- Китай, да ты совсем ёбнутый! – ругался Брагинский, пытаясь вытащить замерзающего азиата из сугроба. – Какого хера ты попёрся ко мне, да ещё и пешком? У вас самолёты перестали летать? Совсем, что ли, разучились делать качественные вещи?
- Н-нет, Иван… - стуча зубами, попытался ответить китаец. – Самолёты летают… Но я не из дома к тебе пришёл, а из… из плена…
- Откуда-откуда? – Россия от неожиданности разжал пальцы, и Яо плюхнулся обратно, погрузившись в сугроб по самую макушку. Забарахтавшись, он под непонимающий взгляд Ивана кое-как выбрался сам, но с колен так и не встал.
- Я… сбежал… от Японии… - вцепившись в пальто Брагинского, начал он, всхлипывая. – Он поймал меня, запер в своей пропахшей рыбой кладовке и бил. Он хотел узнать, почему я так привязан к тебе, и что такого в тебе нашёл, чего нет у него. Мне удалось сбежать и перейти твою границу… Я не могу больше идти, честно, всё тело болит от побоев.
- Япония… - вокруг Ивана зажглась аура ярости. – На него я подумал бы в последнюю очередь… Тупой, ревнивый придурок, не видать ему Курил, как своего носа лет эдак тысячу!!!
- Ты убьёшь его? – со страхом спросил Яо, ожидая услышать «да».
- Нет, - помедлив, выдохнул Россия. Свечение пропало, и Брагинский улыбнулся. – Он мне ещё пригодится, чтобы надрать зад Альфреду. Когда-нибудь…
Он наклонился, чтобы взвалить Яо себе на плечи.
- А ты пойдёшь со мной. Тебя нужно срочно привести в порядок.
Слегка разочарованный тем, что месть Японии не состоится, Китай опечалился, но когда вокруг его шеи обмотали тёплый лиловый шарф, забыл даже о своих болящих синяках.
- Вот так, - заботливо проворковал Иван, любуясь. – Теперь намного лучше и теплее. Иди ко мне.
Переброшенный через плечо русского, Яо блаженно закрыл глаза. Наконец-то он в безопасности, под надёжной защитой безумного, но такого доброго в периоды просветления Ивана. Даже боли теперь он почти не чувствовал, и с наслаждением вдыхал столь знакомый и опьяняющий запах, исходящий от лишённой шарфа шеи своего спасителя. Это его более чем успокаивало.
- Знаешь, - спустя некоторое время сказал Яо. – Твоя земля в период зимы слегка жутковата. Всё в белом, и оттого немного похоже на повторное нашествие пиктян.
Россия улыбнулся.
- Просто ты пока не привык, а если б чаще заходил в гости, страх бы исчез.
- Боюсь, что нет, - не согласился Яо, вздохнув. – Ты так холоден ко всем, кроме меня, что на твоей границе впору вешать табличку: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
- Угу, - кивнул Иван, и больше они не переговаривались. От тепла тела Брагинского Яо быстро согрелся, а от шарфа даже стало жарко. Он нетерпеливо поёрзал на плече русского. «Неужели он до самой Москвы собрался шагать? Да я состарюсь и умру, пока он дойдёт. А спросить страшно…»
К счастью, Иван не собирался чесать в столицу. Здесь, в Сибири, у него располагался секретный штаб, откуда он следил за враждебными странами, а также за теми, с кем давно, или не так давно разругался. Чего только не было в этом огромном бункере! Основная его часть, где хранилось всевозможное самонаводящееся оружие и аппаратура для слежки, находилась под землёй, а надземная часть предназначалась для отдыха. Туда-то и направлялся Иван по одному из коридоров. А пока он шёл, шокированный Китай невольно созерцал развешанные по стенкам плакаты с изображениями стран. Кого тут только не было: Германия, Испания, Англия, Франция, Япония, США… И ладно бы просто плакаты. Нет, на лице каждого была нарисована мишень, а в некоторых и дротики торчали. Особенно много их было на плакате с Альфредом. Ко всему прочему, Яо заметил кровь, сочащуюся из трещины в потолке. Ему стало дурно.
- Куда мы пришли? – испуганно спросил он. – Иван, ответь, куда ты меня тащишь? Будь откровенным со мной, раз я тебе друг! Я что, из одного плена попал в другой?
- Что? – будто бы не расслышал Россия. – Чего ты боишься? Я тащу тебя всего лишь обсушиться и согреться.
- Но я уже согрелся! – возразил Яо.
- Ты согрелся снаружи, но не изнутри, - парировал Брагинский, и с этими словами толкнул ногой одну из дверей. – Прости, но здесь мне приходится всё делать самому. Мой управляющий тут редко появляется, а сегодня так вообще в Японию улетел… Ты представляешь? – продолжал он, укладывая китайца на широкую двуспальную кровать. – Улетел к твоему мучителю. Каково, а? Эх, знал бы я, что с тобой стряслось, я бы сам туда полетел, и сделал бы япошке харакири…
Яо ответить не смог: страх сдавил ему горло. Нет, и вправду сдавил. И не столько страх, сколько шарф. Иван зачем-то потянул за его концы, и Китай, похолодев от ужаса, вцепился в ткань, задыхаясь.
- Что с тобой? – удивился Россия. – Я просто хочу назад свой шарф. Он что, так тебе понравился? Ну ладно, забирай.
Удушье пропало, и вдруг Яо понял, что никто его душить не собирается. Кажется, ему всего лишь показалось. Он снял шарф и протянул его Брагинскому, зардевшись от стыда.
- Забирай. Он мне не нужен.
- Ух ты, румянец! Да тебе и впрямь значительно лучше! – порадовался Иван, принимая шарф. – А сейчас снимай шмотьё, да поскорее!
- Зачем? – испугался Китай и испуганно поджал ноги, чтобы, чего доброго, Брагинскому в голову не полезли пошлые мысли, а то ведь он может!
- Как зачем? Она вся мокрая от снега. Снимай, пока не простудился! А я сейчас водки принесу.
Он ушёл, и Яо пришлось признать правоту России. Он быстро разделся догола и залез под одеяло, ворча и проклиная себя за то, что вообще попёрся сюда. И всё потому, что Япония непременно нашёл бы его в Поднебесной, и снова захомутал. Нейтральная территория была нужна Яо, как воздух. Правда, теперь он, кажется, попал из огня, да в полымя. С Брагинским шутки плохи, особенно когда он жаждал подчинения себе.
- А вот и мы, - послышался из коридора бодрый голос. В спальню вернулся Иван, уже без пальто, переодевшись в русскую белую рубаху с узорами, но так и оставшись в зимних, ватных штанах. В руке он держал свой любимый кран, труба которого была присобачена к непочатой бутылке водки.
- Открывай ротик, мой сладенький котик, - пока вполне себе мирно и дружелюбно попросил он. Фиолетовые глаза были ласковы, но где-то в их глубине уже плясал садистский огонёк.
- Может, не надо?.. – пискнул Китай. – Мне изнутри тоже тепло.
- Надо, Яо, надо! – тоном Шурика вздохнул Иван и развёл руками в знак того, что ничего не может с собой поделать. Он прыгнул на кровать, схватил Яо за плечи и быстро вставил в его приоткрытый рот кран.
Ощутив первое сопротивление, он вжал китайца в подушки и повернул вентиль. Огненная вода побежала по трубе. Яо давился, но покорно глотал. Пищевод в мгновение ока словно пламенем охватило, из глаз брызнули слёзы. А Россия ухмылялся, довольно щуря большие глаза. «Это ради твоей же пользы», - говорил этот взгляд.
Когда водка в бутылке закончилась, Иван, не отпуская пленника, забрался к нему под одеяло и крепко прижался к обнажённому телу. Яо понимал, что сильные руки русского не дадут ему ни единого шанса вырваться, а кричать бесполезно: они здесь одни, если не считать того, чью кровь он видел на потолке.
Расстегнув молнию на штанах, Иван приспустил их и опустил Яо с подушек на простыню, подмяв его худое тельце под себя.
- Изнутри тепло, говоришь? – выдохнул он холодом в лицо Китаю. У Яо застучали зубы. – Врёшь. Там горячо, как у дьявола на сковороде. И у меня тоже.
После этих слов к Яо окончательно пришло убеждение, что сопротивление бесполезно. Да и спиртное медленно, но верно порабощало рассудок. Он больше не пытался сбежать. Холодное дыхание Ивана пугало его, но в остальном… Как ни странно, но Брагинский был прав. Внутри у обоих уже давно пылал огонь страсти, разгоревшись в полную силу только сейчас.
Они впились друг другу в губы, катаясь по кровати и путаясь в одеяле. Их орудия в полной боеготовности жаждали взаимных ласк. Но Иван не торопился, зная, что впереди у них целая ночь, после чего он вынужден будет отпустить из плена этого низкорослого, но столь любимого дохляка, и пусть себе шагает пешком до Поднебесной…
Да кого он обманывает? Никуда этот Яо от него не денется, по крайней мере, до весны. Да и голова с похмелья завтра утром будет болеть. А значит, он, как радушный хозяин, просто обязан постараться, чтобы его сладкий китайский пленник забыл о своих невзгодах, о японском мучителе и прочих странах, чтобы кроме России для него больше никого не существовало. Этот план, или, можно даже сказать, плен, вне всякого сомнения, был просто обречён на успех.