По осеннему Гайд-парку не спеша прогуливались герцог средних лет и его немолодой уже дворецкий. Но, несмотря на то, что им на двоих было сто пятнадцать лет, оба они оставались свежи и бодры – так же, как и в былые годы.

     Любоваться ими можно было бесконечно, видя их каждодневные прогулки, которые непременно совершались в одно и то же время. И гулявшим в парке уже не нужен был Биг Бен, чтобы сверять по нему своё время. Все просто знали, в какой момент в парке можно было встретить эту неразлучную парочку, и заранее готовили свои часы.

     Только одно могло отпугнуть гулявших от этих двоих: дворецкий герцога был сплошь покрыт многочисленными давними ранами. На его лице, шее, руках и остальном теле было не счесть всевозможных шрамов, рубцов, пятен, и даже незаживших ран. Он заметно прихрамывал, а вся его фигура была скошена немного набок, сгорблена и смята. Казалось, дворецкому с трудом даётся ходьба, и поэтому, глядя на него, у прохожих создавалось такое ощущение, что он вот-вот упадёт и больше не сможет подняться, сломавшись пополам. А всё потому, что за свою долгую службу старик не раз спасал жизнь своему господину.

     В него четырнадцать раз стреляли, восемнадцать раз ударяли ножом, пять раз травили, одиннадцать раз избивали, четыре раза душили, пару раз пытались утопить и двенадцать раз спускали с лестницы. Семь раз он получал сильнейшие ожоги, вытаскивая хозяина из огня, три раза при этом был придавлен горящими обломками и восемнадцать раз находился на грани жизни и смерти, но каждый раз он каким-то чудом выбирался из её объятий для того лишь, чтобы продолжить свою службу тому, кому он был верен с рождения и хотел оставаться таковым до конца своей жизни. Не будь рядом с ним каждый раз его дворецкого, герцог успел бы сотню раз умереть от многочисленных покушений на свою жизнь. Но, слава Небесам, верный слуга всегда был на страже, и словно нерушимая стена каждый раз вставал на пути убийц, предлагая им на расправу свою жизнь вместо жизни своего господина. И каждый раз при этом оставался в выигрыше: судьба явно была милостива к нему и его хозяину.

     Герцог гордился им и не пытался избавить его от всех этих шрамов, ведь все эти многочисленные раны и рубцы служили ему напоминанием о былых заслугах своего дворецкого, и он не хотел бы видеть слугу без этих рубцов, пусть даже современная медицина и была способна на подобные чудеса.

     Его немолодой дворецкий, несмотря на все свои раны, по-прежнему был способен к службе и ни на йоту не растерял своей расторопности. Но беда была в том, что его всё чаще и чаще беспокоили некоторые раны, а в особенности – одна. Прямо под сердцем. Это была довольно крупная пуля, полученная им много лет назад, ещё в зрелом возрасте. Её нельзя было трогать – так сказали тогда докторА, иначе могло случиться непоправимое. Герцог, конечно же, не мог этого допустить и согласился с мнением докторов, но с тех пор он искал какой-то иной выход из опасного положения своего слуги, но безуспешно – даже знахари и колдуны не могли им ничем помочь. А между тем несчастный дворецкий всё чаще и чаще испытывал ужасные, непереносимые боли в груди, которые мучили его по ночам и не давали заснуть. Он получил эту пулю не столько по вине преступников, сколько по ошибке хозяина. И с тех пор герцог каждый день проклинал себя за то, что обрёк его на такие страдания.

     Вот и сегодня, гуляя по парку, герцог вновь вспомнил тот страшный день. День, когда это случилось. Всплывшая в памяти картина того дня напомнила ему о своей тяжкой вине перед стариком, и он чуть было не заплакал. Да, то, что произошло, казалось, совсем недавно, тяжёлым отпечатком легло на совесть герцога. И эту свою ошибку, главную ошибку в своей жизни, он не сможет исправить до самой своей смерти, да и после смерти – тоже…

     - Он потерял много крови. Потребуется переливание. Держитесь.

     Гис Флетчер невольно выругался. Если бы он только знал, что случится…

     - Молитесь, чтобы всё прошло удачно, - добавил врач. – Сами понимаете, наш банк крови переживает не лучшие времена.

     Да, Гис знал об этом. Почти неделю назад на Лондон было совершено нападение – огромное войско из сотен вооружённых боевиков хлынуло в столицу и буквально разбило в пух и прах королевскую армию.

     Они именовали себя «Божьими праведниками», и это была настоящая машина смерти, состоящая из бандитов, собранных со всех концов Европы. Кто-то собрал их всех вместе в Лондоне, - разумеется, тайно, - и собирал долго, чтобы в один прекрасный день обрушить всю её мощь на невинных людей.

     Их цель была одна – уничтожение королевской власти и порабощение всех её подданных. Сами же бандиты были ярыми анархистами и собирались вслед за Великобританией освободить от «гнёта властей» и всю остальную Европу. И то, что первой в их списке оказалась именно Великобритания, говорило о том, что их главарь – англичанин. Но больше о нём никому ничего не было известно.

     «Божьи праведники» врывались в дома простых граждан, срывая на них свою злость, грабили их и убивали, но так и не смогли добраться до Виндзора – королевская армия, - вернее, то, что от неё осталось, - из последних сил держала оборону, оккупированная со всех сторон врагом, но не могущая ничем помочь обычным людям.

     Это был настоящий ад. С самого первого дня, когда «Божьи праведники» заполонили город, грабили магазины и банки и убивали людей, было пролито огромное количество человеческой крови. И всё это время Гис жил в постоянном страхе.

     «Когда же, наконец, закончится эта ужасная осада?» - день за днём спрашивал он себя, ведь если ничего не изменится в самое ближайшее время, им не продержаться и недели…

     Да, коварный и жестокий враг держал столицу в осаде. И всё же Гис не терял надежды. Он верил, что их монарх всё же сумеет собрать с земель королевства так необходимое им сейчас подкрепление, ведь иначе их страна будет разграблена и обезглавлена этими головорезами.

     Сам же Гис ничем не мог помочь своей стране, и лишь то, что его владения находились на окраине Лондона, пока спасало его от захватчиков. Он сидел взаперти в своём замке, пока (и это было его ошибкой) не решил выехать к фермерам за продуктами, ведь запасы еды к тому времени были уже на исходе ввиду длительной осады границ города. И притупившееся чувство страха из-за спокойствия на городской окраине сыграло с Гисом жестокую шутку. Вернувшись назад, он, можно считать, не вернулся вовсе. По крайней мере, к своей прежней жизни. И проклял себя за то, что нарушил свою клятву не покидать замок с момента вторжения в Лондон «Божьих праведников» ни при каких обстоятельствах.

     Но мог ли он поступить иначе? Наверное, не мог, ведь все в замке, включая его, умерли бы с голоду, находясь в вынужденной, хоть и невидимой, осаде.

     Так думал Гис довольно долго, пока гнетущая тишина коридора небольшой больницы не спутала его мысли. Никого больше не привезли сюда в эту ночь – захватчики были слишком умны и жестоки, чтобы оставлять после себя раненых свидетелей своих преступлений, поэтому они старались никому не оставлять шансов выжить, и методично добивали. Именно поэтому больницы были пусты, зато морги – заполнены до отказа.

     Исключением из всей этой ужасающей статистики был лишь его дворецкий Бартоломью, которому чудом удалось остаться в живых. В отсутствии хозяина бандиты ворвались в замок, вынесли из ценных вещей то, что смогли вынести, перебив по пути половину его прислуги (тех, кто не успел спрятаться), а напоследок выстрелили в Бартоломью, самоотверженно защищавшего господское имущество. Слава Богу, что он сразу потерял сознание, иначе мерзавцы добили бы его. И даже то, что сейчас Бартоломью балансировал над пропастью на грани жизни и смерти, уже было великим чудом и громадным везением для бедняги. Подумать только, сколько подданных Короны осталось за дни осады без своих родных и близких! И каким самообладанием и решительностью должен был обладать перед лицом врага их монарх, чтобы дать отпор этим мерзким убийцам!

     Но сейчас Гису Флетчеру было не до тягостных размышлений. Нужно было подумать о необходимости быть рядом с Бартоломью, ведь он, в сущности, спас ему жизнь, не увидев ничего опасного в том, что хозяин поедет за продуктами. И теперь Гис проклинал себя за это. Ему пришлось нести окровавленного дворецкого на руках прямиком до больницы, ведь бензина для машины было достать неоткуда – Лондон взят в кольцо, а все заправочные станции были уничтожены в первый же день агрессии.

     Врач удалился, ничего больше не сказав, но Гис не мог дремать. Он знал, что никогда ещё не был так виноват перед Бартоломью. Как же его несчастный дворецкий теперь сумеет выкарабкаться? Ему пятьдесят восемь лет, но выглядит он на все семьдесят. А всё из-за того, что за свою жизнь он только и делал, что спасал его, Гиса, от колёс автомобилей, сумасшедших параноиков и мстительных «Робин Гудов», мечтающих только о том, чтобы очистить мир от богачей, чиновников, олигархов и монархов; и этим они мало отличались от тех, кто захватил их страну сейчас. И все его раны и шрамы, подчас ужасные, состарили его куда быстрее, чем время. И в этом была вина лишь его, Гиса, а вовсе не тех, кто покушался на его жизнь.

     Вскочив, Гис с остервенением подбежал к зеркалу, чтобы увидеть в нём того, к кому он сейчас испытывал такое сильное отвращение, кто искалечил своего дворецкого во всех смыслах этого слова, искалечил его тело и душу, его жизнь и здоровье, уничтожил все его надежды, надежды на лучшую жизнь, которая без Гиса могла бы быть у Бартоломью совершенно другой, спокойной и счастливой…

     «Лучше бы я не рождался!» - вспыхнуло в мыслях у Гиса, когда он увидел в зеркале своё отражение. Оно показалось ему до того омерзительным, словно он был на самом деле не герцогом, а каким-то маньяком с хищным оскалом и горящими злобой глазами. Хуже даже «Божьих праведников». Гораздо хуже…

     И, поняв это, Гис тяжело задышал. И вдруг закричал. Закричал с болью, от которой у него разрывалось сердце:

     - Ну что, несчастный, нравится тебе, что ему из-за тебя больно и плохо, он страдает, а ты сидишь тут и радуешься, что цел и невредим?! НУ ТАК ПОЛУЧАЙ!!!

     Кулак герцога метнулся к зеркалу. Отражение, исказившись, исчезло, разбившись на десятки осколков. Гис опустил окровавленную ладонь. На звон разбитого стекла сбежались врачи, но он их не замечал.

     - ПОЛУЧАЙ, ПРЕДАТЕЛЬ! – кричал он сам себе, раз за разом ударяясь головой о стену рядом с разбитым зеркалом. – Вот тебе, клятвопреступник! За то, что не уберёг его! За то, что сбежал из замка! Из-за тебя он пострадал! Из-за тебя! БУДЬ ЖЕ ТЫ ПРОКЛЯТ!!!

     Не даваясь в руки суетившимся вокруг него врачам, Гис кричал от бессилия и злобы, целиком и полностью погружённый в своё горе, разрывавшее ему душу, и бил сам себя. Врачи пытались его успокоить, но в глубине души понимали его боль и вскоре перестали его уговаривать, зная, что вскоре этот приступ самобичевания пройдёт самостоятельно.

     Вскоре герцог действительно устал и вновь присел на диван, с некоторым стыдом поглядывая на врачей.

     - Простите… - едва затем смог он выговорить.

     - Не ваша в том вина, господин, - мягко отозвался один из врачей. – Мы понимаем ваше состояние. И, поверьте, сейчас наши коллеги делают всё возможное для того, чтобы спасти вашего дворецкого.

     Гис устало моргнул и прилёг на мягкое сиденье дивана.

     - Я посплю тут немного, - отозвался он. – Если, конечно, мне удастся заснуть сегодня…

     - Конечно-конечно, - согласился врач. – Вам необходимо сейчас отдохнуть, крайне необходимо.

     Они ушли. Глубоко вздохнув, Гис закрыл глаза. Но перед его взором тут же встал образ его дворецкого, лежавшего в луже крови на полу и с мольбою в глазах глядящего на только что вернувшегося господина. Одни только глаза в тот момент он уже никогда не сможет забыть…

     - Нет… - очнувшись, простонал Гис. Он сел, понимая, что сна Господь ему не даст, и что его миссия отныне – неусыпно бодрствовать в наказание за случившееся.

     - Барти… - тихо прошептал он. – Прости меня, Барти… - Гис закрыл лицо ладонями. Но вдруг сквозь просветы между пальцами увидел, что на полу среди осколков разбитого зеркала лежит небольшая книжица в фиолетовом переплёте, похожая своим видом на ежедневник.

     Гис с удивлением приподнялся, затем встал и медленно подошёл к ней. На обложке ничего не было написано, - вместо этого всё пространство занимал странный рисунок, похожий более всего на какой-то герб. Гис быстро поднял находку и всмотрелся в изображение повнимательнее.

     Да, это было похоже на некий герб, правда, весьма затейливый. И странно – как только Гис взял книгу в руки, всё его горе как будто бы затихло, словно спряталось где-то глубоко в его душе. И теперь его сознание всецело было подчинено лишь одному чувству – страстному, неукротимому желанию узнать, откуда здесь взялась эта книга и что изображено на её обложке.

     Неужели она выпала из зеркала, когда он, Гис, его разбил? Но если это так, то тогда почему её не заметили врачи? Да в конце концов, почему ему вдруг изменило собственное сознание, подчинив все его мысли тому предмету, который он сейчас держал в руках?

     Не в состоянии справиться с непонятной властью, оказываемой на него своей находкой, Гис так и стоял посреди осколков, изучая рисунок на переплёте. То были два человека, изображённые по всем законам геральдики, но всё же нечто  странное, даже, пожалуй, неземное виделось ему в этом гербе. Только вот что – разгадать он никак не мог, и всё смотрел и смотрел на то, как эти двое глядят в сторону друг друга, а между ними вьются в разные стороны цветы. Один из них был с посохом, другой – с крылом вместо руки. И у обоих было что-то нарисовано на груди. Наверху герба сидела пара птиц, склонившихся в глубоком поклоне.

     Что же это за страна такая, которая имеет подобный замысловатый герб? Гис словно спрашивал об этом тех двух человек. Но они ему не отвечали. Гис счёл это издевательством, и вдруг со злости швырнул книгу на пол.

     Вновь зазвенели осколки.

     Герцог пришёл в себя, боль и тревога вернулись на свои места. Гис вдруг ужаснулся: он что, пытался услышать сейчас ответ от рисунка?! Боже, что же это за наваждение?

     И он быстрыми шагами удалился прочь в глубину больничного коридора, подальше от разбитого зеркала и лежащей в его осколках проклятой книги.

     В изнеможении Гис присел на диван в самом конце коридора, но, невольно поглядев туда, откуда только что пришёл, чуть было не завопил: отсюда злосчастные книга и зеркало были видны, казалось, только ещё лучше, словно он и не отдалялся от них!

     «Точно проклятье, - в страхе подумал испуганный герцог. – Уйду-ка я вовсе отсюда».

     Встав с дивана, он повернул к лестнице, ведущей наверх. Поднявшись этажом выше, он оказался в пустынном коридоре, но тут понял, что сглупил: в любую минуту мог выйти врач с новостями о Бартоломью и увидеть, что герцога нет на месте. Гис опрометью бросился вниз, дошёл до разбитого зеркала, грозно покосившись при этом на лежавшую на полу книгу, и, закрыв глаза, присел на диван.

     И хотя он теперь ничего не видел, мысль подойти и взять книгу настойчиво преследовала его до тех пор, пока он всё же не сделал это с большой неохотой.

     Однако притяжение к странной находке на сей раз оказалось сильнее, чем он думал. Намного сильнее.

     Взяв книгу, Гис поранился об осколок зеркала.

     Вскрикнув, он выронил её. Из порезанного пальца на переплёт упало несколько капель крови. Гис зажал палец в ладонь, и, проклиная всё на свете, вернулся на диван. Тяга к книге вдруг заметно ослабла, но совсем не исчезла, и вскоре Гис вновь стал поглядывать на неё, в конце концов, снова взяв книгу в руки, но теперь уже очень осторожно. И несказанно удивился тому, что кровь с переплёта куда-то исчезла.

     - Что же ты за вещь, ответь мне! – безо всякой злости вскричал Гис, обращаясь к книге. – С какой целью ты преследуешь меня? И почему я не хочу открыть тебя, а только смотреть на обложку?..

     Но книга осталась безмолвной к его речи. Герцог вздохнул и попробовал вопреки всему открыть первую страницу, но не смог – страницы словно прилипли к переплёту, будто их и не было там, словно это не книжный блок, а какой-то деревянный муляж. И лишь где-то в самом конце Гис смог раскрыть несколько последних страниц, но все они оказались пустыми.

     «Глупая книга», - в  сердцах подумал герцог, и, потеряв к ней всякий интерес, положил рядом с собою. Вскоре он заснул от какого-то странного, щемящего чувства, напоминающего чувство грусти, смешанной с тихим торжеством от чего-то предстоящего…

     Тот день Гис помнил в мельчайших подробностях. Вспомнив сейчас о том, что он пережил тогда, герцог, прогуливаясь, как всегда, по парку, поделился этим с Бартоломью. В ответ старый дворецкий улыбнулся и достал из кармана ту самую книгу.

     - Так она не исчезла? И всё это время была у тебя? – воскликнул потрясённый герцог. – Барти, возможно ли это?

     - Как видите, сэр, - ответствовал слуга.

     - Значит, всё-таки не зря я тогда увидел её, - скорее утвердительно, чем вопрошая, произнёс Гис. – Но всё же с этой книгой что-то не так, Барти, согласись.

     - Да, сэр, мне до сих пор не удалось что-нибудь разузнать про неё, - вздохнул Бартоломью. – И главным образом – откуда она попала тогда к вам. Единственное, о чём я узнал – буквально вчера вечером из одного сайта о редких и ценных артефактах прошлого, - это то, чей герб изображён на обложке.

     - И ты всё это время молчал?! – поразился Гис. – Почему же ты сразу мне об этом не рассказал?

     - Было уже поздно, сэр, - немного обиженно ответил дворецкий. – Вы давно спали.

     - А ты, значит, роешься по ночам в Интернете, - с неодобрением отозвался хозяин, - и лишаешь себя сна ради какой-то там книжонки…

     - Не какой-то, сэр, - оборвал его Бартоломью с обидой, в которой, тем не менее, не было злобы, а была даже какая-то скрытая гордость, проявившаяся в дальнейших его словах. – Не какой-то, сэр, а книги из королевства Гулсен!

     - Какого королевства? – поднял брови Гис и даже остановился от неожиданности.

     Дворецкий указал на рисунок, выставив книгу перед собой.

     - Это, - произнёс он, - главный герб королевства Гулсен, параллельного мира нашей страны, сэр. Разве вы никогда о нём не слышали?

     - Ну-у… слышал кое-что когда-то, - признался Гис. – Кажется, об этом было написано лет двадцать или тридцать назад в какой-то бульварной газетёнке, я ещё запомнил эту удивительную статью. Один лорд рассказывал о том, что якобы побывал в этом Гулсене вместе со своим дворецким… По-моему, он был просто свихнувшимся на фантастических романах, вот и все, да ещё и книгу хотел про Гулсен этот написать, чудак! – И он рассмеялся.

     - Не скажите, сэр, - ответствовал слуга. – Для кого-то это всего лишь сказки, а для кого-то и… - И он вновь поднял перед собою книгу.

     - Ну знаешь, Барти, - недовольно оборвал его герцог. – Уж во что-что, а в подобные дела я никогда не верил. Я католик, а не колдун. Давай лучше забудем этот наш разговор, о`кей?

     - Но ведь вот же доказательство! – не унимался Бартоломью, едва ли не насильно суя книгу в руки хозяину. – Вы не можете опровергнуть факт существования этой книги, а значит, не можете отрицать и факт существования Гулсена!

     Гис в упор взглянул на дворецкого.

     - Вот что, Бартоломью, - твёрдо ответил он. – Держи её у себя. А я больше не хочу об этом говорить.

     Бартоломью тут же забрал книгу обратно и, пряча глаза, виновато произнёс:

     - Простите меня, сэр… Я совсем не хотел вас рассердить, простите…

     Он сказал это на всякий случай, хоть и прекрасно знал, что герцог ни за что и никогда на него бы не рассердился, хотя бы потому, что он, Гис, был в неоплатном долгу перед стариком за свою многократно спасённую жизнь.

     Поэтому Гис, услышав извинения Бартоломью, испуганно поспешил оборвать его.

     - Что ты, что ты, Барти, я и не думал на тебя сердиться! – горячо заговорил он, положив руки на плечи дворецкого. – После всего того, что ты для меня сделал – никогда! Это я должен просить у тебя прощения за то, что так искалечил тебя!.. Нет, не возражай – ты страдал всю свою жизнь только из-за меня, принимая мучения ради того, чтобы я жил. И теперь я чувствую, что моя жизнь никому не нужна в этом мире – она слишком никчёмна теперь, ведь я никому никогда не делал добра на этом свете…

     - Что вы, сэр, она мне нужна! Мне! – попытался успокоить хозяина старик. – И вы вовсе не такой плохой, каким себя считаете, сэр! Не говорите так! Я не смогу без вас существовать, сэр, это правда! И никогда я не страдал из-за вас, - наоборот, я был счастлив всю свою жизнь, и никто другой не сделал бы её такой счастливой! Я рад, что моя жизнь прошла именно рядом с вами, а не с кем-нибудь другим. Я благодарен за это Небесам, благодарен бесконечно! Поэтому вам нет никакой причины на себя наговаривать. И вины вашей ни в чём я не вижу. Все беды уже позади, разве это не так? Наша страна сумела остановить «Божьих праведников», и в этом главная наша победа, сэр!

     - Да, но не моя, к сожалению, - чуть не плача, ответствовал герцог, низко опустив голову. – Несмотря на то, что наша страна вышла победительницей из этого противостояния, ты навсегда теперь носишь возле сердца их отпечаток, Барти. А я, ничтожный аристократ, даже не могу тебе помочь освободиться от этого опасного прошлого…

     - Перестаньте, сэр, - возразил Бартоломью. – Вы не всесильны, и никто не всесилен, кроме одного Господа. И то, что мне не смогли помочь ни в одной клинике мира, только доказывает это. Я не страдаю, сэр, не страдаю, и не напоминайте больше себе об этом. У меня десятки подобных ран, а эта рана не страшнее любой другой на моём теле… Я проживу ещё долго, сэр, на радость вам. Верьте мне, пожалуйста, верьте!..

     Гис хотел было вновь возразить ему с ещё большим отрицанием, но не смог. Пытаясь взвалить всю вину на себя, каждый из них невольно отрекался от собственной жизненной роли, не понимая в итоге, кто же он на самом деле другому – слуга или господин? И кто ему тот другой? Невероятная преданность и самопожертвование торжествовали в них обоих, поэтому никто из них не желал быть невиновным в страданиях другого. Но в какой-то момент Гис понял, что понапрасну начал этот диалог, и что Бартоломью всё равно никогда не примет его пустых извинений. Они  в полном молчании покинули парк, стараясь больше не вспоминать о том, о чём они в этот день говорили, в том числе и книгу, и «Божьих праведников».

     Но все их испытания были ещё впереди.

     Герцог Гис жил в замке один, не считая прислуги. Как-то так сложилось, что он не смог завести семью. Похоже, ему нравилось проводить время одному, и этой своей привычке он изменять никак не желал.

     Помимо Гиса и Бартоломью в замке жили ещё трое: старый лакей Анастасий, конюх, он же кучер Мартемьян, и его жена Аделаида, которая была кухаркой. А всё потому, что Гис не любил, когда в доме много слуг – у его деда их было великое множество, у отца – гораздо меньше, а сам он уже не нанимал новых людей, тем паче что вовсе не обязательно было содержать в чистоте и порядке весь замок – только холл, трапезную, и пару комнат герцога. С этим вполне могла справиться и пара человек. Гостей же Гис приглашал к себе очень редко, поэтому жилось здесь прислуге комфортно и привольно. Гис очень жалел старого одинокого Анастасия, который постоянно попадал в разные нелепые бытовые ситуации, и до сих пор не мог смириться со смертью жены, хотя та умерла лет сорок назад. С тех пор Анастасий, оставаясь верным вдовцом, так и не женился, и детей у него не было.

     Бартоломью очень любил вспоминать об их общем прошлом, особенно часто напоминая герцогу о том дне, когда он родился.

     - Ах, сэр, - со страстью в голосе и придыханием рассказывал он. – Когда вы появились на свет, я был первым из всех слуг, кто держал вас на руках! Да-да, сэр, мне доверили вас первому, и это было тогда высшим знаком признания для меня и высшей наградой. Ваш отец, сэр, доверял мне и ценил меня больше всех в замке!.. Ах, сэр, видели бы вы это! – продолжал он с усиливающимся восторгом в голосе. – Вы были тогда таким крохой, таким милым маленьким человечком, что я не удержался и зарыдал во весь голос, целуя вас в головку, и прижал вас к своей груди, и всё повторял: «Мой маленький господин, мой маленький господин…» - Он утёр слёзы, навернувшиеся ему на глаза из-за радостных воспоминаний. – Помню, ваш отец очень рассердился на меня за это – испугался, что я нечаянно поврежу ваше хрупкое тельце, - отнял вас у меня и дал госпоже герцогине, вашей матери, - но, я знаю, после этого случая он нисколько не потерял ко мне своего доверия. И тому пример то, что он меня потом не выгнал из замка.

     Бартоломью не забывал повторять эту историю герцогу каждый год в день его рождения, чтобы, как казалось дворецкому, его хозяин не забыл, что рядом с ним живут те, кто его очень любят и никогда не предадут, и хотел, чтобы у Гиса не было ни малейшей причины усомниться в любви и преданности ему дворецкого и всех остальных своих слуг. Но Гис и не сомневался. Более того, вскоре он получил лишнее тому подтверждение, – к сожалению, уже не столь безоблачное, как рассказы о своём рождении. А верному дворецкому пришлось вновь встать на защиту своего господина.

     Прошло уже двадцать пять лет с момента победы над «Божьими праведниками». Англия не позволила им сломить себя и идти дальше, чтобы захватывать и другие страны Европы. Но никто не знал, что на самом деле они многолики, а тогда была уничтожена лишь одна из нескольких их группировок. И даже название «Божьи праведники» не было у них единственным. Но назвать всю эту преступную сеть бунтовщиков каким-то единым словом было всё же можно, хоть это слово и не говорило о том, что все они до единого занимались этого рода деятельностью. Скорее, одна треть из их общего числа промышляла подобными делами. Эта треть была верхушкой всего сообщества «Божьих праведников» и руководила всеми их действиями. Эти люди не являлись боевиками, они увеличивали численность своих сторонников, делая «армию» последователей ещё больше и копя силы с того самого дня для новой попытки свержения власти в Великобритании.

     Эти люди назывались сектантами.

     Они ходили по улицам Лондона, внешне ничем не привлекающие к себе внимание, и заговаривали прохожих, которые затем, поддавшись на их лживые речи, приходили в назначенный день и час в определённое место, и там их продолжали обрабатывать уже другие люди. Попавший под их влияние человек брал в руки оружие, и, забыв о своих родных и близких, шёл за сектантами, подчинённый их воле, и слушал их «проповеди» о мире без власти и жизни без угнетения. Таковой была деятельность непобеждённых «Праведников» в подпольной Англии. И то, что все лондонцы о них давным-давно позабыли, было им только на руку.

     И вот как-то раз один из них во время своего очередного рейда по набору будущих сообщников и единомышленников встретил в Гайд-парке прогуливающихся, как всегда в это время, Гиса и Бартоломью. Он прошёл бы мимо, так как «Божьи праведники» не брали в свои ряды представителей дворянства, а лишь простой, угнетённый, недовольный своей жизнью (с подачи сектантов) народ, но тут его взгляд остановился на Бартоломью. Сектант узнал его. Именно он двадцать пять лет назад ворвался в замок Гиса и ранил дворецкого, думая, что убил его, а после победы над ними Англии остался жив, став одним из организаторов подполья. Не узнать Бартоломью он не мог – слишком уж бросались в глаза все его шрамы, как и тогда, двадцать пять лет назад, когда он пытался застрелить дворецкого.

     В сектанте вспыхнула неимоверная ярость. Так этот прислужник аристократии остался жив! И обманул его! Ну что ж, если он полагает, что спасёт себя и своего хозяина и в этот раз, то глубоко ошибается! Не силой, так хитростью!..

     И сектант остановил Гиса.

     Как всегда, его ловушка сработала – герцог не был таким осторожным, как его дворецкий, и слушал внушившего ему доверие человека весьма и весьма внимательно, и даже, как показалось самому сектанту, с пониманием и сочувствием. Сектант, разговорив доверчивого Гиса, не предпринял ни единой попытки разговорить и Бартоломью, поскольку, во-первых, он боялся, как бы дворецкий его не узнал, а во-вторых, для исполнения своей мести достаточно было обработать одного герцога, и тогда он со временем сам погубит своего слугу. Бартоломью же не поддастся на его речи, сектант чувствовал это. И потому он в конце своей «встречи» вручил Гису аудиодиск, сказав на прощанье, что, если его заинтересует та информация, которую он передал ему на диске, а также его рассказ о своём сообществе, Гис может придти и вступить в него. Герцог тепло поблагодарил сектанта, и тот удалился.

     Бартоломью был крайне насторожен появлением этого типа. Он стал мучительно вспоминать, где раньше мог его видеть, да так, к сожалению, и не вспомнил. И был крайне недоволен тем, что его хозяин вообще обратил внимание на сию подозрительную личность. Но спорить с Гисом он, конечно, не посмел бы, и теперь только тревожно поглядывал по сторонам, опасаясь, как бы ещё кто-нибудь подобный им не повстречался. А герцог, придя домой и даже не поужинав, сел слушать подаренный сектантом диск. Что было на нём записано – это знали лишь сектанты, нам же не дано об этом узнать никогда. Только после этого Гис вдруг резко изменился. Он стал рассеянным, раздражительным, забыл о еде и обязательных прогулках в Гайд-парке, чем сильно встревожил Бартоломью, который прилагал теперь все усилия к тому, чтобы герцог не умер с голоду и не сидел целыми днями в своей спальне, слушая проклятый диск.

     Но Гис ничего не замечал вокруг. Он гневно кричал на дворецкого и прислугу, если они появлялись в его покоях, отказывался от еды, и, в конце концов, почти потерял сон, по целым ночам просиживая за прослушиванием сектантского диска.

     Заметивший это Бартоломью многократно пытался под разными предлогами заставить герцога покинуть спальню и за это время уничтожить проклятый диск, под непонятное влияние которого попал его хозяин, но всё оказалось бесполезно. Гис был буквально прикован к своему компьютеру, через который он слушал диск. И Бартоломью ничего другого не оставалось, кроме как плакать от собственного бессилия.

     - Лучше бы я сразу уничтожил этот диск, - сказал он как-то Анастасию за ужином. – А если б знал, что так случится, вообще не подпустил бы к нему того типа! Ох, чуяло моё старое сердце, что что-то тут не так. Ведь тот человек мне сразу не понравился.

     - Не кори себя, Барти, - мягко отозвался старый лакей. – Ты всегда думаешь о самом плохом и из-за этого чересчур опекаешь нашего хозяина. Впрочем, я согласен с тобой. С этим надо что-то делать, иначе всё зайдёт слишком далеко.

     - УЖЕ зашло, - перебил его дворецкий и резко встал из-за стола. – Анастасий, я намереваюсь силой отобрать у него этот диск. Пусть даже он накинется на меня подобно дикому зверю, мой долг – спасти его, и я уничтожу эту вещь у него на глазах!

     У лакея округлились глаза. Он с ужасом взглянул на дворецкого.

     - Барти, ты спятил?! – в страхе прошептал он. – Подумай, не сделаешь ли ты только хуже? Сам ведь знаешь, насколько он одержим этим диском! А если ещё и узнает, что диск уничтожил ты, жизнь в аду нам всем обеспечена!

     - Знаю, - недовольно бросил в ответ старик. – Но это единственный выход. И действовать нам необходимо прямо сейчас.

     - Ты хотя бы перво-наперво посоветовался с Мартемьяном и Аделаидой, - сделал попытку отрезвить его Анастасий. – Может, они подскажут тебе более безопасный способ…

     - Что мне до них! – сердито отрезал дворецкий. – Как будто я сам не в состоянии трезво рассуждать. Мне не нужны советчики, и прежде всего потому, что на всякого рода совещания уже не осталось времени. Господин ничего не ест уже три дня! Куда мы придём, если будем и дальше тянуть время? Сейчас я уложу его в постель, а когда он уснёт, начну искать диск в его спальне.

     - Барти, это довольно рискованно, - предупредил Анастасий, вставая.

     - Риск – дело благородное, - ответил на это старый дворецкий.

     - Вот именно, - строго произнёс лакей. – А значит, не наше это дело.

     - «Не наше дело»?! – вспылил Бартоломью, подавшись вперёд. – Значит, тебя, меня и всех остальных забота о господине не касается, так, что ли? – Он сделал грозный шаг вперёд в направлении немного струхнувшего Анастасия, который теперь медленно отступал к выходу. – Что ж, можешь считать, что я тебе больше не друг! Но если ты посмеешь доложить о моих намерениях господину, я позабочусь о том, чтобы твоя жизнь здесь превратилась в настоящий ад!

     С этими словами он развернулся и вышел, оставив Анастасия один на один с нервической икотой.

     Вечером Бартоломью, уложив Гиса в постель и получив от него за поздний к себе приход пару подзатыльников (чего в жизни дворецкого никогда ещё не случалось), удалился к себе.

     Близилась полночь. Бартоломью знал, что хозяин обычно очень быстро засыпает, но всё равно волновался. Он никогда не позволял себе самовольничать в покоях герцога, да ещё ночью, словно какой-то вор. Но иной альтернативы всё равно не было, и старик, как только часы в холле пробили полночь, прокрался босым к спальне Гиса, и, затаив дыхание, переступил порог.

     Пока всё было тихо, лишь тиканье настенных часов нарушало тишину. Бартоломью, очень осторожно ступая по мягкому ковру, пробрался к письменному столу в дальнем конце комнаты, миновав задёрнутую пологом постель господина. Оказавшись перед столом, старик включил припасённый фонарик и медленно обвёл им поверхность стола. Почти сразу же он увидел диск, спокойно лежащий на стопке исписанной бумаги – Гис не потрудился его спрятать, полагая, наверное, что никто не посмеет тронуть что-то с его стола не только ночью, но и днём. И это было правдой – герцог с того самого дня, как стал слушать диск, не пускал никого в свою спальню, так что еду ему приходилось оставлять под дверями. Но он почти не прикасался к ней, из-за чего всего за пару недель страшно похудел и стал ещё более раздражительным, чем до этого времени.

     Обрадованный удачей Бартоломью схватил диск и спрятал его во внутренний карман своей ливреи. Затем, направив свет от фонаря к выходу, стал тихонько двигаться обратно.

     Проходя мимо постели Гиса, он вдруг остановился, вспомнив, что его хозяин страдает храпом, а тут он почему-то спит спокойно. Старика тут же пронзила ужасная догадка, и он замер как вкопанный: а вдруг герцог ещё не уснул и всё это время наблюдал за его воровскими действиями? Ну что ж, «кража века» провалилась и надо сдаваться, а то будет только хуже, если он, Бартоломью, сейчас отсюда уйдёт.

     Тяжело вздохнув, старик отодвинул фонарём ткань полога, собравшись покаяться перед господином за все свои грехи, и даже вытащил из кармана диск, чтобы хозяин сразу увидел его замыслы. Но кровать, как только на неё упал свет фонаря, оказалась пустой!

     Бартоломью едва не закричал. Где герцог? Куда он пропал?

     И тут же новое предположение заставило его задрожать ещё сильнее. Хозяин мог выйти по нужде, а значит, сейчас он придёт сюда, откроет дверь и увидит своего дворецкого во всей красе, - застигнет, так сказать, на месте преступления. А это было ещё хуже, чем первое предположение Бартоломью.

     Старик испуганно заметался, не зная, куда ему спрятаться. Однако, взяв себя в руки, он спешно положил диск на прежнее место на столе, а сам с опаской выглянул за дверь, открыв её ровно настолько, чтобы можно было с относительной для себя безопасностью, не боясь быть замеченным извне, обозреть коридор.

     Слава Богу, коридор был пуст. Обрадованный дворецкий тут же выскользнул наружу, и, обувшись, быстрым шагом направился к себе, в любую секунду ожидая услышать впереди знакомый шум шагов.

     Но всё было тихо. Ему на пути никто не попался, и старик уже почти дошёл до своей комнаты, как заметил, что по лестнице с первого этажа к нему со всех ног мчится Анастасий.

     Бартоломью остановился. Его крайне удивило лицо старого лакея. Анастасий таким напуганным никогда ещё не был. Казалось, его кто-то испугал до полусмерти. Его лицо было буквально перекошено от страха, и когда он подбежал, наконец, к дворецкому, его ноги подкосились и он рухнул перед Бартоломью с таким грохотом, что дворецкий был более чем уверен в том, что Анастасий разбил себе в пух и прах коленные чашечки.

     - Анастасий, ты что? В чём дело? – спрашивал его перепуганный старик, но лакей только невнятно мычал в ответ да тянул своими дрожащими руками к себе его руки, не в силах подняться с колен. Он был, по-видимому, очень сильно напуган, потому и лишился дара речи. – Да в чём дело? Говори!

     - Т-там… - выдавил из себя Анастасий после долгих заиканий. – Т-там… в-во д-дворе… ш-ш… ш-шар…

     - Какой такой шар? Что ты несёшь? – встряхнул его за плечи раздражённый и ничего не понимающий Бартоломью, попытавшись поднять старика с колен, но обессиленный лакей, не успев распрямить ноги, снова рухнул вниз.

     - Ш-шар… Он т-там… Г-герцог… там… - судорожно повторял Анастасий, цепляясь за полы ливреи дворецкого, чтобы не упасть на четвереньки. – Он… улетает… на… ш-шаре…

     - Что за глупости ты несёшь, Анастасий! – рассердился Бартоломью, однако слова старого лакея всё же немало встревожили его, ведь их хозяина действительно нет сейчас в спальне. А значит, слова Анастасия нельзя слишком поспешно отвергать, принимая за бред.

     - Вставай, друг, вставай, - обхватив лакея за пояс, сказал Бартоломью, старясь говорить спокойнее. – Быстро, буди остальных. А я побегу на улицу. Где ты видел шар?

     Анастасий, качаясь на дрожащих ногах, с трудом указал в сторону заднего двора. Дворецкий бросился к выходу, таща за собой ослабевшего от страха лакея.

     В тот момент, когда оба старика выбежали на улицу и помчались на задний двор, впереди, вернее, откуда-то сверху послышался громкий рёв – так ревёт пламя, когда огнедышащий дракон выдыхает его из своей пасти. Не совсем понимая до этого момента, о каком таком шаре говорил Анастасий, Бартоломью с ужасом понял: на их заднем дворе приземлился воздушный шар! Но откуда? И неужели герцог там? Но где он раздобыл этот шар, а, главное, зачем? Он что, собирается покинуть их навсегда? Но из-за чего? Неужели они недостаточно хорошо заботились о нём? Господи, что же внушила ему неизвестная информация с того треклятого диска?!

     Анастасий позади него выпустил свою руку, вконец обессилев, и дворецкий помчался дальше один. Он слышал, как Анастасий, рухнув наземь, из последних сил зовёт на помощь Мартемьяна и Аделаиду, но знал, что к тому моменту, как они услышат его зов, будет уже слишком поздно. По рёву огня он понял, что шар взлетает, и уже не надеялся подоспеть вовремя.

     Но то, что он увидел, прибыв на место, заставило бедного дворецкого замереть от отчаянья.

     Над землёй парил огромный воздушный шар с куполом чёрного цвета безо всяких опознавательных знаков. Он был уже достаточно высоко в небе и теперь быстро отдалялся от замка в сторону реки.

     Бартоломью разглядел, что в корзине находились четверо. И с такой высоты он тем не менее смог разглядеть до боли знакомый родной силуэт своего хозяина.

     Он бросился вслед за стремительно улетающим шаром, всё ещё надеясь каким-то непостижимым образом остановить его, неистово крича и зовя своего господина, умоляя его вернуться и грозя его похитителям. А следом за ним уже мчались и все его подопечные – Мартемьян и Аделаида, вызванные истошными криками Анастасия, а следом за ними, порядком отставая, бежал и сам Анастасий.

     Река протекала сразу за садом, но берега у неё не было, - на его месте стояло летнее кафе открытого типа, построенное по принципу беседки. Вместо стен в ней имелись балки с перегородками, а крышу поддерживали два ряда колонн. Нечто вроде широкого подоконника, похожего скорее на длинную и высокую ступень или скрытую платформу, являлось выступающей частью фундамента. Почти полное отсутствие декора в этом помещении с успехом заменяла любимая герцогом угрюмая простота и величие тяжёлого тёмного дерева, из которого целиком и полностью было сделано это кафе. Так что реке оставалась лишь узкая бровка, поросшая травой. А сама «беседка» была построена на небольшом мысу, что делало берег совершенно непригодным для купания. Гис постарался сделать так, чтобы отдых на реке можно было проводить не дикарями, а вполне цивилизованно: здесь даже имелся большой плазменный телевизор, музыка, роскошная мебель помимо кофейных столиков, а также подземный, - вернее, «подмысный» - погреб с лучшими французскими винами двухсотлетней выдержки. Но Бартоломью не любил это место. Он никогда здесь не отдыхал, а бывал только тогда, когда ему приходилось здесь прислуживать герцогу в летнюю пору.

     Но на дворе была осень, и «беседка» пустовала. А сейчас к ней со всех ног бежал Бартоломью, - но отнюдь не затем, чтобы там отдохнуть.

     Едва не задевая выступающую ступень фундамента, - до того мало было пространства между кафе и рекой, - Бартоломью мчался по бровке вдоль постройки, выжимая из себя последние силы и хрипло крича «Стой!» воздушному шару, уже почти не различимому в бездонной черноте ночного неба. Однако бровка берега становилась с каждым мгновеньем всё уже, и Бартоломью, наконец, перескочил одним прыжком на бортик фундамента, пока не оказался в самом конце «беседки» и спрыгнул с её края вниз, на последние сантиметры берега.

     Впившись полным тоски взглядом в улетающий шар, старик то подавался вперёд, то отступал. По-видимому, он был готов даже плыть за этим шаром, но не оставить своих отчаянных попыток догнать его. Но в конце концов его разум отрезвил его голову, но только тогда, когда раздавшиеся позади крики Мартемьяна и Аделаиды «Барти! Стой! Не лезь в воду! Ты же утонешь! Его всё равно уже не догнать!» заставили бедного старого дворецкого сдаться. И он в последний раз изо всех своих оставшихся сил послал вслед шару самое страшное проклятье, какое только он знал, сам же затем испугавшись, что оно может причинить вред его господину, который улетал вместе с похитителями.

     Бартоломью долго стоял, вглядываясь в чернеющее небо, в ту теперь едва различимую точку, пока она не исчезла совсем, а затем рухнул на колени у самой кромки берега и отчаянно зарыдал. О, если бы он мог вырвать из своего бренного тела бессмертную душу и отправить её вслед за шаром! Тогда бы она непременно догнала похитителей и вызволила из беды господина!..

     Если бы…

     Позади себя дворецкий слышал постепенно приближающиеся голоса своих подопечных, но не мог уже ни на что реагировать. Все его мышцы вдруг сковала какая-то неведомая сила, - то ли горе, то ли пережитый страх. Но он всё же сумел подняться на ноги.

     И тут произошло нечто странное – а, может быть, ничего странного в этом и не было. Голоса вдруг исчезли, и перед взором Бартоломью пелена из слёз сменилась расплывчатым изображением его хозяина, который роняет каплю своей крови из порезанного пальца на переплёт книги из королевства Гулсен. И эта капля, впитываясь в переплёт, превращается в слова, которые мгновенно врезались в память старого дворецкого. На первой из последних пустых страниц книги теперь стояла написанная кровью фраза «Долг оплачен».

     Видение сменилось кроваво-красной пеленой, едва Бартоломью сумел прочесть странную фразу. Последовала страшная боль, и он ничком рухнул наземь, словно кто-то сбил его с ног. Ему только показалось, что он падает не в траву, а в эту чёрно-чернильную бездну космоса, разорвавшую его тело на миллиарды отдельных атомов, и что его душа в этот момент действительно отделилась от тела, и теперь летит вслед за шаром, нагоняя его, всё быстрее и быстрее. Но это была лишь иллюзия, и в следующий миг вокруг него всё исчезло…