Карточный домик

Олег непринужденно стоит в дверях, как будто уходил не на три года, а на десять минут за сигаретами. Сергей удивленно разглядывает его ботинки, кожанку, заметно разошедшуюся в плечах фигуру, в итоге останавливается на лице.

— Привет, Серый, — Олег волнуется. О, он еще как волнуется, но улыбается своей самой очаровательной, самой обезоруживающей улыбкой. — Я вот, из армии вернулся. Ты дождался?

Олег смеется, но Сергей не смеется в ответ. Только смотрит большими-большими синими глазами, как будто увидел на пороге не, кто там ему Олег вообще теперь — пусть будет все еще другом — а как минимум призрака, и в квартиру впускает, кажется, на автомате. Идея заявиться к Сереже посреди ночи резко перестает казаться такой уж и светлой. За три года много чего успело измениться. Пока Олег чистил картошку и учился управляться с автоматом, Разумовский успел обзавестись новой квартиркой и стены украсить картинами. Куда без искусства.

Олег перешагивает через порог и тут же теряется в огромной прихожей, которая кажется больше их старой съемной однушки. Он бесстыдно вертит головой по сторонам, цепляясь взглядом за тяжелые рамы на стенах, и пропускает момент, когда из ниоткуда на плечо пикирует комок белых перьев.

— Ты завел птичку?
— Это не птичка, это Марго, — отстраненно поясняет Сережа, а не-птичка оскорбленно щипает хама за ухо. — Я нашел ее через пару дней после твоего отъезда. Подумывал назвать Олегом, но оказалась девочка.

Черт знает, шутит Разумовский или нет.

Олег осторожно гладит Марго по белой грудке, выбор питомца кажется даже не странным, а единственно правильным. Белая ворона у Сергея? Что может быть символичнее. Марго довольно жмурится на ласку, благосклонно подставляя перья.

Сережа бредет вглубь квартиры и, почти растворившись в полумраке коридора, вдруг резко тормозит и говорит, не оборачиваясь:

— Ты вернулся.
— Вернулся, — соглашается Олег. — С самолета сразу приехал, хотя вот подумал, надо было позвонить наверное.

Исключительно для приличия, потому что Сережа все равно бы трубку не взял.

— Я скучал, — говорит Олег и стоит на месте как пришел: в куртке, в ботинках, и спортивной сумкой наперевес. Ждет, сменит ли гнев на милость Сережа так же быстро, как его новая подруга. С Сережей сложнее, хотя, если погладить, может, тоже подобреет… При условии, что не оторвет руку.

Сергей замирает в проходе, оборачивается только пару секунд спустя, долго смотрит сквозь Олега — куда-то ему за спину — склонив голову на бок и сонно моргая.

— Ты подстригся, — говорит Олег вместо «мне пройти?» или «мне уйти?». Обычно уютная тишина между ними сейчас неправильная, густая и липкая. За три года много всего поменялось. — Тебе идет.

Сергей молча ерошит без того лохматые волосы, непривычно короткие, хоть и прикрывающие уши. Когда Олег уходил, Сережа щеголял шикарной рыжей шевелюрой на зависть всем местным модницам. Олег борется с желанием протянуть руку.

— Я… Наверное, с утра зайду. Или завтра, — «или еще через пару лет» думает, но не добавляет он. Сережа обычно не держит зло так долго, не на Олега, нет, но, с другой стороны, Волков никогда так надолго и не уходил. — Я пойду.

С Сережей сложно: он то игнорирует любые знаки внимания — грустно вздыхая Олегу в спину каждый раз — то потом за полгода пытается наверстать потерянное на любой плоской поверхности, то без перехода ныряет в учебу с головой, великодушно выделяя на Олега пару часов в воскресенье, а в итоге, когда Олег уходит в армию, даже трубку не берет. В первый год Олег, как верный пес, звонит и пишет письма, но все улетает в никуда.
Сережа бесится с самой повестки. Сережа любит беситься, и, в общем-то, Олег даже понимает, откуда ветер дует, но что-то не помнит, когда это обещался переквалифицироваться в домохозяйку и варить борщи, пока Сережа покоряет мир.

— Нет! — неожиданно шипит Сережа и трясет головой. Олег не уверен, что адресовано это ему. Марго на плече недовольно топорщит перья. — Нет, нет, проходи.

Сережа прочищает горло, трет глаза и наконец-то смотрит на Олега, а не сквозь него.

— Я поставлю чайник.

Олег тупо кивает. Оставляет куртку и ботинки у двери, в обнимку с сумкой бредет через коридор в сторону кухни, ориентируясь на тихое шипение чайника, и останавливается в дверях. Сережа стоит спиной, хрустит блистером таблеток и глотает не запивая. Когда он резко оборачивается, Олег с созерцания Разумовской спины перескакивает на шкафчики, сосредотачивая все внимание исключительно на них. Посмотреть есть на что: посуды немного, но она настолько несочетаемая, что не может не цеплять. Фарфор с самым замысловатым узором и однозначно баснословным ценником бессовестно соседствует с копеечными керамическими кружками с дурацкими надписями. Сережа вылавливает две не глядя, и Олегу достается белая с глубокомысленной надписью «сам себе Босс».

Сережа отстраненно разливает чай, греет руки о свою желтую кружку и принимается нарезать круги вокруг Олега. Олег терпеливо пьет черный, крепкий, очень вкусный чай — определенно не растворимая краска из ближайшего супермаркета — и ждет, пока Сережа придет к какому-нибудь умозаключению. Сережа приходит, когда чая почти не остается: резко тормозит, громко ставит кружку на отполированный стол и обвиняюще тыкает в плечо Олега аккуратным пальцем.

— Ты ушел, — говорит он. Марго поддакивает с другого плеча.
— В армию, — на всякий случай напоминает Олег. Выяснять отношения по сценарию «кто кого бросил» ему сейчас хочется в последнюю очередь. Сережа, в конце концов, не один страдалец. Олег о своем уходе хотя бы сообщил заранее и попрощался по-человечески. «Ты трубку не брал» настойчиво вертится у него на языке, но побросаться обвинениями они еще успеют. — Чем ты тут без меня занимался?

Сережа вздыхает. За пять секунд молчания Олег успевает подумать, что с ним не планируют разговаривать, что приходить не стоило, и что вообще, нужно убираться, пока есть возможность. Но нет. Дальше на него выливается долгая, очень долгая история о том, как Сережа перевелся в Москву, какими тупорылыми было подавляющее большинство преподавателей, какими отвратительными, безалаберными и безотвественными — однокурсники, как он, Разумовский, такой гениальный и такой одинокий — Олег практически слышит это невысказанное «как ты мог меня одного-одинешенька бросить в этой ужасной Москве» — единолично порвал сначала именитый «TopCoder Open», а потом еще с полсотни турниров и отхватил коллекцию всяческих наград. Как параллельно с покорением столицы бессонными ночами, работал над «Вместе», как потом вернулся в родной Питер, совсем недавно наконец-то запустил сайт, и как он уже взорвал интернет… После всего этого Олегово «ну я бегал по пустыне и стрелял людей» звучит до ужаса уныло и даже как-то банально.
Возможно Олегу просто не хватает ораторского искусства и чуточку фантазии, но
Сережа все равно слушает сосредоточено, заглядывает в глаза и выглядит как-то слишком уж несчастно для человека с его биографией. Олег думает, что эти синие глаза напротив не иначе как божеское — Разумовское — наказание за все грехи.

— Мне вставать через три часа, — говорит Сергей, когда история Олега подходит к логическому «ну вот он отпуск и вот он я» концу. — Кровать тут одна, диван предлагать не буду.

Олег не уверен, приглашение ли это или команда убираться на все четыре стороны. Сергей выдерживает театральную паузу.

— Пошли, покажу, где ванная.

Все же приглашение. Олег этому емкому «пошли» настолько рад, что буквально чувствует, как где-то там ко всем чертям трескаются остатки самоуважения. Ну и ладно, не очень-то оно было и нужно.

Ванная комната у Сережи, не менее вычурная, чем кухня, встречает Олега мрамором, полом с подогревом и идеально белым джакузи. Олег косится на него, но выбирает душевую кабину, не менее пафосную, но хотя бы не таящую в себе потенциальную опасность уснуть на ходу. На полочках, разбросанных по кафельной стене, хаос не хуже кухонного — гели, шампуни, бальзамы, скрабы, средства… Что-то неуловимо знакомое, из ближайшего супермаркета, теснится рядом с чем-то ужасно дорогим — ценник себя выдает по одной стеклянной посудине. Олег серьезно теряется в пестром обилии, с одной банкой шампуня на двоих было как-то проще.

На пороге спальни Олег появляется в одном полотенце, мокрый, свежий и благоухающим Сережиным шампунем с горной лавандой. Дефилировать демонстративно топлесс он вроде как бы и не планировал, но раз уж Сережа сам сослал купаться, а сумка из кухни таинственным образом переместилась в спальню, вариантов не осталось. Олег затылком чувствует, как Сережа скользит по его спине взглядом, но стоит обернутся, переключается в режим оскорбленной невинности, крайне заинтересованной в своем телефоне. Олег тихонько смеется и нарезает пару кругов по комнате просто так, покрасоваться, и взгляд Сережи двигается за ним. Сережа, как личность непредсказуемая — меняющая гнев на милость в хорошие дни быстрее новоиспеченной пернатой подруги — уже не выглядит отстраненным, но всем своим рыжим естеством выражает обиду.

Олег меняет пушистое полотенце на белье и Сережа, стреляющий на него с кровати голодными глазами, сначала неверяще хихикает, потом смеется, а в итоге уходит в истерику. Ночь у него выдалась определенно богатая на впечатления, а белье у Олега — в мелкий принт оскаленной волчьей морды.

— Ай как грубо, — делано оскорбляется Олег. — Я берег для нашей ночи лучшие трусы.

Сережа качает головой и вытирает глаза простыней.

— Волков, тебе уже ничего не поможет, — улыбается он неожиданно тепло и совершенно по-домашнему. Олега ударом под дых отбрасывает на три долгих года назад. — Слушай, сигарет нет? Забыл пачку в офисе.
— Бросил. Могу сходить, если очень хочешь.
— Да нет, доживу как-нибудь до утра. Как это бросил? Перешел на зож? — Сережа многозначительно косится на его грудь. — Теперь точно доживешь до старости?
— Не переживай, не доживу — Олег не добавляет ни «с этой работой», ни тем более «с тобой». Во-первых, драматизировать — это исключительно Сережино, а во-вторых, он может и телефоном запустить. — Умру молодым и красивым.

Сергей фыркает и кутается в одеяло, пока Олег возвращается к сумке в поисках чего-нибудь, чему не требовалась бы немедленная стирка. Поиски проходят безуспешно: Олег остается в одном модном белье и делает вид, что так было задумано.

— Я скучал, — снова говорит он, но на этот раз приходит сам и нависает над Сережей. Расстояния между ними достаточно, и если Сережа все еще обижен, Олег знает пару способов загладить вину. — Очень сильно.

Сергей смотрит на него большими синими глазами, печально, но одновременно с этим ужасно хитро, как только он умеет. Протягивает руку, Олегу на секунду кажется, чтоб оттолкнуть, но нет, Сережа ловит кулон на цепочке — коготь и волчья голова, сувенир с первого задания — и тянет на себя.

— У тебя теперь все элементы одежды исключительно с волчьим мотивом? — язвит. Вот это Разумовский, которого Олег знает и любит. — Татуировку набить не думал? Для завершения образа.
— Думал, руки пока не дошли.

Сережа хмыкает, наматывает цепочку на кулак до упора, тянет ближе, нос к носу, заглядывает в глаза долго и выразительно. Олег буквально видит, как в синеве черти пляшут, но глубокие темные тени вокруг заставляют беспокоиться о его здоровье больше, чем о своем потенциальном удушении.

— Спать пора, — вздыхает Сережа Волкову в самые губы, выпускает цепочку и гладит там, где кожа успела покраснеть. — Обними меня.

Олег рад слушаться — укладывается рядом, обнимает осторожно, но Сережа, оказавшись в кольце рук, тут же вжимается спиной грудь и награждает своей уже короткой, но не менее лохматой шевелюрой в лицо. Олег борется с желанием чихнуть и не только побеждает, но и засыпает в процессе.

Волков по армейской привычке просыпается рывком, стоит Сереже в его руках зашевелится. Разумовский в целом спит ужасно неспокойно, и Олег искренне надеется, что им еще остался хотя бы часок, но Сережа из его объятий выпутывается очень настойчиво.

— Поспи еще, я пока собираюсь. Разбужу, когда буду уходить.

Олег засыпает.

Во второй раз он просыпается в легкой панике от неожиданного грохота и чуть не слетает с кровати. Командир трубит? Атака врага? Нет, всего лишь ураган в лице Сережи.

— Марго, где запонки?! — кричит он из другой комнаты, а голос эхом отдается от стен. Ворона в ответ хлопает крыльями и недовольно каркает. — Но мне нужны именно эти!

Для разнообразия торопиться сегодня никуда не нужно, так что Олег позволяет себе потянутся и расслабиться. Кровать до ужаса мягкая, а простыни пафосно-шелковые, скользкие, но все равно приятные. Откровенно говоря, и их старый диван в цветочек со всеми пружинами наружу сошел бы за королевское ложе на фоне того, где приходилось спать последний год, но Сережина кровать все равно в топе 5-ти лучших возможных вариантов, и шелковые простыни тут совершенно ни при чем. Олег лежит и слушает как Сергей переругивается с Марго. Диалог у них странный, какой-то слишком уж осмысленный, Олег, глядя в потолок, сонно гоняет в голове мысль — у кого из них едет крыша?

— Олег! — рыжий ураган влетает в спальню. — Проснулся, отлично! Я опаздываю, ты располагайся. Холодильник пустой, но я закажу что-нибудь, впусти курьера.

Сережа с утра совсем другой: собранный, уверенный, ни следа от взъерошенного мальчишки, которого Олег обнимал ночью. Сережа с идеальной укладкой, в светлом, с иголочки, костюме и нежно-лиловой рубашке сошел как минимум с обложки «Times», где красовался как международный феномен самого сексуального мужчины столетия. Еще и восходящая звезда программирования, конечно же, но это внизу и мелким шрифтом. Олег беззастенчиво его разглядывает, а Сережа непривычно кокетливо поправляет и без того идеально зачесанные волосы.

— У меня совещание и потом встречи до обеда. Если свалишь до того, как я вернусь — найду в любой пустыне и самолично придушу, — грозит он пальцем. Сомнений, что действительно найдет, придушит, и удовольствие процессе получит, почему-то не возникает. Такому Сереже вообще весь мир по колено, что там жалкий Олег и какие-то боевые действия. — Не скучай! Марго, не обижай его.

Сережа уносится навстречу рабочему дню громко хлопнув входной дверью, оставляя Олега в компании вороны и ненавязчивого запаха своего модного одеколона. Олег думает, что хорошо было бы встать, поесть, сделать пару звонков, встретиться со старыми, но все еще потенциально полезными приятелями, и под эти благие мысли опять засыпает.

В третий раз из мутного сна выдергивает слабая, но назойливая боль. Гордая Марго сосредоточено теребит его неосмотрительно торчащее из комка простыней и одеял ухо. Олег пытается отмахнуться, но не тут-то было: птица чертовски настойчива, вся в хозяина. Только через пару минут бессмысленной борьбы Олег вдруг слышит, как в дверь скребутся. Курьер! Сережа что-то говорил про курьера.

На кресле предусмотрительно лежат штаны и майка, очевидно, шоу «Волков в волчьих трусах» Сережа предпочитает оставить эксклюзивным. Олег раньше времени не радуется. Запасные вещи — это отлично, но уже с кровати легко разглядеть вырвиглазное сочетание кислотно-малинового с желтым и плюшевый материал штанов. На фоне этого кощунства обычная черная футболка выглядит подозрительно. Олег подцепляет ее с недоверием, и не зря, на груди красуется глубокомысленное «save a virgin, do me instead». Что ж, по крайней мере, в модных решениях Разумовский себе верен. Что-то воистину вечно.

Олег одевается на ходу, и футболка опасно хрустит по швам. Видок у него сейчас, должно быть, еще тот, но курьер в дверях на вид мертв в душе — без каких-либо эмоций вручает два пакета и испаряется в неопределенном направлении. Маленькие радости и все такое.

Олег бросает покупки на кухонную тумбу, но холод и влага на целлофане наводят на мысли о чем-то замороженном, и до возвращения Сережи оно определенно растает, а, может, и вообще испортится. После коротких раздумий Олег решается похозяйничать. Покупки оставляют желать лучшего: полуфабрикаты с четырехзначными ценниками, нездоровое количество сладкого и минимум овощей.
Возможно, за три года изменилось не так уж и много.
К счастью, хотя бы яйца и масло в наличии, а значит, голодная смерть не грозит. В холодильнике даже одиноко грустит банка кетчупа. День начинается хорошо.

После завтрака и заслуженного получаса ничегонеделанья в компании Марго, Олег подумывает воплотить свой план в действие. Звонки, встречи, что-нибудь полезное и продуктивное, но ключей ему, конечно же, оставить не удосужились, перспектива остаться сидеть под дверью не прельщает, а если гулять до вечера, Сережа может и во всенародный розыск объявить. Учитывая его возможности сейчас, без ОМОНа не обойдется. Представляя, как ребята в бронежилетах влетают в лавочку с шаурмой и пожилой кавказец за прилавком хватается за сердце, Олег смеется в пустоту кухни. Очень в духе Разумовского.

Как альтернативный вариант, можно устроить себе заслуженный выходной. Олег задумчиво скребет щетину на подбородке. Чем люди вообще занимаются в такое время?

Мысль первая: осмотреться. Чем Разумовский сейчас вообще живет? Олег бродит по квартире. Устроился Сережа, конечно, с размахом, в каждой комнате хоть в футбол играй, да декор жалко, но из особо интересного только штуки три ноутбука на одного Сережу. В остальном просто подозрительный порядок. Деревянный паркет, тяжелые занавески, мягкая мебель, картины на стенах, статуи по углам. Дорого, со вкусом, но как-то без души. Один деревянный резной стол уже маленькое произведение искусства, и за исключением вчерашней царапины от кружки, выглядит только что вышедшим из какого-нибудь мебельного салона.

Олег делает вывод, что квартиру своим присутствием Сергей удостаивает не часто.

Лазать по шкафам Волков все же считает ниже своего достоинства и возвращается в гостиную, созерцает книжный шкаф: угрожающие на вид томы по информатике на двух языках соседствуют с Боккаччо, Шекспиром, Толстым и прочими титанами. Олег не глядя вытаскивает первое, что попадается под руку, а попадается Бродский. Сережа в школьные времена относился к нему тепло, Олегу даже кажется, что томик откуда-то оттуда и сохранился: потрепанный, кое-где подхваченный скотчем. Навевает приятные воспоминания, но с чтением не складывается. Строчки перед глазами, как и мысли в голове, разбегаются на манер тараканов. Играть с собой в «что где когда», а главное, «зачем» — дело конечно увлекательное, но очень неблагодарное.
Следующим пунктом Олег, по совету всех известных психологов, сбрасывает стресс гладя Марго до тех пор, пока наглая птица не упархивает от чрезмерного внимания на шкаф. Остается включить телевизор.

С экрана плазмы, конечно же, смотрит Сергей — уверенный взгляд, ослепительная улыбка, гений-плейбой-филантроп. Он порхает по сцене, купается во вспышках камер, одним жестом успокаивает разбушевавшуюся толпу, самозабвенно язвит на неприличные вопросы, шутит на серьезные и болтает без умолку. И когда только Разумовский успел стать таким? Или как раз таким он был всегда, а сейчас наконец дорвался до аудитории, достойной себя великого?

В таком уже далеком детдоме они всегда мечтали о куда большем, чем — в лучшем случае — место на ржавом заводе. Из них двоих Сережа про завод даже не думал. Он со своим богатым воображением совершенно не уставал генерировать грандиозные идеи для самого светлого будущего. Олег уже и не помнил, что именно входило в его «будущее», зато до сих пор помнил, как они прятались в шкафу после очередной драки, и как Разумовский в тесноте и при тонкой полоске света перематывал его разбитые костяшки похлеще заправского полевого врача.

— А может, я на доктора выучусь, — тарахтел он. После драки кровь бурлила в них обоих, но Сережа в такие моменты становился ужасно разговорчивым. — В мед пойду, буду жизни спасать, а? Мне пойдет белый халат, как думаешь? Крови я уже не боюсь. Может, на хирурга? Представь, какие прорывы ждут медицину под моим чутким руководством!

За дверью вдруг зашаркали шаги, и Олег инстинктивно зажал Сереже рот окровавленной ладонью. Тяжелые шаги, к счастью, прошли мимо.

— Фу, Волков, как грубо, — фыркнул Сережа, как ни в чем ни бывало облизал губы и вернулся к своему делу. Олегу было не до его тонкой душевной организации. У Олега болело все, включая разбитые костяшки и отбитые ребра. Виноват во всем этом был, конечно же, Сережа. Сам он отделался разбитой губой, виноватым не выглядел, но подол майки пустил на бинты не моргнув глазом. — А ты кем бы хотел стать?
— Понятия не имею, — тупая ноющая боль в затылке мешала думать, тем более на темы столь глобальные.
— Ну как не имеешь, это важно! Вот подумай, что у тебя получается лучше всего?
— Серый, не знаю я! — огрызнулся Волков. Вздохнул, пощупал многострадальные ребра перевязанной рукой, пока Сергей занимался второй. Ребра болели, но, по ощущениям, остались целы. — Бить людей и спасать твою задницу.
— Неплохой карьерный выбор, — тут же заулыбался Сережа. Ему определенно импонировал такой вариант совместного будущего.

Олегу, на самом деле, тогда было странно даже представить, что однажды Разумовского, с его рыжей лохматой шевелюрой, языком без костей, исключительно светлыми идеями и талантом выводить из себя практически всех местных задир, однажды уже не будет под боком.

Хорошие были времена.

Картинка Разумовского по телевизору сменяется на репортаж об аварии, и Олег жмет «выкл». Телевизора на сегодня достаточно. Выходной получается каким-то не очень, так что вместо плазмы внимание Волкова занимает телефон. Старые приятели не то чтобы очень рады звонку, но трубки исправно поднимают, в отличии от некоторых. Олег проходится по списку контактов пока не пересыхает в горле: «привет-как дела-да вот вернулся», «что слышно», «как там Саша/Петя/Валера?» и так по кругу. В итоге телефон летит на диван, а Олег приходит к мысли вернутся к пункту «выходной». «Полезные» контакты на поверку оказываются подозрительно бесполезными. Из грандиозных планов Олег в итоге решает побриться и опробовать джакузи. Джакузи не разочаровывает, как и содержимое многочисленных баночек.

Сергей возвращается домой намного позже обещанного обеда, но все равно донельзя вовремя: Олег подумывает заняться готовкой посерьезнее, потому что яичница на завтрак и обед еще ничего, но ужин хотелось бы разнообразить. Сережу в квартире на третьем этаже слышно еще с первого, он ругается с кем-то по телефону и гремит ключами. Олег поджидает его в полумраке коридора.

Оказавшись в прихожей, Сережа озирается. Олег видит как его взгляд скользит к пустой вешалке, где Олег вчера бросил кожанку, а сегодня уже перевесил в шкаф. Все же неприлично разбрасывать вещи в чужом доме. Сережа вертит головой удивленно, и выражение его лица непривычно потерянное. Олегу это не нравится, так что он нарочно громко шагает на свет.

— Олежа, — преувеличенно жизнерадостно приветствует Разумовский. — Я беспокоился, что ты умер с голоду.
— Умирать с голоду — это твоя прерогатива, — что сущая правда. Олег не гнушается взяться за сковородку и не имеет особенности устраивать пожары в попытке сварить сосиску. — Я пожарил яичницу. Дважды. И думал взяться за ужин.
— Настоящий кормилец! — Разумовский мечется по прихожей в попытке снять одновременно и обувь, и пиджак, и не влететь в Олега. А может быть как раз наоборот ненавязчиво влететь — драматично упасть в руки. Олегу перспектива нравится.

Проблема с Сережей в том, что переключатель у него в голове срабатывает всегда неожиданно. Вчера ночью вроде как он тут был брошенным и обиженным, а сегодня Олег знает этот взгляд. Этот взгляд означает классическое «Олежа, я спалил последнюю порцию гречки, у нас теперь ни ужина, ни кастрюли», «Олежа, я поджег занавески», «Олежа, я потратил последние двести копеек на этот очень важный шнур и скурил все твои сигареты». В переводе с языка Разумовского этот взгляд — «прости, спаси, сохрани». Олег лет этак с десяти стабильно прощает, сохраняет, спасает, а также крадет конфеты, двигает мебель, ходит в музеи и разбивает костяшки и лицо в кровь по особым случаям.

Сережа не извиняется, ему религия запрещает, но буквально накидывается, прижимает к стене, настойчиво тычется губами в губы и как только Волков позволяет, тут же сует язык в чужой рот по самые гланды. Сереже всегда хочется больше, Сережи всегда хочется больше.

— Я знаю, ты тоже скучал, — говорит Олег, как только предоставляется возможность вдохнуть.

Сережа не спорит, кивает. А потом медленно, глядя в глаза, туго наматывает цепочку с когтем на кулак, задевает костяшками кадык и хитро улыбается.

— Если бы я знал, что тебе так понравится новая игрушка, давно бы хоть крестик повесил.
— Кто бы знал, — смеется Сережа и снова целует. Нежно, сладко, ласково, на контрасте с железной хваткой. У Олега голова идет кругом от того, как же этого не хватало.
— Если пытаешься меня придушить, получается отлично, — смеется он в чужие губы. Сережа разжимает кулак и поцелуями спускается с лица на шею. Олег лезет ему под пиджак, выдергивает рубашку из брюк, касается живота.

Сережа самозабвенно не то лижется, не то кусается.
Вне камер, последних репортажей и глянцевых обложек он выглядит… потрепанно. Нет, он все еще восхитительно красивый, рыжий, утонченный — прекраснее реплики пресловутой «Венеры», навязчиво висящей перед кроватью — но такой взъерошенный и уставший, что больше, чем валить и трахать, его хочется только обнять, накормить и защитить от этого жестокого мира. Возможно, Олег просто слишком соскучился, возможно, Сережа просто искусный манипулятор. В любом случае, Олег совершенно не может — не пытается, просто не хочет — ему сопротивляться.

— У меня есть предложение, — говорит Олег, вдоволь насладившись террором своей многострадальной шеи, и плавно меняет их местами. Сережа упирается лопатками в стену, а Олег опускается перед ним на колени.
— Костюм испачкаем, — совершенно не внушительно возражает Сережа.
— В тебе пропал дух авантюризма.

Олег смеется и дразняще нависает над уже откровенно выделяющимся бугром на идеальных брюках. Пол — определенно не самое романтическое, и уж точно не самое удобное место, но неровные пятна румянца так красиво расползаются по лицу Сережи, что Олег ничего с собой поделать не может. Руки Сережи быстро зарываются в его волосы: не тянут, не отталкивают, просто лежат, и Олег послушно стоит на месте в ожидании. В неравной борьбе Олег-костюм, костюм проигрывает с треском. Сергей делает глубокий вдох и толкает голову Олега к паху. Дважды предлагать и не нужно. С ремнем и ширинкой Олег расправляется в рекордное время и без лишних церемоний прижимается губами к члену. Сережа над ним загнанно дышит и резко втягивает воздух сквозь зубы. Обычно Сережа разговаривает. О, он не замолкает ни на минуту, особенно в самые неподходящие моменты, но за насыщенный рабочий день, как оказалось, даже великий оратор может выдохнуться. Все, что Олег получает за старания — охи, вздохи, пальцы в волосах и разнообразные вариации своего имени. От одного тона, каким Сергей тянет «Олежа», у Волкова все внутренности скручивает узлом.

Сергей тяжело дышит, вскидывает бедра уже даже близко не в такт с размеренными движениями головы Олега и вдруг резко оттягивает его за волосы. Олег выпускает член изо рта с пошлым звуком, облизывается и смотрит снизу вверх черными-черными глазами. Бедро Сережи под его ладонью очаровательно подрагивает.

— В спальню, быстро, — командует Сережа, совладав с голосом только через пару глубоких вдохов. Олег грациозно поднимается и по-джентльменски помогает подтянуть брюки. Неожиданный приятный сюрприз своих абсолютно ужасных, мохнатых и кислотных спортивок он понимает именно сейчас: они не давят на давно стоящий член. — Волков, ты меня прямо с порога убить пытаешься?

Олег многозначительно улыбается покрасневшими блестящими губами.

— Можешь ругать армию сколько угодно, — хрипло, но абсолютно будничным тоном говорит он по дороге в спальню. — Но я не могу не заметить насколько удобнее теперь тебе минет делать.

Сережа тормозит и оборачивается так резко, что Олег чуть не вписывается в него на полпути:

— Это чем ты там в армии занимался вообще?
— Тренировался в поте лица.

Сережа смотрит так, как будто пытается решить, прижать ли опять к стеночке или завалить уже сразу на полу. Олегу очень интересно, что же он выберет. Сережа выбирает сжать олегово запястье и тащить дальше в спальню. Очень упорно, как будто Волков может передумать, сбежать или, чего доброго, раствориться в воздухе. У Олега ничего такого в планы не входит. Зато в его планы отлично вписывается то, как Сергей сдирает с него одежду. Волков в ответ отправляет драгоценный костюм вместе с рубашкой на пол, и сейчас его сохранность Сережу беспокоит в самую последнюю очередь. Сережа занят очень важным делом, он украшает шею и грудь Волкова узором из засосов-укусов, местами даже слишком уж старательных — кое-где следы от зубов начинает щипать. Олег ему позволяет, Сережа это не со зла. Со зла Сережа швыряет посуду, дико сверкает глазами и шипит не своим голосом. Сейчас Сережа выражает свою… симпатию, как большой, рыжий и очень вредный кошара. Тянет Олега за волосы, заставляет запрокинуть голову, с чувством кусает почти под самой челюстью, там, где ни один воротник не поможет. Олегу прятать нечего, это не он, в конце концов, под прицелом камер.

Сережа не тяжелый, но очень горячий, Олег под ним не то стонет, не то смеется от щекотки, и водит руками по спине. Спина в меру мускулистая и ужасно приятная на ощупь. Как и весь Сережа целиком.

— Ты подкачался, — говорит он. — Уже детище Микеланджело.
— Уже?
—Не бери в голову, — что предельно просто, особенно когда Сережа берет в ладонь изнывающий член, и возвращается с кусачими поцелуями к губам. Дразнится, а потом перекатывается к тумбочке, открывая Олегу прекрасный вид на подтянутые ягодицы. Олег любуется, но не покушается, не сегодня.
— Ты тоже подкачался.
— Тяжела жизнь гения и филантропа, — ухмыляется Сережа и с самым что ни на есть пошлым видом льет смазку себе на ладонь. — Над миллиардером еще работаю, но зависит от валюты.
— Что насчет…. — язвить с пальцами в заднице занятие сложное, и из них двоих пока что доступное исключительно Сереже. Олег теряет мысль на полпути.
— Ой, Олежа, — радостно удивляется Сергей. — А ты времени зря не терял, готовился не только морально!

Пальцы у Сережи, как человека не только технологий, но и искусства, красивые, аккуратные и ухоженные. Сережа добавляет еще один, а Олег тянется к другой руке поцеловать.

— Волков, ты такой отвратительно романтичный, — бормочет Сергей беззлобно, смущенно даже, и не всем остальным безобразием, а именно этим невинным жестом.

Входит он всегда медленно, очень медленно, размеренно, никуда не торопясь, Олег жмурится, вскидывает бедра, но Сережа своими прекрасными пальцами держит намертво. Олег готов рычать, но только откидывается на подушку. У Сережи все под контролем, он знает, как лучше: под каким углом войти, как двигаться. О, Сережа все прекрасно знает. Олегу остается только расслабиться и развести ноги шире.
Это все такое знакомое, привычное, почти родное.
В качестве сюрприза, Сережа вдруг сбавляет свой божественный-так-как-надо темп, ловит за цепочку на шее и тянет к себе, ближе, ближе, пока не отрезает воздух своими губами и проклятым кулоном. Всего резко становится недостаточно: Сережи, воздуха, рук друг на друге, кожи на коже. Олег кончает неожиданно для себя, когда Сережа со своих ужасно-прекрасно-размеренных толчков не разжимая руки переходит на резкие, глубокие, да и себя долго ждать не заставляет.

Когда способность мыслить возвращается, Волков не уверен, что хочет сделать с чертовым кулоном больше — выбросить из окна или никогда не снимать.

Сережа с самым что ни на есть невинным видом выводит у него на животе замысловатые узоры. Двигаться ужасно лень. Они, в принципе, никуда и не торопятся, молча, уютно лежат до тех самых пор, пока у Сережи не урчит в желудке.

— Олежа, — забрасывает удочку он. Олегу ужасно лень не только вставать, но даже думать, но он уже знает, что будет дальше. — Ты все еще думаешь приготовить ужин?
— Если честно, я сейчас вообще не думаю.

Но долго не думать не получается. Сережа молча продолжает свое незамысловатое развлечение, но очень тяжело вздыхает в процессе. Олега хватает минут на пять, а потом он бредет в душ под удовлетворенное «Олежа, ты лучший!».

Сережа появляется на кухне, когда Олег уже вовсю хозяйничает на кухне в одних прекрасно-ужасных штанах и жалком подобии фартука, чудом завалявшегося в дебрях шкафа. Волков с порога наставляет на него ложку.

— Нам нужно очень серьезно поговорить о содержимом твоего холодильника, — говорит он. Сережа делает лицо святой невинности и запахивается в халат. Олег на секунду даже теряет мысль. Халат у Сережи достоин порнозвезды: кричащий принт красной зебры несочетаемым образом соседствует с белым мехом на воротнике и рукавах. Олег собирает мысли в кучку, его праведный гнев так просто не унять. — Как ты вообще этим питаешься?

Сережа вместо ответа извлекает из карманов перекись и вату. Олег отмахивается.

— Ерунда. Не уходи от темы.

Самому Олегу в армии питаться приходилось всяким, но исключительно из первой необходимости, и вообще, не за такие же деньги.

— Я человек многих талантов, — отвечает Разумовский, возводя палец к воображаемому небу. — Но готовка точно не один из них. И вообще, я теперь человек занятой, редко дома ем. На работе бизнес-ланч, потом очередной званый ужин.

Сережа усаживается за стол, подпирает щеку ладонью и с самым умиленным видом наблюдает за Олегом у плиты.

— Все эти ужины, расфуфыренные рестораны, изысканные блюда конечно хорошо, но знаешь… — тянет он. — Никто не жарит картошку как ты.

Олег на такое признание закатывает глаза. К сожалению, видит это только сковорода на плите.

— Вот знаешь, я бы не отказался попробовать и пару изысканных блюд для разнообразия.
— Не вопрос! Торжественно клянусь потчевать исключительно мишленовской кухней на завтрак обед и ужин до самой смерти, — Сережа кладет руку на сердце с самым что ни на есть серьезным видом. И улыбается как заправский змей-искуситель.
— Твоей или моей?
— Какая разница? Но сначала картошка!
— Сначала картошка, — соглашается Олег. — Куда без картошки.