Воскресенье. 

Он умер. Но они еще не знают. Вот, что подумала Лидия, ощущая холодные мурашки и озноб, когда женский голос с того света пропел ей имя ее друга, что остался вместе с другими ее школьными друзьями в далеком Бейкон Хиллс. Если бы не Джексон, который ее так любит и не сможет без нее жить, она бы не уехала в Лондон. По крайне мере в этом году. Она хотела закончить старшую школу сперва, а потом уже уезжать. Но получилось так, как получилось. Ей пришлось адаптироваться к Лондону, в котором она никогда не жила, довольно быстро, потому что она перешла на самостоятельное обучение из-за переезда, и, чтобы сдать предстоящие выпускные экзамены, она должна была готовить себя сама. Не то, чтобы она не могла этого. Она всегда училась сама. Без репетиторов. Иногда она чувствовала, что знает и понимает материал лучше учителей в школе, потому что ей было интересно то, что она читает впервые, а учителям, читающие зомбировано один и тот же материал из года в год, уже давно нет. Лидия уверена, что учителя литературы по всему миру читают каждый год одно и тоже стихотворение с одинаковой интонацией, под копирку, выделяя одно и тоже слово голосом. Если бы только кто-то заинтересовался этим, чтобы заметить, и сравнил, указав на это педагогу. Но никто же не слушает так внимательно, как она. Даже Стайлз. Хотя он и умен, он тоже не видел того окаменения мозга преподавателей, что видела она.

Возможно, это даже хорошо, что она перешла на самообучение. Учиться стало интереснее, хотя и сложнее в плане добычи материала и организованности себя, но и эти недостатки есть чем прикрыть. Лидия стала наконец уделять меньше времени учебе и больше тому, что ей нравится по мимо нее. Творчеству. Она сходила уже на десяток кастингов и снялась для спортивного журнала в роли модели. С недавних пор она решила попробовать себя в качестве театральной актрисы. И вот она здесь. Повторяет свои слова беззвучно в сотый раз, пробуя и смакую разную интонацию. Как будет лучше, показать эмоции голосом, благо он у нее достаточно многогранный, или отыграть лицом? Наверное, первое. Ей не очень по душе те, что слишком стараются. Переигрывание не лучше, если не хуже, недоигрывания. Лучше она случайно не дожмет, чем покажется поверхностной выскочкой. В конце концов, если тех, кто устроил этот кастинг сегодня, что-то не устроит, она сможет придти еще раз после рождества...

Подул холодный ветер, и свечки, что освещали открытую сцену и немного места для зрителей, частично погасли. Но все были заняты и не обратили внимания на такую мелочь. Даже Лидия. Она сидела на деревянной скамье в своем недлинном платье, но хотя бы в длинном плаще, и не отрывала взгляда от текста. Слова... слова... как бы их обыграть...

— С-с... — раздался шепоток, словно большая змея проползла где-то рядом, за ее спиной.

Нахмурив брови, Лидия опустила бумажные листы себе на колени и обернулась. Ничего. Никого. Тогда она повернулась обратно к сцене и снова опустила взгляд, но в этот раз прикрыв глаза. Так ей проще сосредоточиться. Лучше слышно звуки с того мира, когда она не отвлекается на происходящие события в мире этом. Она не знает, как это работает, формулировка правил пришла к ней сама путем накопления опыта. Раньше, если она не имела понятия, как и что, боялась, то сейчас начинает понимать суть вещей и, вместо того, чтобы отталкивать от себя тех, кто пытается дать ей знак и помочь, она обращает на них внимание и слушает. Правда, не всегда получается удержать пришедшую информацию в себе, и случается то, что случилось, например, когда в БХ убили ту девушку, то есть, разбитая ваза. Лидии до сих пор немного жаль, что она разбила этот дорогой предмет декора, потому что квартира, в которой они жили с Джексоном, была съемная, и вся мебель и декор, что был у них, был на самом деле не их. За вазу пришлось заплатить. И, конечно, не ей. У нее мало денег. Родители перестали бездумно давать ей тратить их деньги, а, чтобы не зависеть от них и зарабатывать самой, так, чтобы хватало на свои большие амбиции, Лидия еще не научилась. Но она близка. То модельное агентство взяло ее номерок.

— ...т-д... ай... — снова послушалось из-за спины. Ей же не почудилось? Ей показалось, или дух сказал ей «Стайлз»? Она не поняла. Что это было? Предупреждение?

Лидия резко встала и, положив листы с текстом на скамью у сцены, потопала по деревянным ступенькам к выходу. Все равно она слишком разволновалась, чтобы выступать сегодня. Да и тот, с кем ей нужно целоваться по роли, ей не нравится. У него грязные волосы и перхоть. Ладно, перхоть, но кто приходит в театр играть Ромео таким неопрятным? Ему настолько плевать на тех молодых и прекрасных леди, что пришли тут с ним целоваться? Этому Ромео еще можно постигаться в самомнение с ее Джексоном...

Лидия запахнула бежевое пальто, когда вышла из круглого театра и на нее подул более холодный влажный ветерок, дующий со стороны Темзы, что была здесь совсем рядом.

Несмотря на то, что рядом была Темза, место это не пользовалось в ночное время большой популярностью. Рядом не было клубов и других, работающих по ночам, заведений, разве что взрослая круглосуточная больница, что дальше по улице вдоль Темзы, да старое кладбище, что не закрывается никогда.

Верно, кладбище. Кажется, когда-то там было похоронено около пятнадцати тысяч мертвых душ низшего сословия. Потом эти останки переносили, но Лидия знает, что кости уже не имеют значение после смерти. Мертвые не привязываются к какому-то конкретному месту, как многие считают. Загробный мир устроен намного сложнее. Довольно трудно разобраться в нем, пока сам не побудешь мертвым.

Впереди, в смертельном одиночестве, возник хлюпающий звук. Лидия остановилась, у нее перехватило дыхание. Было похоже, словно кто-то захлебывается своей кровью, но пытается что-то сказать.

— Т... т-т... — звучало из чего-то перерезанного горла.

Лидия не была медиумом, наверное. Она не видела призраков. Она их только слышала. Иногда она слышала чистые голоса, к счастью, хотя бы не достающие ее каждый день, а иногда просто звуки, обыденные, вроде сигнала автомобиля или плачущего ребенка. Иногда звуки были странными. Вроде жужжания пчел или электричества. Иногда звуки пугали ее. Это были те, что словно шли из нижнего ада, звуча как пламя, сжигающее плоть грешного, или земли, раскалывающейся под тяжестью людских пороков на две части. В такие дни, когда она слышала буквально звуки конца света, она не спала. Не могла. И просто сидела, смотря на открытую в гостиную дверь, и ждала, когда проснется ее любимый. Она не знает почему, но она никогда не будила Джексона, когда ей становилось страшно из-за ее способности. Просто не могла... или не хотела.

Послышался звук шагов. Шелестела листва. Звук отдалялся, и Лидия преследовала его. Ей казалось, что это не все. Что она должна понять? Кто умрет? Это не может быть Стайлз. Они говорили по телефону не так давно. С ним все в порядке.

Когда Лидия коснулась кованной калитки, чтобы приоткрыть ее, шум города резко пропал. Возникло статичная тишина, давящая на виски. Стало немного больно. Словно чьи-то руки давили ей на голову, пытаясь раздавить ее, как арбуз.

Она шагнула на землю, принадлежавшую изгнанным мертвецам, и послышался снова звук. Голос. Только уже четкий. Различимый. Молодая девушка, а, может, даже ребенок, слишком ее голос был робок и мелодичен, запуганно шептала впереди:

— Он умрет. Он скоро умрет. Не дай ему умереть... не дай ему умереть... — потом слова призрака стало не разобрать. Словно кто-то не хотел, чтобы она говорила ей, и насильно затыкал ей рот или утаскивал туда, откуда она ушла. Стоя на старой косой плитке, Лидия испугалась громкого крика, который последовал через пару секунд тишины, и шагнула назад. Ее каблук провалился в щель между двумя камнями, и банши завалилась на бок, упав на садовую землю, на которой не росли цветы, но росли кусты черники. Некоторые ягоды валялись отдельно от веток на земле, и Лидия расплющила их ладонью. Ягодные едкие чернила замарали ей руку, а еще немного плащ. В ночной темноте капельки черничной натуры напоминали капли крови.

Не вставая с черноземной земли, потому что в ушах все еще звенело и кружилась голова, Лидия попыталась унять дрожь в теле и выровнять свое дыхание. Сложно оставаться безразличной, когда на тебя просто кричат, а еще сложнее, когда кричит мертвый. Лидия уверенна, что это был призрак. Она чувствовала это, ее внутренняя струна напряглась сильнее, чем когда приходил просто знак свыше или предчувствие без сопутствующего гостя. На самом деле, души говорят с ней совсем не часто. За все время было лишь пару раз, этот, примерно, раз четвертый. И все еще непривычно. Сердце Мартин гулко стучит в груди быстро-быстро, и она думает о том, чтобы подняться, но боится, что просто упадет обратно.

Когда она опускает голову, и рыжие мягкие кудри закрывают ей лицо, она вдруг снова что-то слышит возле себя. И резко поднимает взгляд на того, чье присутствие ощутила так близко.

Но это не мертвый. Просто парень. Симпатичный.

— Ты одна из тех, кто тащится от ночных прогулок по кладбищу? — молодой человек с мило торопящимися заостренными ушами и большими карими глазами цвета пепельной плитки горького шоколада, протягивает ей руку, и Лидия кладет ладонь поверх его. Он помогает ей подняться, и, когда Лидия хочет было сказать «спасибо», он наклоняется, чем опешивает ее, и отряхает ее. Так бережно и с любовью. Словно она какая-то роза, что растет в королевском саду. Вот тебе и «Ромео и Джульетта» с их несчастной любовью.

Потом он выпрямляется, а Лидия забывает про спасибо. Она смотрит на то, как падает свет уличных фонарей, что за пределами калитки и кладбища, на его светло-бежевое лицо, и как бликуют звезды в его живых ярких глазах, и ей становится так... спокойно. Сердце больше не пробивает солнечное сплетение, а крик не звенит в ушах. Хотя Лидия все еще помнит его.

— Я не поехавшая, — говорит Лидия в ответ, хотя и с чувством, что ей не обязательно оправдываться. Ходить по кладбищам ночью не запрещено в Лондоне. Разве, что только на некоторых. Но на заброшенном, где и костей почти уже нет, только цветные памятные ленты, да статуи ангелов и плачущих дев, вряд ли. Она добропослушный гражданин.

— Кто тебе внушил мысль, что ты можешь быть поехавшей? — он улыбается и протягивает снова свою теплую руку. — Меня зовут Лесли Флинт. Местный медиум. Та девушка накричала на тебя? Ты же ее испугалась, верно?

Лидия открывает рот, но звуки не идут. Лесли добро смеется над ее реакцией. Но потом он продолжает:

— Видимо, да. Удивленна, что есть еще такие? Ты? Странно. Ты никогда больше не встречала тех, кто их слышит?

— Говоря их, — начинает Лидия, — ты имеешь ввиду мертвых? Давно ты умеешь их слышать?

Конечно, ей интересно. Она не встречала никогда кого-то, похожего на себя. На самом деле, она думала над тем, что, раз есть множество оборотней, вампиров и даже темных лис и духов, значит, есть и еще банши. Или хотя бы другие их вариации. Но все же, думать и встретить вживую — разное. Ей вдруг стало так... свободнее. Словно груз с плеч.

Лесли Флинт, который говорил на чистом британском, в отличие от Лидии, взял ее за руку и, улыбаясь ей, словно прося разрешения и получая его, на мгновение ушел словно в какой-то транс, его взгляд потемнел и стал стеклянным, словно его душа улетела далеко от тела, но потом он моргнул и бодро сказал картаво:

— Лидия! Очень красивое имя, — сказал он сперва. А потом, добавил, — я общаюсь с мертвыми столько, сколько себя помню. Раньше я игнорировал их, а моя мама считала меня шизофреником и пыталась лечить, но потом мама умерла и стала просить у меня прощения, что не верила мне.

У Лидии идет холодок по спине, но Лесли улыбается ей все еще так мило. А еще он все еще не отпустил ее руку. Тогда, когда Лидия хочет мягко указать ему на это, подозревая, что он и по ее линиям на руке что-то узнает личное о ней, медиум трет ее ладонь своим большим пальцем.

— Черника. Видимо, ты замаралась, когда падала.

— Спасибо, Лэс...

Имя само сходит с ее пухлых губ. Улыбка Лесли дергается, но лишь на миг. Лидии кажется, что она, возможно, первая, кто так его назвал.

— Никто меня так еще не называл. Обычно люди считают меня каким-то или профессором, к которому нельзя обращаться неформально, или шарлатаном, который не заслужил, чтобы его имя вспоминали. Спасибо. Лидс.

— Будь осторожна в следующий раз. — Он отпускает ее руку и разворачивается.

Она останавливает его:

— Стой. Ты... мы еще встретимся?

Он говорит, не оборачиваясь, грустным голосом:

— Надеюсь, нет.

И уходит обратно вглубь кладбища. Темнота полностью растворяет его. И Лидия даже больше не уверенна, что говорила с живым, а не с мертвым человеком. Может, она ударилась головой, когда упала? Она трет висок, но боли нет. Глубоко вздыхая, Мартин открывает калитку и уходит с мертвого сада. Домой она приезжает раньше, чем должна была, потому что решает не возвращаться в Шекспировский театр. Все равно она забыла все слова, а желания целоваться с тем безразличным к ней и наглым в отношении ко всем, она как-то не жаждет... Это не последняя роль, в конце концов, будут новые открытые двери вслед за теми, что закрылись. Ведь Вселенная всегда стремится к усредненности. Чисто черного или белого долго не бывает.

******

Возможно, это просто не ее день.

Возвращаясь полностью выжатая этим днем в апартаменты, что они снимают, и заходя внутрь, Лидия вешает плащ на вешалку, снимает туфли — ее ноги так гудят — и бесшумно идет в спальню. Дома тихо и в гостиной, что совмещенная с кухней, не говорит свет. И вода не льется в ванной. Значит, Джексона нет дома. Он говорил что-то про встречу с другом, поэтому, Лидия без задней мысли, уже расстегивая пуговки на груди у платья цветом неба, толкает белую дверь и заходит в комнату.

Ее встречают вздохи. И два голых парня в широкой кровати, простыни которой все измяты и частично съехали на пол. В одном из парней Лидия узнает своего Джексона. Его блондинистые волосы с тонной геля мелькают перед ее лицом также, как следом мелькает его голый зад и испуганное выражение лица.

Мускулки возле рта дергаются в спазме, и Лидия застывает с шокированным и разбитым выражением лица. Она переводит взгляд с Джексона на голого загорелого парня, который закрывает себя одеялом и убегает во вторую ванную, которая в этой комнате.

— Лидия, Лидия, постой, — Джексон идет к ней, но она дергается, разворачивается как раз тогда, как первая слеза начала течь по щеке, размазывая тушь, и быстрым шагом идет обратно к входной двери. Ей некуда идти. У нее нет знакомых в Лондоне. Разве что знакомая матери, кажется, живет или жила где-то здесь. Но Лидия не пойдет к ней ночевать на ночь глядя. У нее есть немного денег, которые ей заплатили за съемку для спортивного журнала, вот их она и потратит на отель. А потом, может быть, или вернется в Бейкон Хиллс к маме, или найдет, где можно достать еще денег, чтобы хватило хотя бы на комнату в Лондоне. Цены здесь в разы и в разы выше, чем в БХ. Даже не стоит сравнивать.

Джексон хватает ее за обе кисти рук и припечатывает к стене, он так рядом, что она чувствует запах секса. Их секса. Он ей изменил. Он ей изменил с парнем. Она чувствует себя идиоткой, брошенной, и, возможно, жертвой, отчего становится противно не только от парня, но и от себя. Лидия приподнимает голову и отворачивается от гладко выбритого лица Джексона. От того несет алкоголем. Виски или коньяком. Почему-то, она не удивленна.

— Прости, Лидия, Боже, прости, не знаю, как это вышло. Он... он просто... он ничего не значит для меня... Эй, посмотри на меня! Ты меня слушаешь?!

Лидия издает сдавленный звук. На ее щеках черные потеки туши. Она дергает руками и, все же, вырывает их. Ее платье все еще частично расстегнуто сверху, и, когда она наклоняется, чтобы забрать свои туфли и плащ, разрез чуть расходится и становится видно часть ее черного кружевного лифчика. Но Лидии слишком все равно на это. И на то, что, должно быть, подумают о ней прохожие, когда она выйдет из дома. Она просто хочет убраться от сюда. И немного поплакать в одиночестве.

Сбегая по лестнице босиком под крик Джексона, Лидия плачет, вытирая глаза, и слышит мужской голос, звучащий эхом в парадной.

«В Национальном Театре»

Не зная почему, она садится в метро, надев на улице уже туфли и застегнув пуговицы на платье, и едет с пересадками на другие ветки в Национальный Театр, который точно закрыт ночью. Она проезжала его не один раз, но никогда не была внутри. Она не знает, что будет делать там. Просто ей кажется, что там ее кто-то ждет. И поэтому она идет туда, полагаясь на помощь, как корабль в шторм полагается на свет маяка.