслужил, потому что он дурак и безмозглый омега, в точности как кричал его отец вдогонку, когда Джунхи ушёл.
— Было бы за что, — улыбается Бёнкван, и Джунхи думает, что его друг — лучший альфа в мире.
Джунхи правда любит Сынхёна и ничего не может с этим поделать. Стоит только закрыть глаза — под веками он. Все сны о нём, все мысли. И даже когда он с головой в сотой проверке дипломной работы, перед глазами Сынхён. Любовь эта болезненная настолько, что даже дышать выходит через раз. Слёзы становятся постоянными спутниками его дней. Приходится даже холодные ложки прикладывать, чтобы скрыть круги и отёки под глазами.
Если сказать по правде, это не любовь — это сплошная боль.
При Бёнкване он старается не плакать и вообще не показывать того, как ему больно, как обидно, и насколько он себя винит во всём произошедшем. Да и о том, что после учебы и подработки, лёжа в постели, которая несмотря на смену постельного белья, всё равно пахнет альфой, он листает инстаграм, видя новых и новых омег в объятиях Сынхёна, он ревёт в подушку, Бёнквану знать не стоит. Не его это проблемы.
Но это только Джунхи кажется, что он незаметно страдает. Бёнкван видит и засохшие дорожки слёз, и припухшие с краснотой глаза, которые Бёнкван считает одними из самых красивых глаз в мире, и распухшие нос и губы, и то, как Джунхи постоянно теребит кулон. Он видит так много, что хочется лезть в драку, а то и вовсе убивать. Но какой смысл, если Сынхён или откупится в очередной раз, либо натравит кого-нибудь, а то и вовсе засудит.
Бёнкван в курсе похождений альфы и попыток омег вернуть былое расположение, потому рисковать не станет. И ладно бы только Бёнквану достанется, но наверняка перепадёт и Джунхи. А ему и так досталось, хватит с него. Джунхи очень сильный парень, и не такое переживёт, но становиться причиной новой боли альфа не намерен. Бёнкван лишь сжимает и разжимает пальцы, когда в очередной раз видит опухшее от слёз лицо Джунхи. Но мило улыбается и предлагает завтрак. Вот уже месяц как.
Смотреть на осунувшегося омегу тяжело, но тот держится молодцом и показывает всем своим видом, что море по колено, но Бёнкван не слепой. Поначалу Джунхи писал Сынхёну, пытался понять, где виноват и где ошибся, что сделал не так, и почему Сынхён его бросил. Долго вместо ответа он видел отчёт о прочитанном сообщении, но однажды Сынхён снизошёл до ответа, подтвердив им все слухи.
— Не стоило влюбляться, малыш Джунхи.
Если бы не Бёнкван, Джунхи забывал бы поесть. Хотя в последнее время по утрам он сбегает пораньше, потому что от одной мысли о завтраке его откровенно подташнивает. Может, дело в том, что он округлился, а Сынхён всегда любил стройных и худых? От этой мысли тошнит лишь сильнее, ведь в гонке за внешним видом многие омеги проигрывают не из-за собственной лени, а болезней или физиологии. Да и банально конституция может быть не астеничной, и всё — никому не нужен. Так получается?! То ли жара так сказывается, то ли нервное напряжение, но проще встать с рассветом и неслышно уйти, чем выпить чашку чая или уж тем более впихнуть в себя что-то посущественнее.
Бёнкван терпит эти выходки несколько дней, складывающиеся в неделю, а потом почти в две, но вскоре сдаётся и решает идти ва-банк. Ему не нравится, что Джунхи решил заморить себя голодом, даже кожа будто с лёгкой зеленцой. Потом в один из вечеров он попросту не ложится спать и сторожит до утра, зная, что угадать время, когда уходит Джунхи непросто. Потому когда мимо неслышно крадётся тень, он просто включает торшер. Джунхи замирает и смотрит расширенными глазами на Бёнквана. Альфа зол, напряжение повисает в воздухе. Ощущения странные — Бёнквана он таким никогда не видел.
— Джунхи. Нам нужно поговорить.
— О чём? — Джунхи смотрит на альфу как на врага. Это Бёнкван ощущает кожей, впечатление неприятное, ведь зла он другу точно не желает, наоборот, помочь хочет. Джунхи поджимает губы и сам весь подбирается, то ли чтобы драться, то ли чтобы бежать без оглядки. Бёнкван морщится и выкладывает претензии в лоб.
— Я, конечно, понимаю, что ты не обязан отчитываться, но мне не нравится, что ты почти не ешь. Ты исхудал, постоянно плачешь и работаешь на износ. Завтрак ты пропускаешь, бьюсь об заклад, обед тоже. Ужинаешь не всегда. Ты себя решил угробить из-за этого мудака?
— Нет.
— И почему я не верю? — тяжёлый вздох будто прорезает ставший слишком густой воздух. Джунхи нервно проводит рукой по волосам и смотрит куда угодно, но лишь не в глаза сидящего напротив альфы. Оправданий нет, да и не хочется врать. И смысла нет никакого. Он думал, что страдает незаметно, но прогадал.
— Бёнкван, я… я просто не хочу.
— Ну хоть немного, чтобы не свалиться. Я прошу тебя, Джунхи, я страшно переживаю.
— Не могу, меня тошнит, вот есть и не хочется.
На этих словах лицо Бёнквана вытягивается и выражение стремительно меняется. Омеге кажется, что друг бледнеет и идёт пятнами, но утренний сумрак и маслянисто-тёплый свет торшера могут подшучивать над восприятием. Бёнкван поднимается и, продолжая втягивать носом воздух, подходит впритык. В одно мгновение хочется, чтобы его кожи коснулся нос, и в то же время он благодарен альфе, что тот уважает личные границы, не позволяя себе ничего лишнего. Джунхи некоторое время недоумённо смотрит на принюхивающегося альфу, но тот высказывает предположение гораздо быстрее, чем Джунхи успевает открыть рот.
— Ты тест делал?
— Какой тест?
— По корейскому, блин, — шипит Бёнкван, и Джунхи становится совсем немного страшно. Потому что альфа действительно зол. Как минимум как три тысячи чертей. И ещё дюжина маленьких чертят. Таким он не видел альфу просто никогда, даже если тщательно покопаться в памяти, так был зол сосед, который выпроваживал прочь незадачливого воришку прямо через форточку, в которую тот влез, думая, что в квартире никого нет. Кажется, ещё немного, и его снесёт чёрной лавиной рванувших из Бёнквана чёрненьких, как сажа, активных и слишком юрких чертей.
— Не понимаю, — честно шепчет Джунхи, отодвигаясь подальше и стараясь слиться с покрашенной в приятный серый стеной. Рельефная поверхность щекочет лопатки, скрытые тонкой майкой. Тошнота и слабость накатывают волнами, ослабляя его и без того слабую защиту, но он не понимает, чего хочет друг.
— На беременность тест, — по слогам поясняет Бёнкван, стараясь изо всех сил, чтобы голос не звучал резко и агрессивно. Хотя руки чешутся свернуть одному мерзкому типу его холёную шею. И чтобы его обезораженный труп никогда не нашли, а если и нашли, то не смогли ничего доказать или понять, потому что он готов грызть этого мерзавца зубами за очередную испоганенную жизнь.
— Что? Я не… да откуда?
— А гиперфазу последнюю как провёл?
— Но мы же занимались защищённым сексом… ну был раз или два, когда… но не может быть…
— Джунхи, ты с какой планеты? — устало говорит Бёнкван, нервно растирая ладонями лицо. Болит сразу всё тело, но больше душа, он почти уверен в своём предположении. — Ты же знаешь, что в гиперфазу вероятность забеременеть очень высока, потому и советуют предохраняться. Сиди тут, я за тестом.
Джунхи лишь сверкает влажными глазами, вцепившись в кулон. Он не кивает, не возмущается. Просто молчит, словно сидит под водой, боясь, что открыв рот, утонет к чертям собачьим. И он натурально тонет, задыхается, но не двигается. Лишь сердце стучит заполошно, словно у пойманной в клетку птахи. Бёнкван спешно покидает квартиру и устремляется в сторону круглосуточной аптеки, чтобы купить несколько тестов. А придя домой, бьёт кулаком в стену до тех пор, пока не сдирает костяшки. Джунхи и след простыл.
В университете и подработке он не появляется, сокурсники и коллеги ничего не знают, Бёнкван колесит по городу, высматривая омегу во всех известных ему местах. Но ни в парке у пруда, где тот любит читать, ни в кафешке, в которой омега учится за едой, ни в сквере, ни в порту Джунхи нет. Время идёт к закату, во рту Бёнквана маковой росинки не было, но он этого не ощущает, тратя весь свой выходной на поиски и проклиная самого себя за резкость. Мог бы смолчать, высказываться мягче, а он кипел, как адская смола, мог бы сдержать свою злость, не пугать и без того страдающего омегу, а повёл себя как идиот. Ничем не хуже Сынхёна. Хоть головой об руль бейся, но не поможет всё равно.
Он находит Джунхи уже глубоким вечером и совершенно случайно. Тот сидит с пустым взглядом и стаканчиком кофе в руках на опустевшей детской площадке, на которой они с ним выросли. Подойти Бёнкван не решается сразу. Топчется поодаль, видя, что омега вряд ли даже моргает. Он словно завис как старый компьютер при попытке установки новейшего софта. Но, собравшись с духом, всё же садится на лавочку и осторожно вынимает из рук полный стаканчик давно остывшего напитка. Джунхи, почуяв своего, утыкается носом альфе в плечо и рыдает так горько, что Бёнквана начинает тошнить от самого себя.
— Я думал, он не настолько сволочь, — сквозь всхлипы шепчет Джунхи. — Он мне денег на аборт дал и сказал справляться самому. Ещё и своим «я не люблю тебя, ты один из многих» припечатал на глазах у всех. А те смеялись и тыкали пальцами. Будто я чучело какое-то.
— Ты не чучело, — тяжело вздыхает Бёнкван, гладя омегу по голове. — Ты самый красивый омега, которого я видел в своей жизни. Ты самый добрый и отзывчивый человек, верный и хороший друг. А те просто не люди, вот и всё. Как им понять человека, если они даже не половинки? Ну, деньги хоть взял? — тихо интересуется Бёнкван, и Джунхи вздрагивает от металлических ноток в его голосе. Отстранившись, он заглядывает в глаза:
— Что?
— Деньги, говорю, взял?
— Я не буду делать аборт!
— А я и не настаиваю. Тебе будет куда их потратить, если взял. На ребёнка нужно очень много денег.
— Нет, швырнул их ему в его наглое красивое лицо, — лицо Джунхи сводит судорога, находя полное отражение и на лице Бёнквана, который гладит рыдающего омегу по голове и спине, представляя, как медленно расчленяет Сынхёна на кучу маленьких частей за то, что посмел сотворить.
— Жаль, что не взял, но справимся и так.
— В смысле справимся? — Джунхи даже рыдать перестаёт, давится всхлипами и слезами, пытаясь осознать, но до него не доходит, словно он совсем глупый, что сколько ни скажи, всё мимо пролетит.
— Ты думал, я тебя брошу одного наедине с проблемами? Тебе ещё доучиться нужно, хоть и месяц всего. Только защита осталась?
— Угу.
— Вот и умница. Идём домой, нечего тут сидеть. Примешь ванну, поешь немного и спать. А завтра будем думать.
— Что думать?
— Как быть дальше, — Бёнкван нажимает подушечкой пальца на кончик носа и улыбается. Джунхи уже не ревёт взахлёб и делает слабую попытку улыбнуться, но в итоге обнимает альфу, утыкаясь носом в шею и снова плачет. Потому что не заслужил. Это он дел наворотил, ему расхлёбывать. Бёнквану ни к чему всё это. Будто у него и без глупых омег проблем мало. Бёнкван обнимает крепче и тихо говорит будто сам себе: — Может, выгорит с работой.
Всю дорогу Джунхи периодически срывается в слёзы, виня себя во всех грехах, потому к концу пути ощущает такую слабость, что ноги подкашиваются, и он висит на Бёнкване как распоследний пьяница. Бёнкван почти его несёт по дороге с парковки, а потом и вообще подхватывает на руки, поднимаясь по ступеням, потому что лифт не работает. Джунхи вяло сопротивляется, намереваясь двигаться сам, но почти засыпает в крепких руках по дороге к квартире
Альфа отправляет сонного зарёванного Джунхи в душ, а сам занимается ужином, начиная наконец чувствовать бесконечную усталость и облегчение, потому что Джунхи не наделал глупостей. Не напился таблеток, не полез на мост и вообще не самоубился любым другим известным или неизвестным способом. Кулаки чешутся так, что он срывает свежие корочки на косточках несколькими ударами в стену, пытаясь заглушить боль. А потом тщательно оттирает кровь со стены, пока Джунхи не увидел.
Едят они на диване под фильм, в суть которого вряд ли хоть один вникает. Бёнкван смотрит только на омегу, а тот пустым взглядом блуждает от тарелки к экрану и обратно, но жуёт. Медленно, сонно, но жуёт. Джунхи ест поначалу неохотно, но тошнота, приходящая по утрам, его сейчас не беспокоит, и в итоге он съедает порцию, даже не замечая. Отставив тарелку на журнальный столик, Джунхи сладко потягивается и честно несколько минут смотрит фильм, пытаясь понять хотя бы, какие актёры снимаются, но засыпает.
Бёнкван несмотря на бессонную ночь ощущает будто выпил три литра кофе, когда сонный Джунхи жмётся к нему, а потом укладывается на грудь, обнимая. Альфа оторопело смотрит на омегу в своих руках и проглатывает сухой комок в горле, обнимая в ответ чуть дрожащими руками. Так он сидит ещё около получаса, но понимает, что сидя спать вообще не вариант, и завтра не скажут спасибо ни мышцы, ни заплаканный омега в его руках.
Вариантов на деле немного — перенести в постель или оставить спать на диване. Но сонный Джунхи не позволяет ему сдвинуться с места, оплетая всем собой и во сне забираясь ладонью под домашнюю футболку альфы, чуть поглаживая пресс. Бёнкван, кажется, даже дышать перестаёт. Но как бы приятно ему ни было, пользоваться ситуацией он не намерен. Потому подхватывает что-то бурчащего Джунхи на руки и относит в постель. В требующие объятий руки он суёт свёрток одеяла, который достаёт из шкафа, и падает лицом на диван, мечтая забыться крепким сном.
Но вместо сна до самого рассвета перед глазами сонный Джунхи на его груди, мягкая ладонь под футболкой и закинутая на бёдра нога. Во сне Джунхи будто забывает обо всех проблемах, во сне они его не тревожат, отступая на задний план и дожидаясь, когда омега откроет глаза, чтобы накатить со всей силы. Но хотя бы во сне он расслабляется и может улыбаться. Бёнкван засыпает почти перед будильником тяжёлым, напряжённым сном, полным смутных образов.
Бёнкван любит Джунхи. Правда любит. Давно, безответно и безнадёжно. Но сначала это была детская любовь, которой болеют все; потом подростковая, бурная и необузданная ровно до того момента, как рядом появлялся омега, а Бёнкван внутренне цепенел; потом была армия, когда Джунхи писал ему и звонил, не забывая о лучшем друге и поддерживая в нём искры надежды и жажды скорой встречи; потом Бёнкван боялся, что омега его отвергнет как и остальных, а потом в жизни Джунхи случился Сынхён.
И если признаться по правде, любит он его так беззаветно, что кажется, дышать без него никак.
Будильник он успешно просыпает, но открывает глаза от настойчивого похлопывания по плечу. Лицо Джунхи так близко, что Бёнкван не сразу понимает, что это не продолжение сна, в котором они хотя бы встречаются и нет никаких Сынхёнов на пути. Утренние процедуры он совершает так быстро, как только можно, но открыв дверь из ванной, всё равно чувствует крышесносный запах завтрака, от которого в животе бурчит так, что наверняка слышно на весь дом. И если Бёнкван мог забыть поесть за вчера и перекусил только к ночи, то организм ему напоминает обо всех его просчётах и упущениях.
Джунхи выглядит совсем зелёным и стремительно уносится в ванную комнату, хлопая дверью. Бёнкван тяжело вздыхает и садится за еду, потому что ничем сейчас помочь не может, а вот выбесить — легко. Он уже обувается, когда Джунхи выползает из ванной и слабо улыбается, Бёнкван натягивает на лицо улыбку, пытаясь подбодрить в ответ, но делая пометку, что завтракать стоит чем-то без яркого запаха, чтобы не провоцировать ставший слишком чутким нос Джунхи. Так они ещё несколько недель живут в спокойном режиме, а по вечерам альфа водит его на прогулки, охраняя его от малейших посягательств.
Но в один из дней на работе горит в огне дедлайна отдел, и Бёнкван задерживается, отчего приходится отменить прогулку. Но получив смс от Джунхи, Бёнкван леденеет изнутри и всеми правдами и неправдами заканчивает свою часть работы так быстро, как только получается, а потом долго и изнурительно отпрашивается у начальника с налитыми кровью от недосыпа глазами. Альфа не сразу понимает, что от него хочет Бёнкван, а вникнув, ещё несколько минут мурыжит его в неизвестности, проглядывая документы и отчёт.
Домой Бёнкван несётся на максимально дозволенной скорости, надеясь, что к Джунхи никто не подкатил свои похотливые яйца, пока омега сидит под подъездом, ожидая его. Нужно давно уже сделать ещё одни запасные ключи и оставить в надёжном месте, чтобы в случае утери можно было попасть домой, а не как омега сидеть под окнами в ожидании, когда вернётся он с ключами. Оставив машину на парковке, Бёнкван несётся к дому и замирает у подхода к скамейкам: рядом с Джунхи два альфы. Джунхи взъерошенный, глаза блестят, кто знает, то ли драться будет, то ли плакать.
Желание поотрывать альфам руки рождается в Бёнкване стремительно, потому что рука одного альфы лежит на плече Джунхи, рука второго на бедре, и наглости и невоспитанности этим двоим не занимать. Научить манерам — это как минимум, как максимум отправить в больничку. Причём надолго, и чтобы повторить желания не было. Бёнкван вылетает из кустов, обрамляющих лужайку, чтобы срезать путь и быстрее вклиниться между альфами и Джунхи.
— Отошли от него, быстро! — Бёнкван не сразу вникает, кто перед ним, готовый драться и рвать зубами всех, если потребуется.
— Тише, не пугай нам мальчика, смотри, он от твоего шипения даже голову в плечи вжал.
— Или от вас, наглые морды. Руки прочь от…
— От кого же? — слишком сладким голосом протягивает молчавший до этого альфа, вздёргивая заинтересованно брови.
— От его омеги, — находится Джунхи и воинственно пинает одного из альф точно под коленку. Тем временем челюсть Бёнквана падает на асфальт от выражения лиц альф и слишком опасной улыбки спрятавшегося за ним Джунхи.
— Зубастый какой, — болезненно морщась и потирая колено, шипит альфа, едва не прыгая на здоровой ноге. — Бёнкван, некрасиво заводить омегу и не сообщать соседям.
— Заводят собак, — огрызается из-за плеча Бёнквана Джунхи, вызывая приступ смеха у альф. — А я сам по себе появился!
Бёнкван только зубами скрипит, ему вообще ситуация мало нравится, но схватившийся за его руку в поиске поддержки Джунхи уравновешивает качающиеся во все стороны будто в сильный ураган чаши весов, хоть кулаки у него чешутся нещадно, а почесать, по-хорошему, и не светит. Эти двое придурков его едва не довели до греха, их бы проучить, чтоб неповадно было, но он выдаёт дерзкое и слишком резкое:
— Некрасиво приставать к омегам на улице, Сэюн. Донхун, я думал, ты его в узде удержишь.
— Лениво, — тянет Донхун и усмехается, становясь похожим на перегревшегося на солнце сытого кота, которому лениво даже на другой бок перевернуться, хотя отлежал всё, что можно. Донхун склоняет голову к плечу и, так же протягивая слова, добавляет: — Да и омега больно красивый. А ты всё-таки свинья. Мог бы нас уже и представить друг другу.
— Джунхи, — первым приходит в себя омега, протягивает руку улыбающемуся слишком нагло Сэюну, который стоит, согнувшись в три погибели и держась за колено, словно оно сломано, и теперь он раз и навсегда и потерян для общества и мира вообще. — Прости за колено.
— Бывает. Сэюн, — смеётся Сэюн и пожимает протянутую руку. Второй альфа галантно кланяется и едва касается губами тыльной стороны ладони:
— Донхун.
— Негодяи вы, — фыркает Бёнкван, у которого за короткое время сердце успело остановиться, пуститься вскачь и снова замереть. Он однажды с ними всеми с ума сойдёт, поедет крышей так, что протечки починить даже лучшие психиатры не смогут. — Могли и сказать, что приезжаете.
— Да мы на пару дней всего… или недель… а потом уедем, но вернёмся! Никому комнату не сдавай! — Донхун ни дать ни взять галантный кавалер, предлагает Джунхи локоть, за который тот хватается. А Сэюн хватает две спортивные сумки и тихо говорит Бёнквану:
— Ты где такую красоту урвал?
— Отвали. За что мне такие друзья? — трагическим шёпотом вопрошает у неба Бёнкван и устремляется вслед за Донхуном, уводящим Джунхи. Терять контроль Бёнкван не намерен. С его друзьями глаз да глаз.
— Мы своим наглым поведением двух мерзких типов отвадили и заодно омегу проверили.
— Проверили? — шипит Бёнкван, отталкивая Сэюна к стене подъезда и коротко ударяя того под дых. — Вас просили? А если вы его напугали мне до смерти?
— Моё колено в разы больше пострадало, поверь, — примирительно старается говорить Сэюн, потирая место удара и пытаясь отдышаться. — Ты не сердись, мы — дурачьё, но не настолько же. К тому же это были те самые типы старины Хо.
— Твою ж… спасибо тогда… прости.
— Да было бы за что, — Сэюн растягивает губы в хищной усмешке, щуря глаза и галантно пропуская вперёд фыркнувшего на такие действия Бёнквана. Сейчас он уже более спокоен, чем был несколько минут назад, потому на ходу отмечает высветленные волосы Сэюна и прокрашенные перьями волосы Донхуна, а также новый пирсинг у обоих в ушах. Сэюн втискивается в дверь, наводя шороху. — Надеюсь, дома есть что пожрать, потому что мы налегке.
— Вот налегке и поскачете в супермаркет.
— Злюка, — незло возмущается Сэюн, переступая через две ступеньки разом. — Эй, Донхун, из нас намерены сделать вьючных ослов.
— Из нас двоих осёл — это ты.
— Ослы мы тут по очереди! — фыркает Сэюн, морща нос и грозя спине Донхуна кулаком.
Бёнкван вздыхает тяжело и облегчённо одновременно — он очень скучал по своим соседям. Они хоть и немного отбитые, но классные ребята. Альфы сваливают вещи прямо у комода с обувью и шарят в карманах в поисках карт, Бёнкван молча выдаёт свою, и альфы почти молниеносно испаряются. Напоследок Сэюн, двигая бровями, шепчет Бёнквану такое, отчего вполне можно схлопотать по шее, Бёнкван и сжимает кулак, но безобразника и след простыл, и ему ничего не остаётся как болезненно поморщиться и задать вопрос Джунхи:
— Зачем ты это сделал?
— Облегчил твои муки, — пожимает плечами Джунхи, отмеряя норму риса на четверых и включая рисоварку. — Потом скажу, что недостоин тебя и дурак… Не переживай так.
— Не переживай так, — бурчит Бёнкван. — Ты хоть понимаешь, сколько вопросов тебе зададут эти несносные парни?
— Я найду, что ответить, мой господин.
— Джунхи!
— Перебор? — задумчиво уточняет Джунхи, сложив руки на груди и внимательно наблюдая за всей феерией пятен на лице Бёнквана. В нём бурлит что-то с пузырьками, будто игристое вино. Хочется дурачиться и смеяться, словно пережитое волнение выплёскивается из него таким странным образом. — Лучше «милый»? Или «котик»? Ооо… «сладкий»?
— За что мне это? — вопрошает Бёнкван у рисоварки, пока поддавшийся раннему изменению вкуса Джунхи намазывает шоколадную пасту на огурец.
— За добро твоё, — чавкая, делится Джунхи, а Бёнкван на автомате вытирает уголок рта омеги большим пальцем. А когда до двоих доходит, что произошло, в кухне повисает гробовая тишина, которую нарушают вернувшиеся на гиперскорости соседи.
— О, интим! — довольно шепчет Сэюн, но Донхун его утаскивает в комнату сразу же, как только они оставляют пакеты с покупками на столе. Потом слышатся громкие переругивания и шум воды в ванной.
— Однажды я их закопаю на клумбе.
— Да что ты, классные ребята. Рис почти готов. Раскладывай покупки и парней зови.
Ужин проходит в более расслабленной атмосфере, хотя под пытливыми взглядами соседей Бёнквану всё равно неуютно. Зато Джунхи словно окончательно оживает, словно оставив прошлое позади, он много смеётся и шутит, подкладывает добавки и щурит глаза, оглядывая каждого из альф по очереди. Бёнквану всё равно неспокойно, потому что возникнет масса вопросов, если парни задержатся, а у него нет сил и желания ничего объяснять, как и не хочется снова видеть заплаканные глаза Джунхи. Вечером, когда уже все приняли душ и разошлись по комнатам, Бёнкван привычно застилает диван простынёй, намереваясь наконец поспать, со спины подкрадываются соседи.
— Почему на диван стелешься? — со слишком ехидным выражением лица интересуется Сэюн, но из спальни появляется Джунхи в пижаме, хватает подбирающего слова оправдания Бёнквана под руку и утягивает в комнату под хихиканье альф.
— Ты что делаешь?
— Лишаю тебя необходимости оправдываться и врать. У тебя постель огромная, тут и четверо лягут. Так что не вижу причин отказываться, — совершенно спокойно говорит Джунхи и ложится на «свою» половину, жестом указывая на другую.
Омега прав, но находиться так близко с Джунхи Бёнквану немного страшно и неловко. В нём тщательно скрываемых чувств через край, он старается держать их в узде, но что будет, когда он уснёт? Эта мысль не даёт Бёнквану покоя, и две ночи пребывания в своей спальне на одной постели с желанным омегой он не позволяет себя расслабиться и уснуть. В итоге на третий день он уже не просто зомби, а тень зомби.
Литры кофе плещутся в его венах вместо крови, зевает он напропалую, словно задыхается, вот-вот челюсти свихнёт, но работу как-то ещё выполняет. Хотя это из разряда очевидное и невероятное, потому что какие-то сверхъестесвенные силы помогают ему не налажать в документах. Но вернувшись домой, он путает реальность и сон, не попадает на ужине вилкой в рот и отключается на короткие мгновения прямо за столом. Джунхи с однокурсниками приливает защиту и обещался быть позже, потому за столом только он и соседи.
— Ничего себе омега у тебя темпераментный, досуха выжимает, — смеётся Сэюн, делая вид, что не заметил тычка под рёбра от Донхуна.
— Да, работа выжимает, — поддакивает Бёнкван, не особо вникая в смысл сказанного соседом. С палочек соскальзывает намотанная лапша, плюхаясь в бульон, на скатерти тут же расцветают жирные пятна. Бёнкван на автомате солит пятнышки, облизывает солёные пальцы и переспрашивает: — Погоди, что ты сказал?
— Я? Ничего такого. А что? Тебе что-то послышалось? — вголосину ржёт Сэюн, наблюдая за снова засыпающим Бёнкваном. Донхун хитро щурит глаза и медленно отодвигает тарелку подальше, чтобы Бёнкван носом не упал в неё, пуская пузыри. — Иди спать, обморочный, смотреть на тебя страшно. За омегой мы присмотрим.
— Руки пообрываю, — несмотря на затмевающую глаза дрёму, сообщает проснувшийся Бёнкван, перехватывая палочки на манер тычкового оружия. Честно говоря, он сам себя скорее покалечит, чем кого-нибудь напугает, но реальность и без того плывёт, а Джунхи словно триггер, который, кажется, сможет поднять его даже из могилы.
— Ути, какой грозный, — снова смеётся Сэюн. — Иди спать уже. Никто не обидит твоего Джунхи.
— Я хочу его дождаться, — заплетающимся голосом говорит Бёнкван, едва не падая лицом в стол. Донхун подкладывает буханку хлеба вместо тарелки, чтобы в случае падения приземление было мягким. Бёнкван почти утыкается носом в хлеб, но вздрагивает, когда в коридоре раздаётся копошение, снова засыпая.
— О, твой сладенький пришёл.
— Я не люблю сладкое, — задумчиво признаётся спящий на хлебной подушке Бёнкван. У него всё тело стремительно расслабляется, вот-вот шмякнется на пол, оттого, что на стуле не сможет усидеть. Когда с колена соскальзывает лежащая рука, Бёнкван подкидывается с вопросом: — Почему единороги не летают?!
— Ты сонный хуже пьяного, — сокрушённо сообщает Донхун. — Идём, я тебя доведу до спальни.
— А я задержу твоего прыткого омегу, пока ты не заснёшь, — Бёнкван невидящим взглядом смеривает соседа, не замечая замершего в коридоре, посмеивающегося в ладонь Джунхи. У Бёнквана на лице написано нечто типа «ни дать ни взять — герой нашего времени, а не Сэюн, только поглядите на него! Спасатель Малибу и мститель в одном лице». Но конечности уже такие вялые, что хоть узлы вяжи.
— Я откушу тебе лицо, если твои похотливые пальцы окажутся в полуметре от Джунхи, — грозно сообщает Бёнкван и окончательно отключается от реальности, повиснув на Донхуне мешком.
— Что вы с ним сделали? — тихо спрашивает Джунхи, глядя, как Донхун подхватывает висящую на нём тушку на руки.
— Налили чаю от бессонницы. Ты его так заездил, что совсем с ног валится.
— Я не… ладно, понял. Спасибо, что решили проблему бессонницы на сегодня. Буду вести себя прилично, — подмигивает Сэюну Джунхи и удаляется вслед за Донхуном.
Он старается идти прямо, но немного пошатывает от усталости и нервного перенапряжения. Защита прошла нормально, но нервы никто не отменял. Джунхи ощущает, как враз меркнет натянутая на лицо акулья улыбка, когда альфы отворачиваются. Выходит, Бёнкван из-за него не спал, и, судя по тому, как он повис на Донхуне, не спал он все ночи, что пришлось провести рядом. Джунхи тяжело вздыхает и вежливо кивает Донхуну на дверь. Тот скалится не хуже стоящего в дверях Сэюна, но всё же уходит, осторожно прикрывая за собой дверь.
Джунхи в очередной раз вздыхает, поправляет задравшуюся футболку на животе альфы и готовится идти в душ, чтобы смыть с себя пот, пыль и усталость. Есть не хочется, он и так занимал рот пиццей, делая вид, что пьёт, чтобы никому не пришлось объяснять, почему он избегает спиртного. Душ немного расслабляет, и под веками будто сонная плёночка образуется. По возвращению Джунхи забирается в постель и долго смотрит на спящего Бёнквана, которого знает почти всю жизнь.
Да, может, для многих Бёнкван не кажется привлекательным, может, его внешность и вовсе кажется отталкивающей, но Джунхи нравится Бёнкван, и он его считает красивым. Особенно глаза и губы, которых так и хочется коснуться. Они не такие тонкие, как у Сынхёна или самого Джунхи, напротив, полные, сочные, такие манящие… Джунхи облизывает губы и тянется к альфе, но вмиг краснеет и стремительно отворачивается, отползая на край кровати.
— Что я делаю?! — шепчет Джунхи, утыкаясь лицом в ладони.
Он почти поцеловал спящего друга! И всё бы ничего, но глядя на чуть приоткрытые губы альфы, только от одной мысли о поцелуе он возбудился куда сильнее, чем от ласк Сынхёна. Джунхи стонет, сквозь сомкнутые губы и открывает окно. Но это не помогает, прохлады нет, возбуждение просто так не уходит, Бёнкван под боком делается таким желанным, что Джунхи физически больно, и он ворочается ещё долго, прежде чем погружается в сон, после которого его буквально жарит желанием.
Бёнквана уже нет в постели, и Джунхи сдавленно стонет, уткнувшись лицом в подушку, ему срочно нужна разрядка. Но душ занят кем-то из парней, Бёнквана в доме нет, и Джунхи запирается в спальне, включая музыку, которая должна будет заглушить стоны. Всё оказывается не так просто, возбуждение лишь становится каким-то железобетонным. Не помогают даже воспоминания о том, что они творили в постели с Сынхёном. Но чёрт возьми, оргазм не заставляет себя ждать, стоит только представить поцелуй с Бёнкваном.
— Господи боже…твою ж налево…
Стоя в душе, Джунхи кончает ещё раз и потом какое-то время сидит в поддоне под струями, пытаясь привести себя в порядок. Но как-то совсем не получается. Потому что такого с ним не случалось, а если случалось, то не запечатлелось в памяти, а теперь его хорошенько так тряхнуло да мордой прямо в факты сунуло. Несколько дней Джунхи старается разложить всё по полочкам, разобраться в себе и отличить влечение к альфе от случайно всплывшего слова «влюблённость». Получается так себе, выводы невесёлые — он влюбился и его влечёт одновременно. Причём влюбился он совершенно незаметно, но так крепко, что вообще удивительно, как можно было не заметить.
Ложась в постель, они с Бёнкваном расползаются по углам, словно незнакомцы, хорошо, хоть баррикадами из подушек не отгораживаются. Но всё равно рано или поздно разворачиваются лицом к середине кровати и молча изучают лица друг друга. Паузы в разговорах становятся всё более длинными и неловкими, даже от вечно препирающихся Сэюна с Донхуном это не ускользает. Джунхи рад, что пока есть сезонная подработка, куда можно сбежать от трёх альф.
Они с Бёнкваном слишком радостно сбегают из дома. Бёнкван рад, что на работе завал и можно прийти попозже, чтобы сразу после душа упасть в постель. А потом смотреть в тёмные глаза задумчивого Джунхи, который смотрит в ответ нечитаемым взглядом. К врачу омега ходит сам, но Бёнкван ловит себя на мысли, что хочет, чтобы Джунхи попросил его поехать вместе, хотя попросить не решается, но ещё немного, и он попросится сам.
Бёнкван приползает домой под полночь, но вместо громко работающего телевизора видит лишь слабый свет на кухне, где обнаруживается задумчивый Джунхи с половиной бокала виски и пустой бутылкой, лежащей на боку. Омега водит трубочкой по стакану, перемешивая кубики льда, словно это не виски, а обычный охлаждённый сок. Усталость сменяет раздражение и злость на Сынхёна. Потому что кто ещё мог обидеть Джунхи настолько, чтобы у него возникло желание прилить спиртным горе?
— Джунхи, зачем? Ты же не пьёшь…
— Я думал, мне станет легче.
— И как, стало?
— Нет. Стало хуже, — Джунхи отодвигает бокал и дует губы, тяжело вздыхает и смотрит на расписную скатерть. Словно фрукты на ней смогут дать ответ на все вопросы. — Наверное, я люблю…
— Это нормально — любить. Не стоит есть себя поедом, Джунхи.
— Я такой слабый… никогда не думал, что я настолько беспомощный.
— Ты не слабый и не беспомощный. Ты — один из самых сильных и смелых омег, которых я знаю.
— Поцелуй меня, — поддавшись минутной слабости, шепчет Джунхи.
— Прости, но нет.
— Я тебе совсем не нравлюсь?
— Не в этом дело, — резко отвечает Бёнкван, но тут же сбавляет обороты, видя блеснувшие в глазах слёзы. — Послушай, я хотел бы защитить тебя от Сынхёна и всех невзгод, хочу, чтобы ты никогда не плакал из-за меня, хочу, чтобы ты был счастлив, любим и влюблён, потому что ты заслуживаешь всего мира, но я точно не хочу, чтобы наш первый поцелуй случился вот так.
— Но ты всё равно хочешь меня поцеловать? — затаив дыхание, спрашивает Джунхи.
— Хочу, — едва слышно отвечает Бёнкван и стискивает зубы и пальцы в кулаки.
— Так я тебе нравлюсь или Сэюн с Донхуном наврали, что ты влюблён с начальной школы?
Бёнкван не отвечает, но чувствует, как стремительно в нём разрастается желание оторвать болтунам языки, засунуть их друг другу в зад, чтобы неповадно было, а одному непозволительно красивому омеге надрать зад, чтоб неповадно было заниматься глупостями. К тому же повода, вроде бы не было, чтобы опустошить оставшиеся полбутылки виски.
— Где они? Я прикопаю их на клумбе.
— Ушли недавно. Они сначала не хотели говорить, но когда ты пьян, всегда тянет на общение, а моему очарованию противостоять невозможно. Так они правы?
— Пора спать, Джунхи. Мне не нравится, что ты травишь и себя и малыша, но я не буду читать нотации.
— Может, стоит?
— А смысл? Алкоголь из твоего организма это не выветрит.
— Чтобы было что выветривать, надо, чтоб он там был, — почти неслышно шепчет Джунхи, внимательно глядя на Бёнквана.
Альфа тяжело вздыхает, берёт его за руку и уводит в спальню, открывает настежь окно и садится на край кровати, задумчиво перебирая складки простыни. Джунхи определённо был слеп долгое время, но свалившийся от усталости Бёнкван сам того не желая, открыл ему глаза. Не только по отношению к Бёнквану, но и по отношению к самому себе. Как можно было спутать животную тягу к популярному альфе и мирную, не буйную, но дарующую покой и удовлетворение любовь?
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Бёнкван, — говорит Джунхи. И привычно ложится на самый край кровати. Но возится и копошится, пока решается. — Ты меня обнимешь? Мне так грустно…
— Ладно, только спать.
— Хорошо.
Бёнкван легко его обнимает, а Джунхи замирает, прислушиваясь к себе и ощущениям. Ему кажется, будто в одно мгновение его накрыли божественной эгидой, а все проблемы и неприятности просто отскакивают от невидимого, но оттого не менее надёжного щита, которым для него стал Бёнкван. Джунхи не шевелится и дышит с перебоями, ощущая, что Бёнкван так же напряжён как и он. И видит небо, как ему хотелось бы сейчас развернуться в руках альфы, чтобы получить поцелуй. Но Джунхи просто лежит, глядя на колышущуюся от ветра, проникающего в распахнутое окно, штору.
Вообще всё так странно и запутанно, словно он муха, попавшая в паутину. Но ощущения опасности нет вовсе. Будто спеленутый заботливыми лапками паука он не станет добычей, а напротив, словно гусеница превратится в бабочку. Мысли совершенно идиотские и противоречащие самим себе и друг другу, но впервые за долгое время Джунхи перестаёт куда-то спешить и наслаждается моментом. Обычным, обыденным моментом, который делает его по-настоящему счастливым. И пусть ему страшно до пятен перед глазами, потому что он не представляет, что такое носить ребёнка под сердцем, а уж тем более на руках, кажется, что с Бёнкваном он справится со всеми проблемами.
Джунхи любит Бёнквана, правда, любит. Просто понимает это спустя немало лет, именно тогда, когда ему казалось, что сломаться ничего не стоит, Бёнкван не даёт ему даже прогнуться, защищает, укрывает собой, спасает и окутывает незаметной любовью, когда от него отвернулись и родители, и немногочисленные друзья. Джунхи потребовалось время, чтобы понять, почему его тянет к Бёнквану, что это не простая благодарность или дружеская привязанность, и когда он окончательно понимает, что в его груди теплится спокойная, нежная и крепкая любовь, Джунхи решает не отступать.
И если сказать по правде, Бёнкван — лучшее, что случалось в его жизни.
Джунхи не выдерживает, переворачивается сначала на спину, а потом на другой бок, оказываясь лицом к лицу с Бёнкваном. Альфа распахивает глаза, когда Джунхи прижимается своими губами к его, замирает, готовый вот-вот зажмуриться и ответить, он сначала подаётся вперёд, а потом поспешно скатывается с кровати, выставляя перед собой руки в защитном жесте, словно Джунхи на него кинется годным тигром.
— Не надо. Я не хочу, чтобы ты пожалел.
— Но я не…
— Сладких снов, Джунхи.
Бёнкван вылетает из спальни, оставляя Джунхи наедине с самим собой и мыслями. То, что он понял, что любит — это одно, но любит ли Бёнкван? Может, альфы просто решили подшутить над ним, якобы открыв прошлое, а он как дурак повёлся? Или же их всё-таки раскусили? Наутро они избегают смотреть друг другу в глаза, но в какой-то неуловимый момент оказываются запертыми на кухне. А слишком наглые лица соседей видны через стеклянную дверь.
— Вам нужно поговорить!
— Клумба заждалась! — рычит Бёнкван, грозя кулаком сложившимся в три погибели ржущим во весь голос соседям. А потом в одно мгновение сникает. Словно сдаётся или окончательно смирился с чем-то. — Джунхи…
— Что?
— Они сказали правду, — он смотрит на омегу, который сидит за столом с чашкой холодного, почти ледяного чая в руках. Тонко звякают о стеклянные стенки кубики льда, остро пахнет мятой и лаймом, но только не от безалкогольного мохито в руках Джунхи, а его собственным запахом.
— Так почему ты вчера сбежал?
— Я не хотел, чтобы алкоголь решил за тебя, — Бёнкван медленно подходит к столу, словно каждый шаг — это шаг по хлипкому и раскачивающемуся во все стороны мосту. Дурацкое сравнение, но первая и единственная любовь порой превращает людей в дураков.
— Я не пил, виски вылакали эти двое, а я не стал тебе перечить, когда ты подумал, что это я, — Джунхи опускает глаза и нервно крутит в пальцах чашку. — Я действительно хотел, чтобы ты меня поцеловал. Ты мне нравишься, Бёнкван. Даже больше, чем…
Джунхи ждёт поцелуя, блестят манящие губы, изогнутые в робкой улыбке, дрожат тёмные густые ресницы, даже пальцы чуть подрагивают. Внутри у Бёнквана тоже дрожит и вспыхивает, но вместо этого он садится на пол и утыкается омеге в колени, судорожно выдыхая прошлое через приоткрытый рот. Не верится, что может быть вот так, но нежные пальцы, перебирающие его волосы, отвечают на все вопросы. Бёнкван тянется пальцами к едва заметному животу под свободной футболкой и поднимает на омегу глаза:
— Ты позволишь быть отцом твоему ребёнку?
— Если ты этого действительно хочешь.
— Ты даже не представляешь, насколько…
Бёнкван пересаживается на диванчик и осторожно касается лежащей на столе ладони омеги. Джунхи улыбается немного нервно, словно будет целоваться первые в жизни. Бёнкван гладит его руку, проводит кончиками пальцев по ней и лишь потом мягко касается лица, мягко обводя линию губ. Поцелуй выходит таким сладким, что у Джунхи спирает дыхание, и он вцепляется пальцами в домашнюю футболку альфы, прикрывая глаза. Его впервые целуют с таким упоением и нежностью, но гормоны быстро дают о себе знать, и Джунхи вцепляется клещом в альфу, постанывая в поцелуй.
— Идём в спальню. Стоит проверить совместимость, — краснея на каждом слове, но не теряя коварной улыбки, сообщает Джунхи, смыкая пальцы на руке альфы.
— Ты уверен, что можно?
— Врач даже настоятельно рекомендовал, — не отрываясь от губ Бёнквана, шепчет Джунхи. Его буквально накрывает горячей волной возбуждения, которой противостоять практически невозможно. Ему даже плевать, что за стеклянной дверью стоят соседи. Точнее не стоят, а сидят. Причём Донхун сидит на бёдрах Сэюна лицом к лицу, обнимая за шею. — Бёнкван…
— М?
— Они что, целуются?
— Вот это да… Сделаем вид, что не заметили, — Бёнкван откашливается и смотрит на Джунхи, который никак не может отвести взгляда от дверей. А потом в одно мгновение забирается на колени к Бёнквану и протяжно выдыхает, когда ткань на домашних шортах натягивается на возбуждённой плоти.
— Похоже, нам нужна шторка на дверь, — шепчет он Бёнквану прямо в губы, качая тазом и ловя рваный стон альфы ртом. — Никогда не думал, что двое целующихся альф возбудят меня так сильно.
— Я не знаю, что сказать…
— А ничего и не надо говорить, я от мысли о поцелуе с тобой несколько раз к ряду кончил. Твои губы стали моей идеей фикс… Ой…наверное, я зря это сказал, да? — Джунхи дёргается, словно от удара током, но Бёнкван удерживает его за ягодицы и впивается поцелуем в губы.
— Это, пожалуй, самое сексуальное, что я слышал в своей жизни, — нервно облизнув губы, признаётся Бёнкван, заправляя упавшую на лицо прядь волос Джунхи за ухо. — Как хорошо, что сегодня выходной… я бы не смог оторваться от тебя, даже если бы захотел. А терять работу мне сейчас никак нельзя.
— Тогда нам нужно немного подвинуть этих двоих, иначе я попрошу взять меня прямо здесь.
— Джунхи, ты…
— Что? Развратный? Я сам не ожидал от себя такого. Это ты на меня так действуешь.
— С Сынхёном ты был другим? — в голосе даже интереса нет, просто констатация факта. Джунхи не обижается, напротив, прижимается губами к кончику носа альфы и улыбается.
— Скорее, да. Пытался быть максимально удобным и послушным, но не самим собой. Ты раскрыл мой потенциал, сам того не понимая. Идём, я хочу узнать, что ещё ты можешь сделать со мной. Боже, что я несу?!
— Джунхи, ты самый потрясающий омега в моей жизни! — смеётся Бёнкван, когда Джунхи соскальзывает с его колен, неловко краснея, опуская глаза и прикрывая возбуждение сведёнными вместе ладонями. — Не знаю, как всё это совмещается в тебе, но будь таким всегда. Идём.
Джунхи смущённо улыбается и переплетает пальцы с пальцами Бёнквана, закусывая губу в тщетной попытке спрятать счастливую улыбку. Словно никогда не существовало Сынхёна, размолвки с родителей и мыслей о том, что от ребёнка придётся отказаться, потому что у него ни крыши над головой, ни стабильной работы. Здесь и сейчас он счастлив, а в последующем сделает всё возможное и невозможное, чтобы сделать счастливым альфу и малыша. Альфы так увлечены друг другом, что не сразу понимают, что кухонная дверь открыта.
— Нам бы в спальню пройти. Да и вам, похоже, тоже.
— Осуждаете? — хрипло интересуется Сэюн. Донхун поднимается и протягивает сидящему руку, помогая подняться.
— С чего бы? — за двоих отвечает Джунхи, от него так приятно пахнет мохито, что мысли у Бёнквана путаются, даже занятые до этого друг другом альфы, блаженно принюхиваются. — Это ваше дело, а если вы счастливы, счастливы за вас и мы, так ведь, Бёнкван?
— Абсолютно.
— Глядя на вас, я думаю, что звукоизоляция в доме — очень немаловажный факт, — усмехается Донхун, кусая зацелованные губы. В отличие от готового лезть в драку Сэюна он больше смущён, даже в глаза избегает смотреть.
— Глядя на вас, могу сказать то же, — смеётся Бёнкван и качает головой. — Хотел бы я пошутить, чтобы вы предохранялись, но не буду…
— И правильно, зубы моему альфе ещё пригодятся, — подмигивает Сэюну Джунхи, утягивая Бёнквана в сторону спальни. — Ну, а теперь простите, нам очень надо уединиться, иначе я за себя не ручаюсь.
— Опасный омега, не только улыбкой акулу напоминает, напомни мне не преходить ему дорогу, — вслед уходящим задумчиво произносит Донхун. — Но и ты засранец похотливый, не думал, что мы так спалимся.
— Конечно, как можно не спалиться, если это ты придумал подслушивать под стеклянной дверью за соседями, а потом сам на меня напал? Удивительное дело. Кто бы мог подумать вообще…
— Это кто на кого напал?! Это всё ты, соблазн ходячий, я требую законодательно запретить тебе появляться в доме в одних домашних штанах!
— Заткнись, — сквозь смех шипит Сэюн. — Иначе я заткну тебя сам.
— А ты попробуй, — Донхун показывает Сэюну язык и уносится в сторону спальни, но дверь так и не успевает закрыть. Его догоняет Сэюн с гиканьем забрасывает себе на плечо и захлопывает дверь до того, как из второй спальни доносится громкий стон омеги.
Альфы уезжают в Японию, идти по тропам самураев и встречать рассветы в желании дождаться цвета сакуры, после которого они намерены вернуться домой и открыть своё дело, а потом, если повезёт, и съехать, чтобы не мешать влюблённым. В квартире становится на три порядка тише и спокойнее. Когда за альфами закрывается дверь, Джунхи сдавленно хихикает, рассказывая Бёнквану потом, что, вероятнее всего, имели в виду соседи под словами о сакуре. Бёнкван хмыкает, а потом тихо говорит:
— То-то они удивятся, вернувшись, когда вместо двух соседей будет три. Кстати… Как думаешь, нам пора присматривать вещи для малыша?
Сынхёну плохо, в его мыслях застревает Джунхи ровно в тот момент, когда кусая губы, уходит прочь, стараясь не показывать стоящие в глазах слёзы. Почему Джунхи не идёт у него из головы непонятно, ведь это не первый и не последний омега, с которым он поступил так потребительски. И даже забавляясь в постели с новым омегой, он видит только Джунхи. Так он приходит в один из вечеров на работу к Джунхи, ожидая увидеть заплаканного омегу, но вместо этого видит, как Джунхи выходит из дверей, махая коллегам, а потом обнимает и коротко чмокает в щёку какого-то невысокого альфу, улыбаясь так счастливо, что его улыбка заменяет солнце.
Но она тут же тает, когда к ним подходит Сынхён. То, что Джунхи машинально крепче стискивает руку альфы, а альфа заступает ему дорогу, отделяя Джунхи от Сынхёна своим телом, будто щитом, от Сынхёна не ускользает. Он, может, и мудак, но не слепой и не тупой. Тут даже данные детектива не нужны, чтобы понять, что между ними что-то происходит. И это что-то недоступное для Сынхёна. Он ощущает короткий болезненный укол зависти и ревности, а потом словно контрольно ноет сердце странным сожалением. Потому что Джунхи теперь не с ним, и виной тому он сам. Сынхён впервые отчётливо понимает, что такое — треснувшее сердце.
— Не стоит он того. Идём.
Джунхи тянет альфу за собой, и идут в направлении торгового центра. Сынхён же намерен поговорить и вернуть Джунхи себе. В нём борются азарт охотника и жажда внимания Джунхи. Он первый, кого Сынхён так добивался, он первый, кого Сынхён хочет вернуть. Но вместо возвращения себе омеги или хотя бы разговора он получает между ног от Джунхи, а потом по лицу и под дых от его малорослика-альфы. Он ещё какое-то время кричит вслед уходящим:
— Мне плохо без тебя. Ты застрял в моих мыслях, ты меня проклял? Думаю только о тебе уже столько недель, столько месяцев. Что ты сделал со мной? — он не ждёт ничего, Джунхи останавливается и презрительно смеривает его взглядом и лишь качает головой.
Настроение испорчено, в таком состоянии смотреть вещи для малыша не стоит, и Джунхи предлагает ехать домой. Бёнкван весь путь назад кипит и выкипает, Джунхи немного иначе смотрит на альфу, понимая, что тут не ревность или чистое чувство собственника, тут реакция альфы, на чью семью покусились. И плевать даже, если они птички рядом с коброй. Бёнкван будет грызть зубами только за то, что кто-то криво взглянул или что-то обидное сказал. За него никогда так не вступался, как альфа, который сидит рядом, зло кусая губы. Джунхи кладёт свою ладонь поверх руки Бёнквана и переплетает пальцы, улыбаясь и укладывая голову альфе на плечо. Можно на подземной стоянке и посидеть в тишине, не спеша возвращаться домой.
Отыскать защитившегося и покинувшего университет с дипломом с отличием омегу оказывается весьма непросто. В какой-то момент он устаёт от этого всего и нанимает частного детектива. Сынхён прикладывает немало усилий, чтобы позвонить в дверь, за которой обнаруживается враз побледневший Джунхи, в защитном жесте прикрывающий живот. Альфы, с которым живёт Джунхи, дома явно нет, иначе ему уже пытались разрисовать лицо в живописную картину. Пусть альфа и не вышел особо ростом, уступая Сынхёну и в росте, и в размахе плеч, ярости в нём было словно в маленькой собаке — совершенно дикий нрав и жажда защищать омегу от посягательств.
— Мне плохо без тебя… Что ты сделал со мной? Я люблю тебя, Джунхи!
Джунхи не отвечает, срывает с шеи кулон и швыряет его альфе в лицо, а потом попросту захлопывает дверь и, отключает звонок, потому что сколько ни давит Сынхён на кнопку, звуков никаких. Тогда Сынхён стучит в двери, умоляя Джунхи открыть, он хочет договорить, выяснить, разобраться. Но дверь открывает не Джунхи, а сосед слева — на вид внушительных размеров альфа с косым шрамом на щеке и со спящим малышом на покрытых татуировками руках.
Альфа достаточно вежливо обещает переломать все кости и скормить оставшееся кровавое месиво своему псу, если некто особо тугодоходящий не перестанет шуметь и разбудит уснувшего малыша. Сынхён с трудом сглатывает комок и обещает вести себя прилично. Пишет на клочке бумаги записку и просовывает её под дверь, удаляясь под зорким взором альфы, которому не малышей на руках качать, а отрывать головы врагам.
Джунхи долгое время пытается угомонить разгулявшийся пульс, прижавшись спиной к прохладной стене в коридоре. Сынхён всё никак не унимается, но спустя время и довольно суровый голос соседа, становится на порядок тише, и сердце возвращает свой ритм в норму. Завидев белый клочок бумаги, Джунхи на автомате кладёт его в карман домашних штанов и отправляется готовить ужин, стараясь выкинуть из головы слова Сынхёна, и вскоре совершенно забывает, подсматривая у любимого блогера особо хитрый рецепт, чтобы порадовать Бёнквана.
Альфа возвращается почти минута в минуту с роскошным цветком в горшке, зная, что Джунхи предпочитает живые цветы, которые не умрут спустя несколько дней. Этот альфа его радует всё больше и больше, подмечая даже те мелочи, которые многие считают незначительными. Новый рецепт получает одобрение в виде совершенно счастливо расплывшегося лица альфы, опробовавшего блюдо, Джунхи делает пометку перенести рецепт во вкладку проверенные. Ему приятно радовать альфу и совершенно несложно заморачиваться даже с такими хитромудрыми рецептами. Бёнкван моет посуду, а Джунхи возится с заварником, а потом с недоумением нащупывает в кармане бумажку.
«Прости меня, Джунхи. Я виноват и многое осознал. Я люблю тебя и сделаю всё, чтобы вернуть тебя и ребёнка».
— Что это? — от вопроса Джунхи вздрагивает и поспешно комкает бумажку, нервно зажимая в кулаке. Бёнкван обнимает его со спины, гладит округлившийся живот, складывая руки под ним, целует в шею и совсем тихо добавляет: — Я сделаю всё, чтобы защитить тебя и нашего малыша, чего бы мне это ни стоило. Веришь?
— Да, — Джунхи улыбается, накрывает руки Бёнквана своими и тянет в спальню. — Мы со всем справимся вместе. А теперь идём спать.
— Точно спать?
— Не совсем, но потом точно спать.