Алдуин мёртв.
Сиэррил выскребает себя из сна ударом ножа.
острота ослепляет,
на пальцах алеет кровь.
Сиэррил ненавидит себя потому, что она – герой
– да она, даэдра её раздери, Довакин –
но не может избавиться от липкого, смутного, вязкого
душащего кошмара.
Алдуин мёртв,
но она никак не может его отпустить:
обломки – её – костей пробивают стопы насквозь даже через подошвы стальных сапогов,
и стоит она перед тем,
кто по воле её стал светом и пеплом,
а теперь и её черёд –
безголосой и безоружной.
Сиэррил вырывает себя,
оставляя (на память ли?)
десятки порезов,
как прорезей драконьих зрачков.
на ладонях багровое тёплое,
и драконьи зрачки полыхают своей чернеющей краснотой
Сиэррил проводит по ним рукой
и повторяет заветное
"мёртв".
края ран дрожат и размыкаются от её касания;
в голове острота и звон,
и бледными вспышками пляшет сон,
которого больше нет.
между свежими ранами:
те, что едва стянулись,
и те, что почти
зарубцевались,
и даже те, которые давно не раны, а шрамы.
и все, до последнего, похожи на драконьи зрачки.
Сиэррил засыпает с ладонью на рукояти ножа,
потому что искренне верит в то,
что хоть раз в паутине кошмара он окажется с ней;
потому что ужасно боится пропасть там навсегда
и вечно смотреть
в голодные
ненавидящие
глаза.