Когда оживают легенды

Цунаде уцепилась пальчиками за карниз, поднялась на самые носочки и опасливо заглянула в окна мастерской бабушки Мито. Она сидела на полу, низко склонившись над большим-большим свитком. Цунаде очень любила, когда бабушка Мито выписывала настолько большие фуины, она всегда делала это долго, поэтому и сидеть рядом и смотреть за ней можно было долго.

Цунаде осторожно отстранилась и стала как можно тише двигаться в тени сада. Главное, чтобы не поймали на подходе. Если она уже будет внутри, то её не выставят. Главное, незаметно пробраться вну…

— Цунаде, — раздался требовательный голос бабушки Мито за её спиной. — Опять сбежала из дома?

Она лишь виновато потупилась и вот так, с опущенной вниз головой, обернулась к бабушке. Она действительно снова сбежала. А виноват во всём был этот Наваки… Он был милым. Пока спал. Но стоило ему проснуться и Цунаде не могла не раздражаться, хотя умом понимала, что он просто ещё очень маленький и не понимает, что её раздражает. 

Иногда Цунаде становилось обидно. С появлением Наваки родители почти перестали обращать на неё внимание. Отец всё время пропадал на миссиях, чтобы прокормить всю семью, а матушка была либо занята Наваки, либо спала. Зато бабушке Мито было не всё равно. Она, наоборот, как будто стала любить её больше. А может, дело просто было в том, что Цунаде стала проводить гораздо больше времени с нею.

— Ты ведь понимаешь, что родители будут переживать? — тон бабушки Мито стал ещё строже.

— Угу, — и Цунаде потупилась ещё больше.

— И ты понимаешь, что матушка будет на меня злиться, если я тебя пущу, а не отправлю домой?

— Угу, — в её голосе послышались слёзы: Цунаде очень не хотела домой к плаксивому Наваки и раздражительной из-за недосыпа матушке.

— И ты всё равно бессовестно будешь напрашиваться, — с явным недовольством заключила она.

— Угу, — та тихонечко шмыгнула и взяла себя в руки: давить на жалость — позор для шиноби. Дедушка Хаширама точно бы так делать не стал, а дядюшка Тобирама ещё бы отругал.

— Заходи, беглянка. Чай пить будем, — с безнадёгой и снисхождением сказала бабушка Мито, а Цунаде тут же вскинулась и просияла:

— Чай?! Правда! А ты расскажешь мне ещё какую-нибудь легенду?! — она подбежала к бабушке и восторженно вцепилась в подол её домашнего платья, снова шмыгнув раскрасневшимся носом.

— Правда-правда, — она нежно растрепала светлые мягкие прядки на голове Цунаде, а та лишь заулыбалась ещё счастливее.

Цунаде обожала, когда бабушка Мито рассказывала ей легенды кланов Сенджу и Узумаки. В легендах Сенджу было много ёкаев, причём все они вершили добро и справедливость. Правда, Цунаде иногда становилось грустно от того, что люди, в отличие от ёкаев, в этих легендах далеко не всегда поступали хорошо и правильно. Больше всего ей нравились истории о пышнохвостых хитрых кицунэ, слаженно работающих вместе итаси и совсем безобидных кодама. А в легендах Узумаки было очень много потустороннего, порой страшного, но очень манящего и завораживающего. Когда бабушка Мито рассказывала легенды своего родного клана, огонь на свечах всегда начинал мерцать, ветер задувал сквозь наглухо закрытые окна, а по стенам плясали безликие тени. И Цунаде всегда было страшно: она почти с головой зарывалась в длинные полы платья бабушки Мито и прижималась к ней всем телом, выглядывая лишь одним глазком, чтобы видеть пляски теней на стенах.

Она обожала каждую из рассказанных бабушкой легенд. Неважно, грустно ли она заканчивалась, и Цунаде оплакивала безвременно погибшего в ней героя, или финал был радостным, и она, с наслаждением жмурясь, представляла счастливую дальнейшую жизнь героев. Жаль только, что счастливых финалов почему-то всегда оказывалось на порядок меньше. Но бабушка Мито всегда говорила, что это легенды: им и не положено заканчиваться счастливо — им положено заканчиваться правильно. Цунаде пока не понимала, что кроется за этим глубоким всеобъемлющим «правильно», но не спорила, ведь бабушке было виднее.

Цунаде вообще никого не знала мудрее и умнее, чем бабушка Мито. Разве что дядюшка Тобирама был так же умён, но бабушка всегда, смеясь называла его молодой горячей головой, а он никогда не спорил. Никому, кроме неё, он не позволял над собой смеяться. И ни с кем, кроме неё, он не смеялся. Цунаде очень любила тихонечко слушать то, как они вспоминали дедушку Хашираму, и очень жалела, что ей не довелось лично познакомиться с этим потрясающим человеком, которому ей посчастливилось приходиться внучкой. 

Хотя дядюшка Тобирама всё чаще в последнее время говорил о том, что из Цунаде вышел бы прекрасный медик, а лучшего учителя, чем дедушка Хаширама для неё быть не могло. Что он под этим подразумевал, Цунаде не понимала, но видела лишь, что бабушка Мито кривилась недовольно, когда дядюшка затрагивал эту тему. И она потому решила для себя, что не будет пытаться выведать, что же такое он имеет в виду, обещая ей возможность поучиться у дедушки.

— Ты знаешь, какой сегодня день? — хитро улыбаясь, спросила бабушка Мито.

Цунаде едва не забыла вздохнуть от смеси стыда и любопытства, но тут же вспомнила, что дышать надо. Она резко замотала головой из стороны в сторону, отчего коротенькие хвостики захлестали её по щекам. Она сама же смутилась своей глупости и импульсивности, поэтому тотчас остановилась, покрепче обхватила маленькими чуть пухлыми пальчиками горячую кружку и стала ждать, когда бабушка сама заговорит вновь.

— В этот день двадцать семь лет назад мы с твоим дедушкой поженились, — с улыбкой сказала она.

— С дедушкой Хаширамой?! — Цунаде едва не расплескала весь чай, подпрыгнув от заинтересованности.

— И поэтому я хочу рассказать тебе особую легенду, — она перешла на шёпот, которым говорились только самые-самые заветные тайны и самые-самые страшные секреты.

— Правда?! — бедняжка уже не могла сидеть на месте от переполнявших её чувств, но продолжала пытаться удерживать свои ноги, прикреплёнными к полу, потому что бегать по потолкам и стенам считалось неприличным, какой бы сильной причина к тому ни была.

— Правда-правда, — сказала бабушка Мито ещё более загадочным тоном, которым было дозволено рассказывать только лишь самые настоящие и самые сакральные вещи.

— А!.. О чём?! О чём, бабушка?! — Цунаде уже почти дрожала от желания поскорее услышать столь заветную легенду, и потому, сама того не заметив, обратилась недостаточно уважительным «бабушка» вместо вежливого и почтительного «бабушка Мито», но никто на неё за это не злился.

— О любви трёх кланов, — всё тем же невероятным в своей таинственности тоном прошептала она.

А Цунаде так и осела, не сдержав разочарование внутри и позволив ему отразиться на лице. Она потупилась в кружку и снова обхватила её, но кружка в этот раз была влажной, потому что чай всё-таки расплескался.

— Ты расстроилась? — едва сдерживая смех, спросила бабушка Мито то, что и так было красноречиво написано на лице внучки.

Цунаде несколько секунд боролась с желанием соврать, дабы не расстраивать бабушку Мито, но та всегда учила говорить близким правду и быть искренней с дорогими сердцу людьми. И Цунаде точно знала, что ближе бабушки для неё только родители и Наваки, а дороже и вовсе нет никого.

— Просто… я же знаю эту легенду, — она на секунду подняла взгляд, увидела смеющиеся глаза бабушки Мито и тут же потупилась вновь.

— Знаешь? И что же ты знаешь, всезнайка?

— Я не всезнайка!.. — искренне возмутилась Цунаде, на мгновение забыв о стыде и смущении, но тут же и пристыдилась, и смутилась, вспомнив о них вновь.

— Это точно, — беззлобно подтвердила она.

— Просто… эту легенду все-все-все знают, — совершенно честно ответила та.

— А что знаешь ты?

Цунаде подняла по-прежнему наивный и честный взгляд на бабушку Мито и принялась отвечать:

— По легенде есть три клана Учиха, Сенджу и Узумаки. Их члены любят один раз и на всю жизнь. Часто они не в силах пережить смерть любимого.

— И всё?

Цунаде на минуту задумалась, бубня под нос слова незатейливой, всем известной легенды. А потом уверенная в том, что больше ничего об этом не знает, неуверенно кивнула.

— Ты права. Эту легенду действительно знают все, — беспечно бросила бабушка Мито, хотя сама находилась мыслями где-то далеко-далеко. Цунаде не знала, куда в такие моменты направлялась бабушка, но понимала, что намного дальше, чем сама Цунаде могла себе представить. – Но в настоящей легенде… — снова заговорила она тем же таинственным шёпотом, — всё совсем не так.

— Но… — в растерянности она так и не смогла объяснить на словах то внутреннее противоречие, которое испытала от слов бабушки Мито.

— Тебя что-то смущает? — подтолкнула она внучку.

— Но это же известная легенда. Все её так рассказывают.

— В веках потерялась истина, всезнайка.

— Я не всезнайка! — вновь горячо воспротивилась Цунаде, не понимая, чем из раза в раз заслуживала эту характеристику, отчего-то обидную.

— Хорошо-хорошо, ничего-незнайка, — засмеялась та, а Цунаде только и могла, что озадаченно хлопать белёсыми ресницами, не понимая, что же она снова сказала не так.

— Бабушка Мито… — робко позвала она. — А ты расскажешь мне?.. Ты расскажешь настоящую легенду? — тихо, боясь спугнуть возможное откровение, спросила она.

— О любви трёх кланов слагают легенды: Учихи и Сенджу — потомки самого Хагоромо, и Узумаки — демоны, потомки Бога Смерти…

— Рикудо Сеннин и Шинигами, — беззвучно проговорила Цунаде исключительно для себя, но бабушка Мито всё равно ей кивнула, одобрительно улыбаясь.

— Такие удивительные, такие сильные и такие непохожие кланы. Что же их объединяет? Какое отношение к этому имеет любовь?

Она спрашивала ни Цунаде и ни себя, притом вопросы эти не были риторическими. Она спрашивала те самые тени, которые вечерами так пугали Цунаде. Сейчас, днём, их не было видно, но они резким порывом ветра в душный погожий день обозначили свое незримое присутствие, дав благословение таинству рассказа легенды. Бабушка Мито довольно улыбнулась ответу загадочных теней и посмотрела на Цунаде так, что утянула её в таинственный омут потустороннего мира, где обитали столь любимые ею ёкаи и оживали рассказанные бабушкой легенды.

— Люди во все времена странно стыдились своего искреннего и всепоглощающего желания постичь любовь. Потому что любовь — это что-то из иного мира: она не только чарует и манит, она ещё и страшит, потому что она непонятна и загадочна, — и Цунаде почувствовала, как сердце зашлось громко и гулко, так, что беспокойная кровь зашумела в ушах. Ей тоже хотелось понять, что же это такое — то, что способно единомоментно и страшить, и манить. — Но несмотря на страх перед неизвестным и непонятным, любопытство во все времена оказывалось сильнее. Ты ведь знаешь, что наследие крови сильно влияет на характер? Врождённые свойства чакры определяют то, каким вырастет человек, — бабушка Мито замолчала, снова уходя куда-то далеко-далеко, но не сходя со своего места. В такие моменты Цунаде казалось, что бабушка ныряла на самое дно того загадочного омута, в который она её утягивала, рассказывая очередную легенду.

— Наследие крови Сенджу очень сильно. Так же сильно, как и у Учих, и у Узумаки. Одни — потомки старшего сына самой Кагуи. Другие — дети Пожирателя Душ… Ты же помнишь? — лукаво спросила бабушка Мито внучку, на что получила несколько уверенных, но торопливых кивков.

— Когда-то Шинигами пришёл в этот мир, как пришла в него Кагуя, но он предпочёл стать теневым стражем. Оберегать мир по ту сторону нашего восприятия в обмен на энергию тех, кто в его мире живёт. Кагуя же осталась здесь и стала оберегать этот мир, но не справилась. И это так печально, ведь этот мир вот уже десятый век сотрясают войны… 

Даже при том, что Цунаде помнила всё, причем помнила прекрасно, до единого слова, бабушка Мито всё равно рассказала это вновь. Это доставляло ей странное удовольствие. Рассказывать легенды целиком, до единого слова, не опуская даже те подробности, которые встречались в каждой первой. Но Цунаде не была против: она также искренне наслаждалась, повторявшимися вновь и вновь деталями.

— Во всех Учихах пылает огонь. Необузданное пламя — их суть. Каждый Сенджу рождается ростком, готовым пустить корни, напитавшись солнцем. И у каждого Узумаки от рождения на плечах висят цепи, — и у Цунаде перед глазами заплясали игривые огоньки, которые пытались поймать шаловливые своевольные ветви и будто живые цепи…

— Три клана. Три совершенно разных истории. Совершенно разные люди. Учихи, пылающие неукротимым огнём. Их слепят и берегут от слишком проницательного взгляда. Сенджу, уверенными корнями врастающие в зыбкую почву сомнений. Им дают закрепиться и спасают от познания всего окружающего, всего, что в путешествии и поиске они бы обнаружили, точно не ослеплённые Учихи. И Узумаки, с рождения цепями связанные с иным миром. Их держат и не дают сорваться ко всему, что они, подобно Сенджу, стремятся раскрыть. Мир неидеален. Местами — уродлив. И заботливая природа уберегает нас от осознания этого факта, — бабушка Мито говорила по-прежнему шепотом, но Цунаде казалось, что никаких более звуков в мире не осталось, кроме голоса бабушки и шелеста ветра, раздуваемого загадочными тенями.

— Ни Учихи, ни Сенджу, ни Узумаки не безгрешны, милая. Они так же, как все могут предать, пойти на измену, уйти из-за дискомфорта… — печально проговорила бабушка Мито. — Но не сыскать такого Учиху, Сенджу или Узумаки, который стал бы при этом счастливым. Все они в таком случае глубоко несчастны.

— Почему? — тихо спросила Цунаде, даже сама того не осознав.

— Сенджу врастают в любимых. Их любовь незыблема, как деревья. Но даже дерево можно выкорчевать, только цвести оно уже никогда не станет. Узумаки привязываются к любимым. Их любовь крепка, как их цепи из чакры, способные сдержать даже биджуу. Но иногда достаточно одной лишь трещины, чтобы цепь лопнула, и её уже ничем нельзя будет скрепить. Учихи горят любимыми. Их любовь подобна огню, разукрашивающему яркими языками пламени в алый ночное небо, становящимися лишь больше и обширнее со временем. Но даже на самый огромный пожар есть управа в виде реки, и когда огонь потушат, останется лишь пепелище, которое заново не разжечь, — и бабушка Мито замолчала. Она замолчала так, как всегда начинала молчать, закончив рассказывать легенду.

А Цунаде хмурилась, чего-то не понимая. Ей совершенно точно было понятно, что это еще не конец.

— Тебя что-то смущает? — увидела она по лицу внучки, отражавшему глубокую, почти тяжёлую думу.

— Но… в итоге… — формулируя на ходу, растягивала Цунаде. — Ты ведь рассказала о том, что они все… они все любят один раз и на всю жизнь.

Бабушка Мито улыбнулась нежно-нежно и покачала головой, как бы говоря «нет». А в глазах Цунаде снова разжёгся интерес благодарнейшего из слушателей. А вокруг вновь заплясали незримые тени…

— Если росток ещё не превратился в дерево… Цепь не закреплена… А костёр не разгорелся в пожар… То это вовсе не значит, что это не было любовью. Просто ещё не нашёлся человек, который вырастит из ростка дерево, сам закрепит на себе цепь, раздует костёр до пожара…

— Но ведь это тоже самое, но другими словами! — отчаянно в своём искреннем непонимании воскликнула Цунаде.

— Когда-нибудь ты поймешь, милая, — сказала совершенно убеждённо бабушка Мито, но…

— Но я хочу понимать сейчас, бабушка, — посмотрела она на неё отчаянно и тихонечко шмыгнула.

— Есть люди, которые продолжают ухаживать за уже выросшим деревом. Есть те, кто бережно расцепляют старые узлы на цепях, чтобы создать новые. А есть те, кто не дают пожару угаснуть. Понимаешь?

— Получается… — задумалась вслух Цунаде, — можно любить не один раз?

— Главное не выкорчевать дерево самому… Самому не порвать цепь… И самому не потушить свой огонь.

— А ты?.. — робко-робко спросила Цунаде. — А ты выкорчевала своё дерево?

— Нет, милая. Я продолжаю за ним ухаживать. Сама, — она улыбнулась внучке и подумала о том, что человек, которого та полюбит, обязательно будет счастлив.

Прозрачные тени, которые честно выполнили свою роль проводников в мир легенд, тихо пробежались по скрипучим карнизам и растворились в солнечном свете.