Глава 6. История

      Мой талант заметили ещё в школе. Я всегда очень любил петь, и занимался этим в любую свободную минуту. Пение помогало мне сконцентрироваться, собрать свои мысли в кучу и прийти к верному решению. Так я обычно всегда уходил на крышу школы и пел для себя, время от времени составляя текста песен вместе занятий уроками или обедов. Так я посвящал себя тому, что нравилось больше всего на свете, и однажды был замечен моей одноклассницей.

        Её звали Ёнам, и она нравилась мне на протяжении нескольких лет. Невысокая, спортивного телосложения, невероятно артистичная и талантливая. Иногда мне казалось, что ей не хватает пространства в нашей школе, что, дай ей больше, и она распустит крылья, которые так старательно прячет. 

       Именно она сказала, что мой бесподобный голос нельзя оставить без внимания. Благодаря ей я понял, что смысл моего существования, возможно, скрывается в чём-то большем, чем бесконечные занятия. Ёнам дала мне понять, что можно развиваться в том, что нравится, а не только в том, что велят родители. Они ждали от меня хороших оценок и достижений в спорте, но я был полным нулём в обоих этих направлениях. И если учёбу я ещё мог тянуть ради родительского спокойствия, то дорога в спорт для меня всегда казалась недостижимой. Однако их это почему-то не волновало. Их вообще не беспокоило то, что мне интересно, потому мою любовь к пению они также оставили без внимания. 

       Однако Ёнам не отставала меня с той самой поры, и мне даже стало казаться, что я впал в кому и стал существовать в ирреальном мире, потому что мы стали действовать вместе, обедать вдвоём, возвращаться со школы. С ней мой мир наполнялся яркими красками, и начинало казаться, что я выбираю верное направление. Она, кажется, считала также, отвергая всех красавчиков школы и приходя ко мне на крышу каждый день, чтобы оценить очередную песню. И эти моменты были самыми счастливыми в моей жизни. 

       Потом она заставила меня участвовать в одном из фестивалей, который устраивала наша школа. Тогда я впервые спел перед широкой аудиторией, которая, на удивление, оценила мои вокальные данные. И когда они хлопали мне и улюлюкали в мой адрес, я…понял, что, возможно, ошибался всю жизнь, следуя по ложному пути. И в тот момент осознал, что действительно является моей дорогой. 

       Ёнам способствовала развитию моего таланта, и вскоре, благодаря ей, мне удалось перебороть неуверенность в себе и отправить заявку в одну из крупных компаний. Мы долго ждали ответа, переживая за моё будущее, ведь к тому моменту я совсем потерял интерес к учёбе, начал получать плохие отметки и выговоры от учителей, которые надеялись раскрыть мой потенциал. Но я с уверенностью отверг любые их переживания, погрузившись в новый идеальный мир. Я тренировался сутками напролёт, развивая вокальные и танцевальные навыки, превращая своё деревянное тело в активную машину для танцев. И мне нравились эти метаморфозы, несмотря на то, что в глубине души я боялся будущего, которое мне сулили мои навыки.

        И не зря. 

       Вскоре компания, в которую я отправил свою заявку, ответила мне содержательным письмом, где вполне понятно объяснялось, как будет проходить моя дальнейшая жизнь в сотрудничестве с ними. Они решили устроить шоу, по окончанию которого будет сформирована новая группа. И проходить оно должно было в два этапа. В первом каждый приглашённый участник должен был выступить перед жюри, чтобы продемонстрировать свои навыки и умение управлять своим телом, а во втором определённое количество отобранных парней боролись за своё место в группе. Из пятнадцати должно было остаться только пять, и отбор обещал быть жестоким.

        Но, когда я поговорил об этом с Ёнам, выразив своё сомнение по этому поводу, то получил вполне ясный ответ. «Тебе нужно принять их предложение, — сказала она мне, улыбаясь, — ведь другого такого шанса может и не быть». И я вполне понимал её. Однако, вместе с тем, чувствовал, что произойдёт, если я выберу наиболее интересную для меня стезю — все, кто был мне близок на тот момент, отдалятся. И Ёнам это понимала также. Но сколько бы раз я не пытался заговорить об этом, она всегда умело переводила тему и всем видом показывала, как ей неприятно это обсуждение. 

       Но ведь от своей судьбы не уйти, так я думал тогда, а потому согласился на предложение участвовать в шоу, и вскоре уже собирал свои вещи, чтобы переехать в общежитие. Стоит упомянуть, что никто из моих родственников и друзей не знал о моих планах, а потому мой внезапный отъезд стал для родителей своеобразной точкой кипения. Они старались терпеть мою ухудшившуюся успеваемость, хоть и бранили время от времени, но это… Это показало им, чем я хочу заниматься на самом деле. 

       Они сказали, что если я в самом деле планирую стать известным в музыкальных кругах, то мне следует сразу забыть о том, что у меня есть родители и отчий дом, дверь в который мне отныне и навсегда будут закрыты. Правда, на тот момент я уже не думал о последствиях своего решения, а слепо шёл к будущему, усеянному золотом. Так, по крайней мере, мне казалось на тот момент.

        Я был молодым и наивным, и верил в человечество, потому чувствовал себя как дома среди парней, настроенных на победу. Несмотря на то, что на момент переезда никто из нас не знал, сколько человек будет в будущей группе, все готовы были грызться за своё место. Лишь несколько человек имели ту же позицию, что и я, и пришли если не работать в команде, то совершенствовать свои навыки.

        Я ни на что не надеялся, когда работал над своим номером. В выделенной мне студии я работал вместе с одним парнем, который в последствии стал для меня близким другом. Наши стили разительно отличались друг от друга, его голос — резкий и импульсивный, мог поднимать народ без особого труда, и я свято верил в то, что место в группе ему определено. Тренируясь с ним вместе, я всё пытался понять, для чего он вообще согласился на предложение компании, ведь его отточенные и чёткие движения выдавали в нём профессионала. Хотя позже он заверил меня, что занимается всего несколько лет, и ещё не уверен, что создан для большой сцены, а участвует так же, как и я, ради того, чтобы понять, на что он годен.

        Так мы не спеша подготовили свои первые номера для выступления перед жюри. Занимали одну гримёрную и следили за выступающими через небольшие экраны, встроенные в стену, и пытались понять, лучше он нас самих или нет. И тогда я впервые подумал о том, что ошибался в своих предположениях, и выбранный путь далёк от моих представлений о наиболее комфортном для меня будущем. Однако, как оказалось, я ошибался и здесь.

       Я был пятнадцатым, и к моменту моего выхода на сцену жюри уже заметно подустали, рассматривая таланты среди обычных парней. Я не знаю, что они подумали, впервые увидев меня, но, оказавшись на сцене под их пронзительными взглядами, я порядком испугался и успел было подумать о том, чтобы собрать свои манатки и свалить отсюда, пока не поздно. Но тут заиграла музыка, отрезав все пути к отступлению.

        Моё сердце билось так быстро, что, казалось, могло проломить грудную клетку. Однако медленная мелодия действовала успокаивающе на напряжённые струны моей души, и вскоре я и сам не понял, как начал двигаться. Ноги повторяли чётко отработанные движение, и оставалось лишь дождаться того момента, когда можно будет открыть рот и показать свои вокальные данные. И когда он настал, то я полностью отдался музыке и забыл о том, где существую в данный момент и за что борюсь. Со дня выступления в школе прошло достаточное количество времени, и я успел соскучиться по тем ощущениям вседозволенности и свободы. Моя душа словно отделилась от тела и воспарила высоко под облаками, пока тело двигалось под музыку, плавно и грациозно, а голосовые связки сами создавали нужные звуки, охватывающие зал и поглощающие его в своих сильных тисках. 

       Я в то время был где-то далеко. В мирах, доселе не открытых. 

       А потом музыка прекратилась, и я замер, обнаружив себя на краю сцены. Я даже не сразу смог сориентироваться, потому что последнее моё воспоминание о себе было около двух минут назад, когда я стоял посредине и смотрел на жюри округлившимися от страха глазами. Теперь же всё было иначе, и их взгляды светились удивлением. Кто-то даже не сразу нашёл, что сказать, тщательно подбирая слова под общие вздохи.

        Это были профессиональные ребята, строящие свою карьеру уже с десяток лет, и по сравнению со мной они были недостижимыми Богами со светлого Олимпа, но в тот самый момент каждый из них стал чуть ближе ко мне, разглядев во мне то, что нужно. 

       Так я занял четвёртое место в рейтинге. Мне казалось, что я достоин большего, но спорить с решением жюри не хотелось. Один из них сказал мне позже, что это было сделано для того, чтобы осадить меня и дать понять остальным, куда стоит стремиться. После первого раунда я стал занимать только первые места, и твёрдо шёл к позиции лидера в группе.

        Остальные вскоре тоже осознали, что стоит делать, чтобы иметь возможность стать членом будущей группы. К моменту начала второй части шоу нас, как и обещалось, осталось пятнадцать человек, и нас разбили по три группы, чтобы понять, как каждый из нас умеет работать в команде. Я оказался вместе со своим другом, который к тому моменту уверенно приближался к первенству. Его профессионализм, замеченный мной ещё во время первой тренировки, стал растворяться в облаке ненависти, и вскоре мне стало ясно, кто именно является его источником. 

       Я. 

       Но почему?

        Некоторые из ребят испытывали по отношению ко мне настоящий восторг, ведь, по их словам, я был рождён для сцены. В нашей маленькой временной группе они выбрали меня лидером, и ответственным за постановку танца. Естественно, я попытался отказаться, так как такая ответственность казалась мне невероятно тяжёлой, но тотчас вспомнил слова Ёнам и согласился. 

       Ребята радовались, а я, наоборот, почувствовал дикое смущение, навалившееся на мои плечи вместе с ролью лидера, с примесями дикого стыда за то, что с нашей последней встречи с Ёнам прошло четыре месяца, а я даже не отправил ей ни единой весточки, хоть и видел, что она звонит мне время от времени, но всё время попадает на автоответчик. Я сильно уставал, пропадая на тренировках сутками напролёт, и у меня не было времени на пустые разговоры. Она переживала за меня и продолжала поддерживать, это я знал точно, и продолжала любить меня, несмотря ни на что. А как может быть иначе?

        Наши выступления транслировались на одном из телеканалов, и я точно знал, что каждый из нас стал любимчиком толпы, и я был в том числе. На мою почту стали приходить сотни сообщений с поддержкой и дикими для меня признаниями в любви. Люди хотели видеть меня в будущей группе и обещали голосовать за меня. Хоть я прекрасно понимал, что основное слово за жюри, состав которых менялся с каждым выступлением в зависимости от его стиля и этапа проверки, несколько человек оставались неизменными, чтобы вынести своё последнее слово после финального этапа.

        Я совершенствовался, и это было заметно невооружённым глазом. И всё чаще сталкивался с ощущением свободы, появляясь на сцене снова и снова. Я словно становился другим человеком, привыкшим к яркому свету, заслонявшему обзор, который жил собственным голосом. И моё тело, приспособившееся к тяжёлым нагрузкам, требовало ежедневных тренировок, чтобы становиться ещё сильнее. 

       Так я быстро достиг финального испытания. К этому моменту нас осталось восемь человек, и каждый был готов идти до последнего. У каждого из нас была своя база фанатов, которые хотели видеть именно своего любимчика в составе новой группы. Но нас было восемь, а мест — пять, и совершенно точно кому-то нужно было покинуть состав до последней станции. 

       Прошло девять месяцев с моей последней встречи с Ёнам. Да, время от времени мы стали созваниваться, но у меня всё также не хватало сил на то, чтобы встретиться с ней, да и моментов, когда нам было запрещено покидать территорию съёмок, было крайне мало. Основное время я тренировался или был под прицелом камер, так что у меня не было ни шанса вырваться к ней, хотя, признаться, я начал жутко скучать. А её голос каждый раз казался ещё более грустным, и сколько бы я не уверял её в том, что скоро смогу вырваться, он не менялся.

        Но вот, в один из дней, нам дали два выходных, которые мы могли потратить только на себя, и я осознал, что мне следует сделать. Раньше я бы непременно отправился в зал, чтобы поработать над плавностью своих движений, но тогда понял, что мне стоит повидаться с Ёнам, тем более, ранее она сама упомянула, что навестит родителей на выходных.

        Я отправился к ней без предупреждения. Хотел сделать сюрприз, и был уверен в том, что она обрадуется. По невероятному стечению обстоятельств мне удалось столкнуться с ней прямо перед воротами её дома, она как раз возвращалась, вероятно, из магазина, с пакетами в руках. И я сначала её даже не узнал, ведь она выглядела такой уставшей и отчаявшейся. Длинные чёрные волосы, доселе блестящее в свете солнца, поблёкшими прядями спускались к плечам, еле касаясь их. Они выглядели тонкими, ломкими, и неухоженными.

       Она услышала приближающиеся шаги и подняла голову, устремив на меня взгляд пустых, стеклянных глаз. Узнав меня, Ёнам подалась назад, отвернувшись, и спрятала лицо в ладонях, уронив пакеты с содержимым на асфальт. 

       Я, опешив, не сразу нашёл, что делать. Но тут сознание подтолкнуло меня, и, собрав выкатившиеся продукты, я подошёл к девушке и мягко коснулся её плеч. Мне хотелось поблагодарить её за всё и сделать что-то, чтобы успокоить её, но осознание того, что она больше не принадлежит мне, выбило из колеи.        Я определил это вполне понятным способом. 

       По её округлившемуся животу.

        И в любом другом случае я бы развернулся и ушёл туда, откуда пришёл, занявшись тем, что нравилось больше всего, но девушка, в которую я был влюблён, плакала, а мне было ей так жаль, что я не мог сдвинуться с места. 

       Наконец, ей удалось успокоиться, и она повернулась ко мне, не поднимая глаз. Мне хотелось спросить, как это произошло, когда и с кем, но я не мог открыть рта, ведь удивление не проходило, стянув все внутренности в тугой узел.

       — Я рада, что у тебя всё хорошо, — наконец, сказала она, хлюпнув носом. — И что ты так устроился.       

       — Ёнам…

        Я не понимал, почему всё, на что меня хватило, это на произнесение её имени, но она лишь дёрнула головой, не дав мне закончить, и продолжила:

       — Я всё ждала, когда ты освоишься и позвонишь мне, чтобы сказать, что всё хорошо. Это ведь я всё устроила, я сподвигла тебя на то, чтобы согласиться, и ожидала хотя бы благодарности… Но ты исчез. Я постоянно видела тебя по телевизору, такого яркого, блистательного, изменившегося в лучшую сторону, и не понимала, как ты мог забыть того, кто помог тебе достичь всего этого. 

       Я понимал, что отчасти она права, ведь я в самом деле никогда не звонил ей и даже не отвечал на звонки. Но стоило ли оправдываться своей занятостью? Я думал, что тем самым только сильнее разозлю её, потому молчал, внимательно слушая Ёнам.

       — Я до последнего надеялась, что ты вспомнишь обо мне и вернёшься. Родители говорили, что я зря грею себе голову, и стоит начать жить дальше, а я, как дура, садилась у телевизора каждый четверг и ждала этого чёртового шоу, чтобы увидеть тебя. А потом… Это…

        Она замолчала, потупив взгляд. Я понял, что она говорила о собственной беременности, но не до конца понимал, где она успела его нагулять, если безутешно ждала моего звонка.

       — Я начала общаться с парнем с работы. Ничего такого, обычный флирт, время от времени походы в кино. Я даже и не думала, что это зайдёт так далеко, но однажды он позвал меня к себе. И тогда я подумала, что нет смысла надеяться на твоё возвращение, тебе было хорошо и без меня, куча фанаток могла стать прекрасной заменой. А что оставалось мне? Быть твоей тенью? Мне всегда говорили, что я достойна большего, что я сама могу достичь чего угодно, что такая многогранная личность может найти своё призвание в чём угодно, но я…я всё просрала. 

       Мне стало жаль её, несмотря на прямое признание в измене. У нас были прекрасные отношения, по крайней мере, я так считал. Мы находили общий языке во всех изучаемых сферах, и прекрасно дополняли друг друга. И до какого-то момента я в самом деле верил, что она дождётся меня и согласится стать моей женой. Но Ёнам решила действовать параллельно с развитием моей карьеры, и посчитала нужным лечь под другого.

       — Дальше ждать было просто бессмысленно, — сказала девушка тихо, прекрасно понимая, что лжёт. — Мне казалось, что я пропускаю всё самое яркое в жизни, живя от четверга до четверга. Потому согласилась и…мы переспали. А потом он сказал, что я — самое лучшее, что есть в его жизни, и мы начали встречаться. 

       Она подняла глаза и впервые за наш разговор посмотрела прямо на меня. Там, в глубине наполненных слезами пропастей зияли яркие огни прошлого, которые манили меня до сих пор, несмотря на то, что их обладательница вызывала отвращение. 

      — Я замужем, Хосок, — сказала Ёнам, как будто думала, что это сможет избавить её от чувства вины. — И я беременна. 

      — Да, я вижу, — сказал я, с удивлением отметив, каким стальным кажется мой голос.

        Но я в самом деле чувствовал себя преданным, и в тот момент, когда она стояла передо мной, обнимая себя обеими руками, мне казалось, что мир рушится, оставляя для меня маленький кусочек мрачных воспоминаний, когда мы вдвоём мечтали о совместном будущем и общих детях. А что же оказалось? В перерыв в девять месяцев она успела влюбиться в другого, выйти замуж и зачать ребёнка. А я…продолжал стремиться к заветной цели.

        Решив, что нам больше нечего обсуждать, я развернулся на сто восемьдесят градусов и собрался было уходить, но тут она схватила меня за руку и заставила развернуться.

       — Прости меня. 

       Она ждала, что я подниму голову и наши глаза встретятся, но в тот момент мне казалось, что для меня это будет слишком. Подорванная гордость побуждала к поспешным выводам, но я держался из последних сил, чтобы не высказать Ёнам всё, что я о ней думал. По моему скромному мнению, она поступила подло, и боль предательства разрывала меня на части. И когда она держала меня за руку своей мягкой маленькой ладонью, я был готов на всё, чтобы это продолжалось чуть дольше, но более здравая часть моего сознания, способная принимать взвешенные решения, понимала, что это будет неправильно.        Теперь Ёнам больше не принадлежала мне, и как бы мне не хотелось посмотреть на неё и принять её просьбу, я понимал, что на самом деле я никогда не смогу простить эту девушку. 

       Я освободился из её хватки и отправился вниз по дороге, краем уха слыша её сдавленный плач. Сердце бешено стучало в груди, а мозг ещё не до конца осознавал, что произошло. Но факт был налицо: она предала меня, изменяя мне за моей спиной.

        Возможно, я тоже был не прав, посвящая себе всё свободное время, но на тот момент мне казалось, что жизнь предоставила мне невероятный шанс своими руками построить собственную судьбу. И мне было просто необходимо работать над своими навыками, чтобы стать лучшим в выбранном мною направлении.        Но ей было наплевать на то, что происходит со мной. Отправив меня вершить собственную судьбу, она осталась в одиночестве и вскоре осознала, что не представляет из себя ничего выдающегося. В школе ей поклонялись, как королеве, были влюблены в её красоту и талант, но на деле оказалось, что её оболочка — просто фальшивка, а внутри не было ничего интересного, что вызывало бы любопытство.

       Возвращаясь в общежитие, я принял решение работать над собой ещё интенсивнее, чтобы добиться желаемого и доказать родителям и всем остальным, на что я способен.

        Так время не спеша двинулось дальше, избавляя моё сердце от тягучего ощущения боли, которое не покидало меня ни на одну секунду на протяжении долгого времени. И, когда мне, наконец, показалось, что жизнь можно начать с чистого листа, жизнь решила мне очередной сюрприз.

        Перед финальным испытанием, когда двоих из нас должны были выгнать, а из оставшихся пятерых сформировать новую группу, мой добрый друг предложил всем составом сходить в кафе. Нам как раз дали выходной, и многие с удовольствием поддержали предложенную идею. Я предпринял попытку отказаться, заранее решив отрепетировать движения для выбранного нами танца, но ребята убедили меня пойти, в один голос утверждая, что мне нечего бояться, и с моими навыками место в группе мне стопроцентно определено. 

       Лесть имела положительное влияние, я быстро согласился, подумав о том, что за последнее время я совершенно не давал себе шанса расслабиться. В любую свободную минуту мою голову наполняли отрицательные мысли о бессмысленности моего существования и столь ожесточённой борьбе за место под солнцем. Но ребята, кажется, совершенно искренне хотели хотя бы ненадолго забыть о соперничестве и провести время вместе. Мы, как ни крути, успели сблизиться за прошедшее время, каждый имел друг с другом общие черты и темы, которые можно было обсудить в перерывах между тренировками.

        Так что я ничего не заподозрил.

        Мы поехали в это кафе, которое находилось на берегу океана. По пути веселились, болтали на разные темы и искренне радовались совместному времяпрепровождению. 

       Пили.

        Кафе представляло собой одноэтажное здание из камня, с высокими стеклянными дверями с разноцветным витражом и деревянными окнами, завешанными полупрозрачными шторами с внутренней стороны. Когда я услышал, что заказанное место располагается у океана, то представил себе вполне тривиальное заведение, однако оказалось, что кафе стоит на сваях над водой, а к нему ведёт дорога из досок, протянутая над прозрачной заманивающей гладью океана.

        Оказавшись внутри, мы быстро распределились по небольшой комнате с десятью или пятнадцатью столиками. Кто-то занял место у барной стойки, занявшись приготовлением напитков, некоторые воспользовались оставленными официантами. Я же, потоптавшись у порога, быстро понял, что более-менее трезвым отсюда уйти не удастся, и присоединился к остальным. Мой разум уже был немного затуманен после выпитых бутылок пива, и в атмосфере всеобщего веселья останавливаться на этом не хотелось. Тем более, остальные придерживались того же мнения и активно закидывались очередными порциями алкоголя.

        Впервые за долгое время моя голова очистилась от каких-либо мыслей, совершенно любого рода. Я прочувствовал свободу в полном понимании этого слова. Свободу тела, разума, души. Мне представился шанс оказаться наблюдателем в собственной черепной коробке, запертым, но откровенно веселившемся и живущего липовыми чувствами. 

       И мой друг словно бы специально постоянно подливал мне новую порцию, всячески подначивая и вымаливая поиграть на скорость. Отключившийся мозг перестал подавать какие-либо импульсы, и любая информация, стучавшаяся в дверь штаба, оставалась за его пределами, мучаясь в томительном ожидании.  

      А потом он попросил меня принести бутылку, которая должна была храниться в морозильной камере. Ничего не заподозрив, я послушно поднялся с места, ощущая, как собственные ноги трясутся под весом расслабленного тела, и направился в указанную сторону, где за занавесом из бус скрывалась морозильная камера.  

      Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Это была целая комната с тусклым светом, в которой хранился алкоголь, лёд, мясо, овощи и продукты быстрого приготовления. Всё это было разбито на зоны и выглядело действительно понятно. Даже мне, в совершенно пьяном состоянии, стало ясно, где искать запрошенное другом.

        Я слышал гул, доносившийся из зала, но несколько приглушённо, что позволило прислушаться к собственным ощущениям. Холод морозильной камеры также способствовал расслаблению сознания, и, немного придя в себя, я решил, что пора завязывать. Алкоголь не способствовал развитию танцевальных и вокальных навыков, а только губил мой организм, который и без этого справлялся с тяжёлыми нагрузками. И мне следовало бы подумать об этом, прежде чем давать согласие на столь подозрительное мероприятие.

        Правда, то, что оно подозрительное, я понял слишком поздно.

        Решив не расстраивать остальных парней, я всё-таки достал бутылку, и, развернувшись, твёрдо настроенный донести её в целости и сохранности, я столкнулся с закрывающейся дверью. 

       Благодаря моему состоянию мне не удалось сразу отреагировать на увиденное. Но, думаю, мне бы не удалось этого сделать, даже будучи трезвым, настолько парализованное тело показалось обездвиженным в тот самый момент. Тяжёлая металлическая дверь заперла меня в холоде морозильной камеры, оставив лишь один согревающий предмет в моих руках, чудотворного эффекта которого не хватило бы на длительное время.

        Я решительно отставил бутылку и направился к дверям. Подумал, что они просто пошутили, закрыв за мной дверь, а, может, она и вовсе захлопнулась сама. Однако на мои крики и стуки никто не ответил, из зала по-прежнему лился весёлый смех и звон стаканов.

       Моё отсутствие словно бы никого не напрягло, и это заставило меня задуматься. Я начал осматриваться, пытаясь найти то, что помогло бы мне выбраться, но тщетно. Дверь открывалась только с противоположной стороны, также отсутствовали какие-либо окна, которые можно было выломать — и правда, здесь они были не нужны, — так что мне оставалось надеяться на то, что кто-нибудь поможет.        Я решил экономить энергию, продолжая убеждать себя, что всё это — просто глупая шутка.

***

      — И что потом? — спросил я, с удивлением отметив, что в процессе рассказал подался вперёд и опёрся на гладкую поверхность стола.

        Хосок, впервые за монолог, оторвал от меня взгляд и потянулся к стакану, отпил горячий напиток (это уже вторая кружка, может, хватит?) и усмехнулся.

       Ему было больно вспоминать. Но отчего-то он продолжал говорить, изредка запинаясь и подбирая слова или делая передышку из-за своего слабого голоса. А я жаждал узнать, чем всё кончилось, хотя и без ответа Хосока было понятно, что ничем хорошим.

       Он вдруг поднялся из-за стола и направился к выходу из кафе. Официантка бросила на парня недоуменный взгляд, потому что звук, с которым он отодвинул от себя стул, получился немного громче нормы, но, заметив меня, расслабилась. Я улыбнулся ей, как бы говоря, что всё под контролем, и посмотрел в окно.

        На площадке стоял мужчина с моей сумкой, старательно высматривая нас в толпе людей. Увидев Хосока, он заметно повеселел, и, подождав, пока тот подойдёт, протянул сумку, что-то быстро заговорив. 

       В течение минуты или двух они что-то обсуждали, а потом пожали друг другу и распрощались, и Хосок вернулся внутрь.

       — Вот, — сказал он, передав мне сумку. Я с готовностью принял её и начал проверять содержимое. Вся электроника была на месте, кроме телефона, естественно, который я оставил по собственной неосмотрительности.

        Хосок всё это время терпеливо ждал, попивая кофе. Его взгляд был устремлён на меня, однако личность витала где-то в облаках, и эти две пустые стекляшки не внушали никакого доверия, даже пугали, если подумать. Но, стараясь не обращать на это внимания, я вытащил ноутбук из сумки, и, уточнив у официантки, есть ли здесь Сеть, поспешил подключиться.

       — Так что там с историей? — полюбопытствовал, выйдя на главную поисковую страницу. 

      — Я долго пробыл в этой морозильной камере, — продолжил Хосок, немного успокоившись, — а потом попал в больницу с переохлаждением. Врачи сказали, что оправлюсь я быстро, однако больше никогда не смогу вернуться к любимому занятию. 

      — Это ещё почему?

       — Мне удалили голосовые связки.

        От услышанного я даже вздрогнул и выглянул из-за монитора, чтобы внимательно посмотреть на горло Хосока. Тот, заметив это, еле слышно хохотнул. 

      — Да, это странно слышать, понимаю. Однако голосовые связки не отвечают непосредственно за образование звука. Конечно, после операции я длительное время не мог разговаривать вовсе, потом смог воспроизводить самые простые звуки, но в конечном итоге научился разговаривать заново. И, как видишь, мой голос не особо отличается от других голосов, да и звучит совершенно посредственно… 

       «С этим бы я поспорил,» — подумалось мне.

       — …правда, о пении мне пришлось забыть. Дорога в страну софитов закрылась навсегда. 

       Он сделал глубокий вдох и повернулся к окну. Я вошёл в социальную сеть, однако отвлёкся, прежде чем написать Джему, чтобы посмотреть на Хосока. Его лицо показалось мне бледнее обычного. Изогнутые в улыбке губы вроде должны были делать из его физиономии нечто более весёлое и располагающее к себе. Однако всё портили глаза. Эти бесконечно печальные пропасти тёмного цвета.

       — В итоге я потерял всё, Чонгук. Родителей, девушку, друзей, карьеру.

       — Семья не приняла тебя? — удивившись, спросил я.

       — Они не из тех, кто берут свои слова обратно, — с усмешкой ответил Хосок. — Отправился покорять мир, так, будь добр, не возвращайся. Я пытался выйти с ними на связь, но безрезультатно.

       — Но как ты оказался здесь?

       — Всё, что я имею сейчас, благодаря Намджуну, — сказал Хосок. — Когда я лежал в больнице, то успел познакомиться с Тэхёном. Тогда после длительной ремиссии у него случился рецидив, и он чуть не умер на операционном столе.

        Я не сводил с него глаз, внезапно вспомнив лицо Тэхёна, совершенно белое и отрешённое. Вспомнил, как Юнги трясся за него и буквально тащил на руках. А ещё эти бесконечные таблетки и ампулы с непонятными названиями… Что же с ним, чёрт подери?

       — Впервые я увидел его совершенно прикованным к кровати. Шёл по коридору, и чуть не наступил на маленький мячик, выкатившийся из его палаты. А когда поднял и пошёл отдавать владельцу, то увидел его, ослабленного мальчика с живым взглядом. Я сразу понял, что его дни сочтены, и не верил в то, что повторная ремиссия возможна. Однако поспешил познакомиться. И так как я тогда не мог говорить, то воспользовался его альбомом для рисования, — на его лице впервые с момента разговора появилась настоящая, искренняя улыбка. — Думаю, он до сих пор хранится в их с Юнги квартире.

       — А что насчёт Намджуна? — напомнил я, так как устройством жизни Хосока занимался именно этот таинственный парень.

       — Он пришёл навестить Тэхёна после того, как его состояние нормализовалось. И я как раз находился в его палате, когда они с Юнги ворвались внутрь с конфетами, игрушками и шариками. И пускай сладкое было совершенно запрещено Тэхёну, они всё равно припёрли это и поставили на прикроватный столик, и принялись справляться о его здоровье и радоваться тому, как он выглядит.

        Я же…просто сидел рядом и ждал, пока на меня обратят внимания. А потом написал свою историю, когда они спросили, что со мной случилось. Юнги видел меня по телевизору…надо же, и невероятно удивился моему пребыванию в больнице. А Намджун…сначала сделал вид, что не придал значения моему горю, а при выписке приехал и предложил работать на него. Я…продаю сувениры.

        Хосок сделал последний глоток кофе и отставил кружку, после чего поднялся и протянул мне руку для прощания.

       — Было приятно поговорить с тобой, Чонгук. Но мне пора отправляться к Тэхёну.

        Я вылупился на него. Прекрасно понимал, что этим всё и закончится, но всё равно не мог заставить себя прекратить таращиться. Мир, в котором я оказался по вине Тэхёна, был невероятно таинственен и интересен, и мне, признаться, не хотелось его покидать. Я понимал, что не имею никакого отношения к тому, что происходил, но чувствовал, что должен поступить правильно хотя бы раз. Постоянно бежать получалось лучше, но в этот раз ситуация складывалась совершенно иначе.

        Тэхён… Если ему в самом деле осталось недолго, то не правильнее ли будет отправить его в больницу под медицинский контроль? Или в этом случае уже бесполезно что-то делать? Чёрт.

      — Нет, я… Я пойду с тобой.

       — Что?

        На лице Хосока я отметил удивление, и порадовался тому, что до сих пор способен вызывать у людей какие-либо эмоции, помимо неприязни и желания втоптать моё самолюбие в грязь.

        Но сейчас следовало задать себе вопрос: действительно ли я понимаю, что делаю? Действительно ли хочу брать на себя ответственность подобного рода и превращать свою лёгкую жизнь в…подобную этой? Я ещё не совсем понимал, какой уход требуется Тэхёну, однако точно знал, что Юнги лежит в больнице и не способен дать брату всё необходимое. А также я знал, что им обоим не поздоровится, если к концу месяца не будет набрана кругленькая сумма. 

      — Чонгук.

        Это был голос Хосока, вырвавший меня из размышлений.

       — Я думаю, что способен помочь Юнги. 

       — Ты не понимаешь, о чём говоришь, — удручённо заметил Хосок, подчеркнув сказанное вялым изгибом губ.

       — Ему нужны деньги, — с нажимом сказал я. — А мне — жильё. Думаю, мы сможем помочь друг другу первое время.

        Хосок убрал руку, до сих пор висевшую в воздухе, в карман куртки. Я видел, как его брови свелись в переносице, а на лбу вздулась напряжённая жилка. И чувствовал, как мои слова ударили по его сердцу, заставив поверить в Человечество. Правда, стоит отметить, что я не был тем, кого можно было назвать человеком с большой буквы, а, соответственно, к этому самому слову никак не относился. Мне вообще собственные слова не были до конца ясны, что уж говорить о Хосоке.

       Однако он казался проницательным малым, прокачавшим свои навыки после одного ожога о людское предательство.

        И, хорошенько взвесив все «за» и «против», он сказал:

       — Надо будет посоветоваться с остальными. А пока нам стоит вернуться в квартиру.

        Я расценивал этот ответ как положительный.