Сегодня она была кокетлива, как алая роза со множеством шипов, и ветрена, как бабочка в море цветов. Сегодня, когда на ней любимые чёрные чулки и в платье из обычного ситца в мелкий цветочек. Когда волосы распущены и предоставлены ветру. Любимый цитрусовый парфюм и неброский макияж — она обычная молодая девушка современной эпохи. Скромная дерзость, тихая язвительность, полуулыбка и искры в глазах. Цветущая юность и радость летнего солнца.

Но завтра её не узнать. Завтра она облачится в шёлк, становясь знатной дамой из прошлого века. А возможно, это будет кожаная курка и джинсы с цепями на показ, будто протестующий крик обществу. А может это будет и вовсе китайское платье с невероятным вырезом на груди и на бедре. Это подарок от Мукуро, несомненно. Она будет грациозна и стервозна как светская львица, и не притронется к тому, что будет дешёвкой в её глазах. В глазах будет презрение и гнев по отношению к этому миру.  

— Ой!
— Осторожнее, неуклюжая дура. Кишки вырву и съем вместе с сердцем.
— Я не хотела, прости. Давай я тебе застираю? 
— Отвали.

Послезавтра… впрочем, М.М. не любила далеко смотреть в будущее — даже завтрашний день для неё оставался эфемерной загадкой без чётких граней бытия. Планировать завтра — будто планировать всю жизнь. Всё равно все планы рано или поздно, но летят к чертям, оставляя горькое послевкусие упущенных возможностей. Поэтому она всегда давала сердцу в её груди биться в такт сердцу планеты.

Она — стихия огня и воздуха в одном флаконе, — там, где прошёлся ветер, земля выжжена дотла. Каждый день для неё — последний; каждая минута, проведённая рядом с ней — смертельна и отравлена ядом. Она была разной, не похожей, неподвластной одному мужчине. Домашняя ласковая кошка и дикая лесная кошка. Острые коготки и громкое мурлыкание под властной рукой против шерсти.

Рокудо знал, что она никогда не такой будет послушной, как Хром. И единственную маску, которую она никогда не примерит — это маску безропотного повиновения; она никогда не падёт на колени и не прогнётся в спине. Только если будет умирать. Она никогда не притронется даже руками к невинной Хром, не посмотрит в ясные глаза и не наденет розовых очков. М.М. никогда не будет похожей на неё, только не в этой жизни. И это неимоверно злило.

Хром же всегда смотрела только искренне, отдавая себя, доверяясь другим без остатка.

— Вчера Тсунаеши-сама позвал нас…
— Просто умри.
— Но…
— Топай на все четыре стороны, только не трогай меня.

Бушующий ураган каждый раз рвал и метал в душе у М.М., стоит Хром хотя бы секунду драгоценного времени и внимания Мукуро перетянуть  на себя. Ей хотелось достать маникюрные ножницы, чтобы выколоть невинные глазки у этой девицы. Но не могла. Потому что этот слишком взгляд сковывал, и ножницы выпадали из рук. Не дотянуться.

Хром — это любимая фарфоровая кукла, что стоит на стеклянной полке в зелёном платье и шляпке.

Это и была главная слабость М.М.

Хром душила её и заставляла одновременно жить.

М.М. билась в клетке, словно птица, она видела дверцу, но не понимала, как раскрыть этот хитроумный замок. А Хром, словно насмехаясь, подходила к этой клетке раз в сутки и сыпала корм. М.М. злилась. Она ненавидела её доброту и ласку, она пыталась сломать её гордость. Но каждый раз натыкалась на фиалкового цвета глаза. И даже с болью в глаза, с проступающими синяками и гематомами, с жёлтыми пятнами на белой по коже, с алой кровью врагов на руках — это всё ещё была Хром. Она искренне плакала, когда умирал человек, она искренне обнимала М.М., просто потому что знала, что у той на душе скребутся кошки. Хром всегда выплачет за неё душившие слёзы.

— Ты здесь одна?
— Уходи.
— В темноте одиноко, я посижу рядом, можно?
— Отвали от меня. 
— Я не уйду, это бесполезно. Я останусь. Твоя душа кричит об этом.

На самом деле М.М. пыталась примерить на себя маску покорности, чтобы стать чуточку ближе. Но спина тяжело ломалась и больно ныла, стоило только начать. Она не любила боли, поэтому делала то, что ей нравилось, что было привычным. Покорность Хром — это то, что ей не давалось разгрызть, то, до чего она не могла дотянуться или приблизиться. И Хром это знала. Как она могла быть такой, но имея стальной стержень внутри и не ломаясь?

Послезавтра М.М. обрежет свои до лопаток огненные волосы, которыми всегда так восхищалась Хром. Она обрежет их до самых скул, и будет непривычно не чувствовать тяжёлые пряди. Пальцы будут срываться в воздух всякий раз, когда М.М. будет проводить по ним руками, но потом привычка заменит.

— Тебе идёт. Правда, я любила длинные волосы, но…
— Мне всё равно.

Ведь М.М. не любила. Она знала, что не любила и Хром.

Но почему-то одна из них хранила в неприметной шкатулке под кроватью чьи-то перевязанные белоснежной лентой рыжие волосы.