Кольца-артефакты врезаются в пальцы, оставляя тонкие, словно проволочные, отметины от серебряных ободков. Давит даже обручальное — единственное золотое, — и она нервно крутит его на пальце, словно ища малейшую царапину на гладкой поверхности широкого теплого ободка. Помолвочное кольцо и вовсе висит на цепочке, блестя прозрачной рубиновой каплей в расстегнутом вороте строгой белой рубашки. Слишком красивое. Слишком жалко испортить его случайным рикошетом заклятия или еще какой-нибудь дрянью, которой на этой работе, как обычно, в избытке.
— Чудесно выглядите, мисс Джагсон, — вполголоса замечает кто-то из коллег, садясь на соседний стул за длинным столом для совещаний. Дань вежливости, не более того.
— Спасибо.
Она отвечает, не поднимая головы от набитой пергаментами папки — ответная вежливость, только и всего, — и думает о том, что пальцы последнее время отекают всё чаще.
Шутить про старость не хочется — с этим прекрасно справляется ранняя, слабо заметная в коротких белокурых волосах седина, — а вот про неблагодарную работу — самое то. Впрочем… кажется, половина из них поседела еще двадцать пять лет назад, когда стояла в пыли и саже посреди школьного двора, глядя на горящий на фоне ночного неба замок. Если они и молились тогда о чем-то, то лишь о том, чтобы ослепнуть и не видеть лежащих вокруг окровавленных, изуродованных трупов. Даже не о том, чтобы дожить до рассвета. Тогда они отчаялись настолько, что не хотели даже этого.
Победа обошлась куда дороже, чем мог представить любой из них. Победа… любая даже самая незначительная, будь то внеплановая премия на работе или последнее пирожное, ухваченное с полки перед носом у другой нацелившейся на него покупательницы… Победа всегда виделась ей темной запекшейся кровью на блестящем лезвии меча со знакомой каждому гриффиндорцу гравировкой. И слышалась сдавленным хрипом сорванного голоса.
— Привет, Джен, — сказал тогда Невилл, словно не видел ее каких-то пару минут назад. А она глупо застыла на одном месте, только теперь поняв, что это была вовсе не пыль у него на висках.
Застыла, хотя должна была броситься ему на шею или хотя бы начать звать целителей, потому что в рваной ране, залившей кровью всю щеку от уха до края рта тускло блестели, стоило ему заговорить, окровавленные зубы.
— Извини, — хрипло пробормотал Невилл и закрыл щеку рукой. Решил, что ее это напугало.
Да. Напугало. Но не в том смысле, в каком подумал ты. Мерлин, какой же ты всё-таки…
Нужно было сказать всё это вслух, нужно было обнять его, нужно было…
Поразительно, но у всегда такой тихой, едва ли не забитой хаффлпаффки Ханны Абботт неожиданно оказалось куда больше решимости, чем у дочери командора мракоборцев и одной из лучших студенток Рэйвенкло. Это Ханна рыдала у него на груди — потому что попросту не дотягивалась выше, ведь в нем уже было шесть с лишним футов, — это Ханна тянулась к нему с неловкими поцелуями, это Ханна проклинала тех чудовищ, что посмели располосовать ему лицо. А она… бежала. Она не могла даже заплакать, как сделала бы любая нормальная женщина, потому что другие чудовища когда-то давно точно так же располосовали ей лицо лишь за то, что ее мать была мракоборцем. И пусть правый глаз уцелел — не иначе, как чудом, — но каждый раз, когда она пыталась заплакать, его будто жгло раскаленным железом и вместо обычных слез текла мерзкая, розовая, будто от крови, жидкость.
Она думала, что нормальной женщины из нее так и не вышло. И что ему такая не нужна. Не нужны неловкие признания очередной дуры, не замечавшей его предыдущие шесть лет, а теперь вдруг…
Я замечала. Правда, Невилл. Просто я… Я действительно была полной дурой. Я смотрела, но ничего не видела.
— Добрый вечер, коллеги, — бодро здоровается Глава отдела по «ликвидации злонамеренного колдовства» — «проклятий» на языке простых смертных, — словно не знает, что часы в Главном Зале Департамента уже показывают половину девятого вечера.
Невилл меня убьет. Нет. Хуже. Он же Невилл. Он будет делать вид, что совершенно не расстроен тем, как я опять застряла на работе до самой ночи.
Лучше бы убил.
— Да, мисс Джагсон. Вы хотели что-то спросить?
— Хотела узнать, надолго ли нас здесь собрали.
— А вы торопитесь? — хихикает вчерашняя школьница на должности секретаря, в чьи обязанности входит разве что варка кофе и ведение протокола очередного совещания.
Милая, я понимаю, что в твоем возрасте сорок лет кажутся дремучей старостью, но всё же имей уважение.
Не сорок, а сорок три.
Ой, заткнись.
— Тороплюсь, мисс Эдвардс. У нас с мужем сегодня годовщина свадьбы, а я уже безнадежно опоздала.
На два с половиной часа. А у нас, между прочим, юбилей. Пять лет. Сама не верю.
От этой реплики недоуменно хмурится даже драгоценное начальство, явно пытаясь припомнить, а кто там, собственно, в мужьях у не менее драгоценной работницы с двадцатипятилетним стажем. Ну да. Это Поттеры светятся во всех газетах, начиная от «Ежедневного Пророка» и заканчивая «Придирой», на протяжении всё тех же двадцати пяти лет, а про остальных никто и не помнит. Не то, чтобы очень хотелось — самим же спокойнее, — но всё же было бы приятно, если бы коллеги не забывали о том, что мисс Джагсон всё же ухитрилась выйти замуж во второй раз — предпочитая не вспоминать лишний раз о первой попытке, — и хотела бы ужинать дома с мужем, а не в очередной дешевой забегаловке, потому что так проще и быстрее, а у нее совершенно нет сил готовить.
Нет, Невилл точно ее убьет. В своей манере. Скажет, что он всё понимает, и после этой фразы ей искренне захочется повеситься.
Вот что значит «лидер Армии Дамблдора». Ему и руки марать не нужно, все неугодные сами прекрасно справятся со своей ликвидацией.
Нет. Тупая шутка. Ему бы она точно не понравилась.
Пальцы с каждой минутой отекают всё сильнее, и ей уже начинает казаться, что кольца, того гляди, прорежут их до кости. Начальство заливается соловьем, рассказывая об удивительной находке егерей: опечатанном еще в годы Первой Магической мэноре, который должен перейти в собственность Министерства по причине того, что хозяева сгинули примерно в те же годы. Мерзость, если так подумать. Конфискация имущества сразу после приговора суда — это одно, но это… разграбление могилы. Хозяева давно в земле, и никому уже нет дела до того, на чьей стороне они сражались, но даже если бы они были вернейшими сторонниками Министерства, оно всё равно распотрошит их мэнор, прикрываясь национализацией на благо всей Магической Британии.
Интересно, кто дал на это разрешение?
Нет. Не интересно.
— Простите, а копия отчета егерей есть?
— Разумеется, мисс Джагсон, мы собрали…
— Прекрасно. Ознакомлюсь дома.
И только попробуйте меня остановить. Начальство честно попыталось — пробормотало что-то невнятное под стук ее каблуков, — но все возможные возмущения потонули в хлопке закрывшейся двери. Дело за малым: сунуть эту несчастную папку в сумку — поставлю золотой памятник тому из предков, кто изобрел Заклятие Незримого Расширения, — щелкнуть складным зеркальцем, чтобы поправить ногтем черную линию подводки и взбить у корней завитки белокурых волос — седину не видно, и ладно, — и хлопнуть по плечу рослого аврора с собранными в забавный хвостик золотисто-светлыми волосами.
— Привет. Дашь дюжину парней на вскрытие очередного могильника?
— Ты что здесь делаешь, мать? — искренне удивляется Колин, оборачиваясь через плечо. На каблуках она почти одного роста с ним, и в такой близи сразу видны росчерки морщин вокруг голубых глаз и ставшие заметно резче крылья тонкого острого носа. — Тебя муж давно дома ждет.
— Ждет, — соглашается она, кривя накрашенные губы в усталой гримасе, и тут же пытается сложить их в более подходящую улыбку при виде встрепанного белокурого мальчишки — двадцать лет — это разве возраст? — возникающего у Колина за спиной.
— Привет, мам. Я тут… вот… С годовщиной вас, в общем, — протягивает он коробку, тщательно упакованную в блестящую зеленую бумагу — никак бабушка с подарком помогала, — и даже не морщится, когда его обнимают за шею и оставляют на колючей щеке красный след от помады. — Если хотите… я посижу завтра с Джилли.
— Спасибо, милый. Ты лучший старший брат на свете.
Благодарить за это тоже следовало Невилла. Это он вправлял без пяти минут пасынку мозги, потому что его собственному отцу всегда было наплевать.
— Да ладно, — притворно ворчит Чарли и косит ярко-зеленым глазом на торчащую из ее сумки папку. — Что нового?
— Очередной могильник…
— Я в деле, — отвечает сын прежде, чем она успевает хотя бы закончить предложение, и мгновенно тушуется, вспомнив, что у непосредственного начальства может быть другое мнение. Начальство пожимает широкими плечами в ответ на вопросительный взгляд и хмыкает с резко усилившимся ирландским акцентом.
— Да пожалуйста. Главное, в одиночку туда не лезьте, а то бывали… прецеденты.
— Спасибо, Кол, — отвечает она и оставляет на его щеке еще один красный отпечаток помады. — Ты чудо.
— Но-но-но, — притворно возмущается Колин, морща длинноватый нос. — Я женат. Так что ты через пять минут должна быть дома, или я настучу на тебя им обоим.
— Бегу, — соглашается она, целует сына еще раз и рассеянно прислушивается к стуку собственных каблуков, на ходу пряча подарок вслед за набитой до отказа папкой. Длинный коридор, широкая лестница — лифты отключены, потому что нормальные министерские работники уже давно ужинают дома под любимую радиопередачу, — еще один коридор узкий, со скучными серыми стенами, и кромешная темнота за тяжелой стальной дверью. Холодно, черт побери. Под ногами хлюпает подтаявшая лондонская слякоть и с коротким хлопком обращается белым, едва тронутым чужими ботинками снегом. Снег сыплется и с фиолетово-черного неба, успевает осесть колкими снежинками на плечах и подстриженных вровень с подбородком волосах, прежде чем она добирается до веранды с оплетенными розовой лозой решетками и вдыхает полной грудью запах распустившихся бутонов и плавящегося воска зажженных свечей.
— Прости, я опоздала.
— Ничего страшного, — меланхолично отвечает Невилл, захлопывая старую книгу в потертом коричневом переплете. Дрожащее пламя свечей окрашивает седину в его каштановых волосах в бледно-золотистый цвет и бросает густую тень на правую сторону лица, скрывая белый шрам, рассекший щеку от края рта до самого уха. — Но мне, пожалуй, понадобится пара-тройка вредноскопов.
— Зачем? — растерянно спрашивает она, бросая сумку на свободный стул рядом с накрытым круглым столом, и прячет лицо у него на плече, уткнувшись лбом в гладкую темную рубашку. Могла бы сесть по-человечески, на всё тот же свободный стул, но совершенно не хочет.
— Затем, что в понедельник меня проклянут сразу три курса за внеплановую контрольную. Надо же было чем-то заняться, пока вы там совещались.
Она смеется и не вспоминает про эту чертову папку, пока вдруг не просыпается в кромешной темноте, словно от толчка, и настороженно щурится еще несколько мгновений, пытаясь понять, что именно ее разбудило. Но не слышит ничего, кроме чужого ровного дыхания и воя метели за окном. А потом нашаривает лежащую на тумбочке волшебную палочку, зажигая яркий белый огонек, и принимается с шорохом листать желтоватые пергаментные страницы, невольно стряхнув с голого плеча теплую мозолистую руку.
— Джен...
— Прости, я… Я сейчас. Разве у Трэверсов был мэнор в Хартфордшире?
— Может, и был, кто ж теперь скажет? — сонно соглашается Невилл, и на мгновение она чувствует, как шеи касается его дыхание, тревожа спутанные завитки белокурых волос. Соскользнувшая с ее плеча рука замирает поперек ребер, рассеянно сжимая в пальцах край сползшего одеяла.
Она переворачивает еще пару страниц, прокручивая эту мысль в голове, и не сразу ловит другую, повисшую где-то на самых задворках сознания.
Может, и был. Может, и… А разве не в Дорсете?