Вино из личных запасов отца отличалось изысканным вкусом. Впрочем, Агрест-младший не распробовал, быстро осушив треть бутылки. Плагг смотрел на терзания хозяина с нескрываемым ужасом.
- Запах этого пойла просто отвратителен! Не понимаю, как люди это пьют. На твоём месте я бы забыл о книге. Подумаешь, отругали. Книгу же вернули, так чего переживать?
Бутылка с остатками вина полетела в квами. Тот едва сумел увернуться. Содержимое бутылки врезалось в стену.
- ТЫ виновен в том, что я увидел её и взял! – вскричал охмелевший Адриан. – Твои глупые поучения мне не нужны! Скройся с глаз!
Обиженный и испуганный, квами повиновался. В комнате воцарилась звенящая тишина, нарушаемая икотой и бормотанием пьяного подростка. Вечер обещал закончиться банальной отключкой с последующим похмельем, но не в этот раз. Адриану предстояло сделать любопытное открытие, даром что спиртное раскрепощало и делало смелее, а в голове возникали ошеломляющие идеи, легко трансформирующиеся в действия.
Пока же юноша сидел у себя за столом, не в силах даже подняться. Чёртова книга не давала покоя. Отец рассердился, и ещё долго будет сердиться. Из-за этого Адриан чувствовал себя отвратительно. Насколько он помнил, отец никогда не рылся в его вещах, и, разумеется, ждал того же от сына. А сын взял и нарушил негласное табу. И теперь всем своим существом юноша желал загладить вину, но мутный от выпитого разум увёл его совсем не туда.
Сам того не желая, Адриан сосредоточился на своём прошлом. Он рыскал по памяти в поисках промахов, серьёзных и подзабытых. И если вторые он мог и не вспомнить, то первые, по мере воздействия алкоголя, стали всплывать на поверхность одно за другим.
Пока мать была рядом, отец утешался ею, не так остро реагируя на проделки сына. Иногда его тяжёлый характер Адриан познавал и в присутствии матери. Нет, мсье Агрест никогда не порол сына ремнём, не ставил в угол и не лишал сладкого. Его положение в обществе отражалось и на семье, заставляло держать себя в рамках приличия – до тех пор, пока Адриану не исполнилось пять. С этого времени отец стал замечать за сыном тревожные странности. Интерес мальчика к своему телу ещё можно было объяснить – все дети так или иначе делали это, что, как выяснил Габриель, было абсолютно естественно. Неестественным же поведением Адриана оказался интерес к телу отцовскому.
Недоумевающий родитель вынужден был буквально силой пресекать пугающие поползновения сына. Мать ничего об этом не знала, и с ней Адриан такого себе не позволял. Зато не проходило и пары дней, как он возобновлял обречённые на провал попытки потрогать, погладить интересные места, а если очень повезёт – застать отца спящим и заглянуть под одежду. Естественно, пришлось прекратить совместные купания, игры, походы в зоопарк и на аттракционы, и лишний раз не приближаться к сыну. Мальчик не замечал отчуждённости отца, не ощущал недостатка в нём, ведь неработающая мать всё своё время посвящала ребёнку. Тогда-то они с ней и сблизились так, как никогда ранее. Душой Адриан был предан матери, с ней он наслаждался простым ребяческим счастьем, тело же твердило завоевать расположение отца и сделать с ним то, чего Адриан тогда не понимал. Эта странная потребность не ослабевала, а Габриель не мог прятаться вечно, под разными предлогами оставляя сына на мать. Впрочем, вскоре ему удалось пресечь на корню желания мальчика.
Он устал постоянно ловить недоумевающие взгляды жены, и не знал, как объяснить сыну, что так делать нельзя. И всё-таки попытался, но Адриан отреагировал более чем болезненно. Он ударил отца, и тот в отчаянии сделал то же самое. Ещё долго потом жена не разговаривала с ним, они спали в разных комнатах. Габриель не жалел, ведь этим ударом он «вылечил» сына от постыдной зависимости. Эту историю, длившуюся год с небольшим, отец, должно быть, забыл, но только не Адриан. Алкоголь выудил из памяти именно этот кусок и воззвал к исполнению давней мечты.
Развалившись на столе, Агрест-младший долго тёр лицо, пытаясь собраться с мыслями. Где сейчас отец? Должно быть, смотрит перед сном телевизор. А он так и не извинился как следует за своё воровство.
В шестнадцать лет то детское желание уже не казалось труднодостижимым. Лучшего способа загладить вину и придумать было нельзя.
Руки Адриана решительно упёрлись в стол, поднимая отяжелевшее тело. Интересная мысль вынудить отца отдаться ему захватила разум. Он даже подумал стать Нуаром, чтобы папочка точно никуда не делся, но тогда рухнет сама идея сыновнего покаяния. Да ещё и Плагг обиделся, и сам он, Адриан, сильно пьян, так что с отцом ему не сладить ни так, ни этак.
Как решить эту проблему, он так и не придумал. С трудом поднявшись, Адриан двинулся к выходу. Его шатало, мысли путались, но решимость добиться своего, вызванная действием алкоголя, гнала его вперёд.
Зрелища удобнее и представить было нельзя: отец спал, сидя перед телевизором. Как раз закончилась его любимая передача. Выключив плазму, сын приблизился, невольно любуясь родителем. Сейчас он либо проснётся и ударит его, как когда-то в детстве, либо позволит свершиться покаянию.
Горя от нетерпения, Адриан неспешно спустил с себя штаны, где уже становилось тесновато. Рука скользнула по набухающей плоти, сжала и провела пару раз по всей длине. Надрачивая и постепенно ускоряясь, он подходил всё ближе, пока хмель не повалил его на колени. Дыхание участилось, кровь быстро прилила к члену, что почти упёрся в пупок. Отяжелевшее тело не поддавалось, попытки забраться к отцу на диван ни к чему не привели. Впрочем, это лишь подстегнуло решимость юноши, руки его потянулись к ремню на брюках отца. Раздвинув ему ноги, Адриан втиснулся меж ними, пытаясь понять, как расстегнуть ремень. Потом до него дошло, что ремня нет, но есть молния.
Крепко спящий Габриель ничего не чувствовал ровно до того момента, пока сын не начал срывать плотно сидящую ткань. Он молча наблюдал за действиями Адриана с лёгкой усмешкой и не двигался, пока сын не поднял глаза.
Бутылка пригубленного коньяка стояла на столе позади дивана. Габриель тоже был пьян – не так, как Адриан, – можно сказать, слегка. Алкоголь действовал на него успокаивающе и даже в малых количествах дарил крепкий сон. Теперь же, разбуженный, мсье Агрест ленивым движением приспустил расстёгнутые брюки почти до колен, не сводя с сына глаз. Не сказать, чтобы он удивился, увидев Адриана на коленях, - действие спиртного усмиряло любые проявления гнева и грозило вот-вот превратить его в пассива. Он мог не бояться: на уме у Адриана была всего лишь потребность отсосать и заработать прощение.
Ничуть не стесняясь отцовского взгляда, юноша продолжил раздевание и ухватился за трусы с фиолетовыми мотыльками на белом фоне. В ответ отец молниеносно схватил сына за подбородок. Адриан не убрал рук.
- Хочешь трахнуть меня? – сделав акцент на втором слове, спросил Габриель. Адриан резко рванул ткань, оголив его гениталии, но не смел опустить взгляд, и полный решимости смотрел в голубые глаза отца. Затем его рука поднялась, и юноша заставил отпустить свой подбородок. Вместо ответа он молча помотал головой. Не из упрямства – просто язык уже плохо слушался. Опустив взгляд, Адриан, наконец, переключился на соблазнительно выпирающие яйца и вялый пока член.
- Да ты пьян, - щурясь, произнёс Габриель. – Впрочем, я тоже… А ты не в том возрасте, чтобы… чтобы уговорить не делать этого, правда?
- Прости, папочка… - всё, что мог выдавить Адриан, неловко, но упорно пытаясь подняться повыше. Не выходило. Помог отец, схватив его за шкирку и затащив на себя. Оба повалились на диван. В любой момент Габриель мог ретироваться, но не хотел. Напротив, он желал ощущать себя пойманным, как бабочка в сачок, откуда нет выхода.
Выпитое лишь подначивало странное желание подчиниться. К тому же сын просил прощения – вероятно, за воровство книги. Довёл себя до такого состояния – можно сказать, впал в детство, где вёл себя точно так же. Испорченный мальчишка!
Адриан не спешил и первым делом полез целоваться. Его взведённый член скользнул по рубашке отца, и пока его ещё не обняли и не засосали, Габриель поспешил расстегнуть её. Затем освободился и от всего, что сковывало ноги. Адриан лежал на нём, покрывая мокрыми поцелуями лицо, прикусывая кожу на шее и затем проводя языком по месту укуса. Его медленные ласки сводили с ума, вынуждая Габриеля стискивать зубы, чтобы не доставлять ему удовольствие стонами и не соблазняться на поцелуй. Даже сейчас (ОСОБЕННО сейчас) нужно подавить все чувства, иначе утром он поймёт, что уподобился ему, и тогда стыд замучает его сильнее, чем сына.
Горячий язык Адриана неторопливо исследовал гладко выбритую кожу под подбородком, не спеша опускаться ниже. Пальцы рук зарылись в отцовские волосы, неловкими движениями поглаживая их. Сын прижимался к нему, похоже, что-то безмолвно выпрашивая, но отец нашёл в себе смелость лишь обхватить его за спину и притянуть ещё сильнее. Неожиданно пришло позабытое чувство блаженства, когда он ещё мог нежно обнимать младенца, радуясь, что он родился и растёт в родительской заботе. Тем сложнее Габриелю было сдерживать себя. Внизу разлился нестерпимый жар, пока член сына упирался ему в живот. Дыхание участилось в предвкушении скорее почувствовать мокрую глубину глотки и быструю работу ртом. Древняя как мир страсть почти поглотила остатки здравого смысла, и подвыпившему Габриелю это нравилось. Ему стало ясно, чего просит сын прямо сейчас.
Он ухватил Адриана за голову и проник ему в рот глубоким поцелуем. Всего на миг их глаза встретились, и поглощённый страстью Габриель увидел вместо сына потерянную жену. Сейчас он целовал именно её, проникая языком в рот, исследуя его и предвосхищая момент, когда супруга спустится ниже и ублажит любимого.
Адриан жаждал этого поцелуя - и получил его. Слишком возбуждённый, чтобы подольше продлить наслаждение, он прервал его первым. Шумно выдыхая, сын приподнялся, заставляя отца выпустить его из объятий. Изнывающий член юноши уже не тёрся о живот Габриеля, и Адриан мог не беспокоиться, что кончит преждевременно. Нагнувшись, он изучал безволосую грудь отца, лаская пальцами и языком особо чувствительные места. Габриель уже был на пределе, готовый к сыновним ласкам член торчал в сторону приподнятого зада Адриана. Насадить бы на себя чёртового насильника, язык которого водит по его груди, но крупицы здравого смысла ещё оставались в затуманенном мозгу. Он лишь позволил себе больше не сдерживать стоны и слегка массировать яички в томительном ожидании развязки. Чувствительные соски его напряглись и отвердели под жадным языком сына, заставляя почти выкрикивать стоны, выпрашивать новые ласки. В ответ Адриан становился грубее, алкоголь бушевал в его крови, призывая поскорее сделать то, за чем он пришёл. Словно кот под валерьяной, он ласкался и кусался, не в силах выбрать что-то одно или остановиться. Отец мог лишь терпеть из опасения рассердить сына неприязнью. Уже не сдерживаясь, Габриель стонал от боли и наслаждения и не помнил, чтобы так же бурно он проводил ночи с женой. Руки лихорадочно сжимали плечи сына, бесконтрольно ласкавшего ключицу. Адриан обхватывал губами выпирающую косточку, проводил дорожку до плеча и обратно. Руки массировали спину, плавно возвращаясь к бокам, не трогая бёдра, переходили на грудь, изучая едва видные провалы меж рёбер. Торопить сына было нельзя, хоть и очень хотелось, но измученный желанием Габриель был не в силах больше терпеть.
Он ухватился за сына, настойчиво сдвигая его ниже. Адриан замер, но готовность воспротивиться и ударить по этим рукам сошла на нет, едва в поле зрения возник готовый к разрядке член. Юноша и не заметил, как быстро возбудился отец и как всё это время стойко терпел затянувшуюся прелюдию.
Спустя много лет отец позволил ему, и это возбуждало сильнее, чем поцелуи и прикосновения. Языком Адриан провёл по всей длине ствола, твёрдого и потемневшего, задержался на головке и впустил её в себя, плотно обхватив губами. Отец выдохнул стон, вцепился пальцами в мягкую ткань дивана. Причмокнув, юноша выпустил член. Отцу нравилось, но брать в рот Адриан не спешил, старательно вылизывая напряжённые яйца, сжимал губами основание ствола и водил вверх-вниз, вынуждая Габриеля судорожно толкаться ему в руку. Он хотел отца так сильно, как не хотел даже победы над Бражником, личной свободы или расположения Леди Баг. Всё это блёкло в сравнении с податливым телом отца, доставлявшего сыну удовольствие. Член так и просился в рот, но Адриан видел, как напряжён отец. Ещё пара толчков бёдрами – и он кончит, не дав сыну как следует насладиться. Его выдержку Адриан и испытывал сейчас, не понимая, что от промедления пользы не будет.
Наигравшись языком, он легонько помассировал ствол и слегка надавил большим пальцем на головку. Отец сильно толкнулся в руку мучителю, и из-под пальца потёк предэякулят. Размазав его по головке и возбуждаясь от этого ещё сильнее, Адриан и сам уже понял, что достаточно игр.
К томным вздохам отца примешивались неразборчивые слова, Адриан разобрал лишь «Пожалуйста, сынок». От отца он никогда ещё не слышал этого слова и решил, что оно послужит ключом к завершению той игры, которую он вёл. Продолжая массировать горячий ствол, Адриан приоткрыл рот и не спеша погрузил его в себя до половины. Отец тут же толкнулся, загоняя распухший орган чуть глубже. Боясь поперхнуться, Адриан дёрнулся назад, оставив внутри только головку, жадно посасывая её, обводя языком и жмурясь от удовольствия. Основание члена он обхватил, массируя, другой рукой слегка лаская себя. Выждав чуть дольше, чем следовало, плотно сомкнул губы и медленно насадился чуть глубже, дразня языком чувствительную кожу вдоль ствола, пока стоны отца не смешались с его собственными. Габриель старался покоряться неторопливости сына, но с каждой минутой ему становилось сложнее. Изредка толкаясь внутрь, он почти достал до глотки Адриана и чудом сдерживался, чтобы не спустить мучителю в ненасытный рот. Доведённые до предела, оба учились растягивать этот предел до бесконечности.
Неторопливые движения юноши переросли в яростные, без остановок и промедлений. Вцепившись в шелковистые волосы Адриана, отец согнул ноги в коленях и шумно дышал, жмурясь и сдавленно мыча в приливах блаженства. Сын придерживал и ласкал основание члена, не забывая о яичках, и старался чаще заглатывать головку. Член оказался не слишком большим, но не для Адриана с его небольшим ртом. Насаживая себя до предела, он сглатывал и замирал, пытаясь понять, доволен ли отец. Руки Габриеля сильнее сжимали затылок сына, когда головка члена входила в глотку и застревала там. Слишком узко и горячо, как в лоне юной девицы. Невыносимая мука. Пусть Адриан только начал, хотелось сию же секунду излиться в него до капли.
Что-то неразборчиво мыча от удовольствия, юноша жадно насасывал горячий и твёрдый орган, позволяя отцу чаще двигать бёдрами и давить на затылок. Движения становились быстрее, хлюпающие звуки наполнили тишину. Ещё три раза он подводил отца к пределу, ориентируясь по его стонам, останавливался и насаживался до глотки, вынимал, облизывал головку и снова сосал – быстро и жадно, готовый кончить вместе с ним.
Всё завершилось, когда руки Габриеля соскользнули с головы сына, а сам он стиснул зубы и выгнулся, сильно толкнувшись Адриану в рот. Не ожидавший этого юноша не успел сглотнуть – головка рывком проникла в глотку, и семя брызнуло тугой струёй, потекло по стенкам. Под сдавленный стон отца Адриан несколько раз рефлекторно сглотнул, стимулируя член на новые порции. Пульсируя, он заполнял его, извергаясь внутрь, и когда следом Адриан кончил тугой струёй на диван, ещё большее блаженство накрыло его. Насаженный на извергшийся член, он чувствовал себя наконец-то удовлетворённым, счастливым, заработавшим прощение отца. Облегчение освободило от тягостных мыслей, даже алкоголь, казалось, почти выветрился и не спутывал мысли. Случилось то, что должно было случиться, хоть и с запозданием в десять лет. Впрочем, если отец его не простит, через неделю можно попробовать ещё.
Сейчас, опьянённый сексом, Адриан воспринимал свой поступок, как данность, и без зазрения совести уснул, как когда-то в детстве, на груди отца, успев обнять его и пробормотать: «Я люблю тебя, папочка».
Габриель лежал в темноте и молча смотрел на спящего сына. Минутами ранее Адриан то ли с трудом, то ли с неохотой, выпустил изо рта его обмякший орган, причмокивая, облизал головку и свои губы, и, подтянувшись вперёд, сказал то, чего в последние годы не говорил. Выходит, секс с отцом принёс ему счастье и облегчение, и вовсе не опьянение вывело эти слова – это его, Адриана, здравые мысли и чувства. Секс – всего лишь попытка загладить вину и повод уснуть в объятьях друг друга. С сожалением вздохнув, Габриель закрыл глаза. Если бы не алкоголь, он бы успел сказать сыну, что больше не сердится. Тогда и надобности в странном желании ублажить родителя не было бы. Впрочем, сожалеть уже нет смысла, он не желал отождествлять то, что случилось, с чем-то плохим, непристойным и запретным – с чем-то, чего можно было избежать. Напротив, он радовался так же, как и Адриан, вернувший ему забытые чувства нежности и любви к родному сыну.
Отец и сын крепко спали в объятьях друг друга, лишь где-то в углу кухни обшаривал полки вечно голодный Плагг, недовольный тем, что хозяин до сих пор не вернулся и не накормил его ночной порцией камамбера.