Пётр Ильич, опоздавший на работу из-за ужасной пробки и выслушавший речь начальства о том, что ещё один просчёт может стоить ему премии, был не в лучшем расположении духа. Утренних клиентов уже разобрали более расторопные коллеги, так что на Петра Ильича легла одна из самых утомительных обязанностей юридических контор — отвечать на письма по электронной почте.
Вообще, этим должна была заниматься Наталия Сергеевна, но она была умной женщиной и успешно выходила в отпуск, стоило апрельскому ветру принести в город весеннее обострение. И потому со всеми жалобами горожан, освоивших технологии сложнее, чем открытие браузера, служащие конторы справлялись своими силами в свободное время.
Часы в приёмной, старинные и не вписывающиеся в общий стиль солидного агентства, звякнули продолжительно, сообщая, что час обеда неумолимо приближается. Пётр Ильич помассировал брови и отправил очередной ответ, скопированный со стандартной формы и лишь слегка подкорректированный. Только бы не умереть со скуки до обеда, потом он сможет свалить нудную работу на недоученного аспиранта Диму, которому пока серьёзных дел не поручали, но постепенно нагружали всякой рутиной.
И стоило Петру Ильичу подумать о молодом парне, как тот уже просунул голову в дверь небольшого кабинета юриста.
— Геннадий Савельевич сказал вам прекращать валять дурака, — монотонно проговорил он. Выглядел Дима довольно помято и сонно, и виноваты в этом могли быть только сбитый режим и новая консоль. — Тут клиентка хочет немедленно кого-нибудь увидеть, а свободны только вы.
Пётр Ильич приосанился и махнул рукой, одновременно закрывая осточертевшую почту:
— Веди!
Через минуту перед ним сидела женщина лет сорока, полноватая и нервная. Она с подозрением и любопытством рассматривала блестящую ручку в кармане пиджака Петра Ильича, но пока не осмеливалась говорить.
— Итак, расскажите вашу ситуацию, прошу, — разгладив усталые морщины, благосклонно пригласил её к беседе Петр Ильич.
— Я… хотела бы развестись с мужем, — тут же обозначила своё желание мадам.
— Понимаю, бывает… И, по всей видимости, ваш супруг против? — сделал вывод Петр Ильич. Ведь не висит же над их агентством заветное слово «ЗАГС».
— Да, — закивала женщина. — Очень против.
— А почему же вы хотите развестись с ним? — юрист открыл новый файл. Он предпочитал записывать показания, даже когда не имел дело с уголовными делами. Так проще потом найти лазейку в законе, если понадобится.
— Понимаете… — женщина вдруг замялась и сильнее сжала дамскую сумочку, покоящуюся на коленях. — Вы можете мне не поверить. Но… в общем, мой муж мёртв.
— О, соболезную, — протянул Пётр Ильич. Ну, тогда дело будет проще, чем он думал. Суд наверняка установит факт смерти, а Пётр Ильич получит деньги за консультацию и море благодарностей. — Но тогда у вас нет никаких трудностей. Наверняка у вас есть свидетельство о смерти?
Женщина съёжилась и старалась не смотреть в глаза юристу. Затем промямлила:
— Он… мётрв, я точно знаю. Но у меня нет свидетельства. Он сейчас сидит на кухне и ест протухшую рыбу. И смотрит футбол. И это я тоже точно знаю…
Минутное молчание, в течение которого женщина продолжала с видом крайнего смущения мяться на стуле и перебирать ручки сумочки, помогло Петру Ильичу сохранить самообладание.
— То есть… он жив. И мёртв? — не понимая, имеет он дело с одним психом или двумя, уточнил он.
— Да-да, — женщина, видимо, обрадовалась, что юрист так быстро всё понял. Пётр Ильич же, в свою очередь, не мог разделить эту радость с ней, так как всё ещё был смущён и даже начал набирать в строке поиска номер ближайшей психиатрической.
— И как давно? — один хороший друг, врач, как-то рассказал Петру Ильичу, что помешанным лучше поддакивать до вызова бригады скорой помощи, и потому он задал этот вопрос, будто в полумёртвых мужьях, не желавших разводиться, не было ничего экстраординарного.
— Почти четыре месяца, — проговорила женщина, оживляясь и доставая из сумочки свёрнутые бумаги, по дрянному качеству которых можно было заключить, что выдавались они в государственной поликлинике. — Пару недель Серёжа был нездоров, потом вышел с больничного, и на следующий день его уволили. Сказал, коллеги жаловались на запах сгнившего мяса и вившихся вокруг него мух. Между прочим, не так уж и много у него этих мух, я их всех давно по банкам переловила, — вставила она и подсунула Петру Ильичу справки. — Мы ходили в больницу, но врачи только руками развели. А я и не знаю, к кому обращаться. Все говорят, не их профиль. Может, стоило к патологоанатомам сходить, я вот думаю.
— Вполне возможно, — оторвавшись от монитора и не слишком внимательно слушая дамочку, то и дело срывавшуюся на ненужные подробности, Пётр Ильич изучил бумаги и не нашёл в них ничего, кроме формальных штампов и неразборчивого почерка. — А почему же вы всё-таки разводитесь? Тоже из-за запаха?
— Да нет… — женщина потупилась и понизила голос, — не может Серёжа никуда больше устроиться. И не желает. А одна я уже не вытягиваю нас. Поймите, я всего лишь бухгалтер. Сын учится в другом городе, ему тоже надо отсылать деньги, вы же знаете, какие стипендии невозможно крошечные. Серёже, конечно, удобно, но я не выдерживаю… И да, запах тоже беспокоит.
— Так может сходите к врачам получше, и они признают вашего мужа недееспособным? — Петра Ильича ситуация с серьёзно настроенной женой мертвеца начинала забавлять, так что он позволил себе этот вполне дельный совет. А что, возможно, беспокойная мадам отстанет. Возможно, даже заплатит.
Женщина лишь отобрала справки и разочарованно затолкала их обратно в сумочку.
— А если нет? — взволнованно проговорила она. — Он ведь не инвалид какой, ходить может, руки на месте, слава богу, ещё не отвалились. В армию бы нашу его бы забрали с радостью, а вы о недееспособности… Он ещё о-го-го! — почти обиженно подвела она итог, не желая расставаться с какой-то внутренней иллюзией.
Пётр Ильич лишь почесал бровь и снова обратился к поисковику, на этот раз узнать адрес ближайшей аптеки. Давненько он не закупал валокордина.
Ситуация была смехотворная, но заслуженный юрист не мог просто так отпустить странную клиентку. Как-никак она пришла к нему с деньгами и самыми чистыми чаяниями. Разве можно отдать её какой-нибудь другой организации? При нынешней-то конкуренции и неизменном росте числа юридических контор такое решение было бы настоящим расточительством.
— Вы готовы обождать, пока я найду решение? — поднял наконец глаза на мадам Пётр Ильич. — Сами понимаете, у вас случай сложный.
Женщина засветилась изнутри и закивала головой, приговаривая про «святого человека» и «уже трое отказались». Пётр Ильич лишь хмыкнул: видимо, те трое слишком сильно дорожили своим скептическим взглядом на мир и сразу послали странную даму в направлении психиатрической. Неопытные специалисты были те трое, в общем.
Мадам ушла, заполнив необходимые документы и анкеты, и вскоре настал долгожданный перерыв на обед. Пётр Ильич изнывал в часы до него сильнее всех. Во-первых, потому что после единственной за сегодня клиентки ему вновь пришлось разбирать осточертевшую почту, где ненормальных граждан было в десятки раз больше, чем вживую являлись в их контору. Во-вторых, юристу не терпелось позвонить одному старому приятелю.
— Алло, Лёша? Здорово, — пренебрегая бесценной возможностью перекусить, сразу же набрал Пётр Ильич нужный номер. — Не отвлекаю? Отлично. Только что произошло нечто удивительное. Ну, для меня, в твоей практике такое, полагаю, норма. Так вот. Ко мне пришла некто, — он заглянул в анкету, — Ангелина Павловна Погостина и изъявила желание развестись с мёртвым мужем… Проблема есть, и она в том, что он жив… Да, Лёша, говорила, одновременно жив и мёртв… Нет, сама она себя считает вполне живой… Нет, она была одна… Да почём я знаю, принесла мне справки из больниц и всё заливала про мух и трупный запах. Может, она вообще сама свихнулась, а не он…
Алексей Евгеньевич был школьным другом Петра Ильича, но после выпускного их карьерные дорожки пошли по двум популярным, но несовместимым направлениям: юриспруденции и медицины. Однако даже выбрав разные жизненные стези, друзья умудрились отыскать точки соприкосновения: среди психов, посещавших Алексея Евгеньевича, был изрядный процент уголовников и мелких нарушителей, а среди обращавшихся к Петру Ильичу было достаточно истеричек и невротиков.
Алексея Евгеньевича забавный случай заинтересовал, и он по старой дружбе согласился встретиться с Ангелиной Погостиной и в особенности с её мужем. Петру Ильичу оставалось лишь позвонить обеспокоенной гражданке и попросить заглянуть в контору на следующий день, но уже в сопровождении нерадивого супруга.
Как оказалось впоследствии, приглашать Сергея Погостина непосредственно в офис было большим просчётом. О прибытии супругов на следующий день Пётр Ильич догадался довольно быстро: гнилостный запах распространялся куда быстрее, чем можно было предположить. Спешно были распахнуты все окна, а коллеги смотрели на Петра Ильича и его клиентов с ярко выраженным, но молчаливым неодобрением.
Сергей Погостин являл собой зрелище одновременно устрашающее и нелепое. Кожа его посерела и кое-где отходила лоскутами, и если бы не спортивный костюм, прикрывающий большую часть тела, то наверняка все окружающие могли бы лицезреть не только обвисшие мышцы, но и оголённые кости, и все прелести анатомического строения среднестатистического гражданина, не слишком разборчивого в еде и не особо чурающегося выпивки. Алкоголем, кстати, от Сергея Погостина тоже несло, но это был скорее плюс: спирт успешно замедлял процессы гниения, потому странный мёртвый муж не рассыпался и был вполне бодр.
Сергей отказался от приглашения сесть и тут же сунул под нос Петру Ильичу свой паспорт и трудовую книжку.
— Я двадцать лет отработал на заводе! — тут же завёл он, похоже, уже наизусть заученную песню. — На благо Отечества старался. А теперь даже в самые дохлые цеха не берут, козлы! Я не тунеядец какой-нибудь, я человек рабочий!
— Серёженька, так ведь месяц уже ты никуда не ходишь, — увещевала его супруга, повисая на его руке и рискуя её попросту оторвать. Как ни странно, мадам Погостину вовсе не смущало плотное амбре, исходящее от мужа — видать, и вправду принюхалась. — Ну Серёженька, ну нельзя так…
— У меня и паспорт, и полис, и даже водительские права есть! — продолжал что-то доказывать Петру Ильичу, до сих пор не проронившему ни слова, муж-мертвец. — Есть документ — есть человек! И покуда я есть, я имею право и на работу, и на супругу свою!
— А вы знаете, что ваша супруга тоже имеет право на свободу? — несколько непрофессионально спросил Пётр Ильич, поморщившись. Видом и в особенности ароматом Погостина он был так шокирован, что на некоторое время забыл, что за дело он взялся только ради лёгких денег. Тем более, что деньги с каждой секундой переставали казаться ему такими уж лёгкими.
— Только через мой труп! — Сергей хотел было стукнуть по столу кулаком, но то ли в нём проснулись понятия о поведении в обществе, то ли он побоялся кулак этот потерять от сильной встряски. — И через суд!
— Да помилуйте, вы же и есть труп! — критично осмотрев его, попытался втолковать ему Пётр Ильич. Ангелина всхлипнула: похоже, она сама не раз и не два пыталась сказать своему муженьку что-то подобное. Но Сергей лишь опять потряс документами:
— Паспорт — во! Я — во! — он ткнул пальцем в рыхлую грудь, и тот провалился туда чуть глубже, чем предусмотрено обычной человеческой анатомией. — И врачи эти ваши в морг меня ещё не запихнули — дамся я им!
По счастью, в этот момент жаркий спор прервал Алексей Евгеньевич, спешно вошедший в кабинет и сразу же переместившийся к открытому нараспашку окну. Он с профессиональным любопытством оглядел Сергея Погостина, а затем, пожав руку Петру Ильичу, заметил:
— Или это великолепнейший грим, или редчайшее заболевание — странно, что его ещё не диагностировали, но что возьмёшь с этих бюджетников несчастных — или массовая галлюцинация. А с ума сходят, как известно, в одиночку, а не компанией.
Пётр Ильич кивнул, но не очень уверенно. Он-то ожидал увидеть вполне здорового физически и немного приболевшего психологически мужчину, а получил всё с точностью до наоборот. И теперь, очнувшись и вспомнив, что ему необходимо ещё и развод оформить по просьбе гражданки Погостиной, принялся обмозговывать это странное дело.
С одной стороны, Сергей Погостин действительно жив, особенно юридически. Ни свидетельства о смерти, ни каких-либо ещё документов, подтверждающих его тяжкое состояние. Вряд ли врачи вообще осмелятся хоть как-то подступиться к этому непростому делу, а на платную медицину у Погостиных может и средств не хватить. С другой стороны, любому адекватному человеку с работающим зрением и обонянием ясно, что дело с душком да ещё с каким.
Тем временем Алексей Евгеньевич бегло осмотрел пациента и сообщил Петру Ильичу преинтереснейшие сведения: у гражданина Погостина сердце не то что не билось, а вовсе отсутствовало, а из рабочих органов остались только лёгкие — больше для болтовни, чем для дыхания — и печень, отвечавшая за приём значительных порций спиртного. Все всякого сомнения, он никак не мог быть живым, но, к сожалению, как только ему указывали на этот прискорбный факт, начинал возмущаться и размахивать замусоленным паспортом. А, как известно, мертвецы — не самые большие охотники повозмущаться.
— Нельзя ли тогда признать его недееспособным инвалидом из-за отсутствия всех этих органов? — негромко спросил Пётр Ильич, отведя друга в сторонку от супругов Погостиных. — Тогда и делу конец.
— Инвалидом можно, недееспособным — никак, — развёл руками Алексей Евгеньевич. — Сам видишь, глазами видит, руками машет, ногами ходит. Вот когда у него эти руки-ноги начнут отваливаться, тогда и приходите, как говорится. Может, и недолго ждать осталось.
— Так ведь не могу я ждать, вот стоит клиентка и требует развода, — указал на Ангелину Погостину, с жалостью смотревшую на мужа, Пётр Ильич. — Или, может, скажешь бросить это дело? Ну уж нет, я не из тех, кто сдаётся на полпути.
И, уже обращаясь к Погостиным, сказал, вновь нацепив маску сурового знатока законов:
— Что ж, будем разводиться через суд, граждане. Необходимо заполнить заявление о расторжении брака, я смогу помочь вам с этим. О цене поговорим после самого процесса, сами понимаете, случай не из тривиальных.
На самом деле Пётр Ильич и представить не мог, как Сергей Погостин явится в зал суда. Точнее, какой незабываемый культурный шок испытают судья и прочие свидетели процесса. И примерно о том же ему заявил Алексей Евгеньевич, стоило чете удалиться с заполненным заявлением к облегчению всей конторы:
— А что суд сделает такого, чего не можешь сделать ты?
— Разведёт их, вот и всё, — пожал плечами Пётр Ильич. — А я получу свой гонорар.
— Но как ты можешь вот так легкомысленно относиться к такому… инциденту, — не придумав надлежащего эпитета, возразил Алексей Евгеньевич. — В институт бы его какой исследовательский… Может, какая команда и нобелевку возьмёт после изучения такого экспоната.
— Меня это больше не касается, — всё ещё отнекивался Пётр Ильич, но начал понимать: друг теперь не отстанет от него. Его человеческое сердце дрогнуло, а профессиональный интерес заставлял продолжать уговаривать юриста решить дело мирно.
— Подумай, если знакомство общественности с товарищем Погостиным начнётся в зале суда, никого же к нему для исследований не подпустят.
— А может, после суда как раз и подпустят, — буркнул Пётр Ильич, высовываясь в окно и жадно вдыхая свежий воздух. После чего велел заглянувшей уборщице быть любезной и переменить всю воду в графинах на столах работников конторы.
Дело неупокоенного гражданина Погостина застряло в голове Петра Ильича, словно кость в горле, беспокоя и не давая отвлечься на более мелкие заявления. После обеда он обложился всевозможными кодексами, надеясь найти в них хотя бы намёк на то, как можно разрешить спор между супругами, один из которых упорно отказывался признавать свою смерть. По истечении часа Петру Ильичу даже начало казаться, что Сергей Погостин не умер исключительно назло бесплатной медицине и судебным учреждениям: никаких актов и статей, предусматривающих проведение бракоразводного процесса с живым мертвецом, не было, а применять уже существующие было опасно — даже вчерашний студент, оказавшийся на адвокатском месте, разнёс бы подобные доводы в два счёта.
Незримой тенью над Петром Ильичом нависал также и Алексей Евгеньевич, чьи глаза горели тем самым блеском, с которым булгаковский профессор Преображенский препарировал пса Шарика, превращая того в человека. И ведь было в словах медика рациональное зерно — негоже пропадать такому уникуму из-за его же упёртости. Как природа вообще допустила подобное? Неужели Пётр Ильич позволит ещё одной тайне человечества сгинуть в судебных застенках?
— Алло, Лёша? Помнишь, ты хотел этого Погостина на опыты сдать? Без его согласия никак не выйдет, он же вменяемый и смерть его никто не фиксировал. А?.. Ты же сам видел, он какого угодно барана переупрямит! Рабочий человек, чтоб его… Что? Ни за что! Лишний раз водить его к нам я не собираюсь — из меня мои коллеги тогда тоже сделают живого мертвеца, а может, и мёртвого. Ладно… Хорошо, соображу нейтральную территорию. Дам знать, если клюнет.
Следующее утро началось для Петра Ильича со звонка Ангелине Погостиной. Та радостно сообщила, что прямо-таки рвётся в зал суда, только минуту назад Петра Ильича вспоминала. Но тот отрезал:
— Нет, заявку ещё даже не рассмотрели, а у меня сегодня выходной. Передайте трубочку Сергею, а с вами я всё улажу в понедельник, договорились?
Погостина ойкнула, три раза извинилась и один раз удивилась, но всё-таки позвала мужа к телефону.
— Это ты опять, крючкотвор? — ворчливо спросил Сергей вместо приветствия. Петру Ильичу показалось, что из трубки пахнуло тухлятиной, но виной всему, скорее, были свежие воспоминания о не самом свежем вчерашнем визите.
— Для вас — просто Пётр Ильич. Вы сами понимаете, какой вы неординарный человек. Такая преданность делу и стране… В общем, Сергей — я же могу вас так называть? — не хотите ли пропустить по рюмочке чего-нибудь этакого? Погода замечательная, в парке свежо и ветерок приятный дует…
— А-а-а, подмазываетесь, — протянул Сергей, но трубку не бросил.
— Всего лишь хочу поговорить, как разумный человек с разумным человеком.
— Не буду я разводиться. Я Гелю под венец не тащил, это всё она, — вдруг, понизив голос, едва ли не шёпотом заговорил Сергей. — Вы, товарищ юрист, это учтите в ваших бумажках, моей вины нет здесь совершенно. Это всё она, дура, хотела первее подружанек выскочить… То есть да, согласен. Через два часа.
Похоже, Ангелина Погостина всё ещё обреталась слишком близко от телефона, так что Сергею пришлось резко согласиться, после чего Пётр Ильич остался наедине с короткими гудками. Ему оставалось лишь пожать плечами, одеться и направиться в ближайший филиал «Красного и белого», чтобы, как выразился Сергей, было чем «подмазаться».
В назначенный час Пётр Ильич уже сидел на скамейке близ входа в городской парк, однако ждать ему пришлось ещё добрых десять минут. Зато уж о приближении Сергея Погостина он узнал в тот же момент, как тот показался на противоположном конце улицы. Люди косились на живого мертвеца неодобрительно, наверняка бурча про себя: «Пьяница» или «Сходил бы хоть в пруду помылся». На возмущённых граждан Погостину было наплевать, зато Петра Ильича он заприметил сразу — и даже не его самого, а заветную бутылочку, спрятанную по-простецки под мышкой.
— Не брезгуете со мной из одной тары пить? — хмыкнул Сергей, подойдя к юристу и засунув руки в карманы необъятной плотной куртки, уменьшавшей эффект, производимый его амбре, раза в два-три.
— А у меня и пластиковые стаканчики наготове, — улыбнулся ему в ответ Пётр Ильич, вставая со скамейки и направляясь в глубь парка. В душе он порадовался, что Погостин не протянул ему руку в знак приветствия, иначе бы или возникла неловкая заминка, или свою ладонь Пётр Ильич потом оттирал бы со скипидаром.
Они обосновались под раскидистой липой в дальнем конце парка, где не было даже гуляющих с собаками и любителей полуденных пробежек. После двух стаканчиков, приправленных нехитрой закуской не первой свежести, которую Сергей принёс сам, он стал куда менее насупленным и даже первым завёл разговор:
— Хитрый вы народ, адвокаты. Ты ж, Пётр Ильич, так и видишь зарплату моей Гели у себя в кармане, ну признайся? А вот шиш, — вместо шиша Сергей продемонстрировал куда более красноречивый кулак, облезшая кожа на котором обнажила белёсые костяшки. — Я её законно в жёны взял, а ты… — вместо того, чтобы завершить фразу, Погостин осушил полный стаканчик водки одним махом. Пётр Ильич только дивиться мог стойкости мертвеца к пагубному влиянию алкоголя.
— А вот была бы у тебя своя зарплата, тебе никакая жена не нужна была бы, — подметил он, доливая Сергею новую порцию. Запах спирта неплохо перебивал гнилостную вонь мертвечины, так что сам Пётр Ильич больше нюхал, чем принимал на грудь — и всё равно старался дышать через рот.
— Дык сам видел, — Погостин вновь полез в карман за трудовой книжкой, но потерялся в карманах и, махнув на это дело, вновь выпил. — Черти гонят из цехов, родной завод меня подставил, а потому что начальство у нас — козлы, как пришли пять лет назад, так всё уже разворовали, а мы в три смены и в семь потов работаем…
— Не пробовали искать другую работу? — сочувственно покачав головой, поинтересовался Пётр Ильич.
— Что, как ты, в кабинете штаны просиживать? — фыркнул Погостин, откусывая голову у сушёной воблы. — Э, не, я на такое не подписываюсь. Что-то там думать, писать, щёлкать по компуктеру — это не моё всё, голову сломаю, а может, и сам компуктер ещё раньше. Это Геля во всём этом разбирается, а я так — мне вот скажут деталь какую, мерки дадут, я вам и… — монолог вновь прервался на возлияние.
— А если работа не умственная? И платят хорошо. И кормят три раза в день, как в ресторане.
— Это что, ты меня в санаторий сплавить решил? — Сергей от смеха едва не подавился рыбьим хвостом. — Что, так сильно денег хочется, а?
— А будто тебе не хочется, как в санатории, жить. Видел врача у меня в кабинете? Алексей Евгеньевич Ливенштейн.
— Первый раз о таком слышу.
— А между прочим, в научном сообществе уважаемый специалист.
— И что он? Опять будет градусники в срамные места совать, как те дурни из поликлиники? — насторожился Погостин, да так, что даже забыл вновь влить в себя порцию водки.
— Зато не бесплатно, — нарочито бесстрастно пожал плечами Пётр Ильич. — На самом деле, если уж мы говорим об Ангелине Павловне, — он сделал ударение на полном имени мадам Погостиной, и почивший супруг насторожился, — то ей, насколько показывает моя практика, придётся поиздержаться не только на меня, но и на вашего адвоката, чтобы тот был не слишком усерден во время бракоразводного процесса. А это ещё один удар по вашему бюджету. Или, вернее сказать, её бюджету, ведь несомненно развод состоится.
— Угрожаете? — в горле у Сергея что-то заклокотало — не то непроглоченная водка, не то продукты разложения. — Я сказал же, шиш вам, а не развод.
— Увы, в суде подобные аргументы не принимаются, — став очень официозным и серьёзным, покачал головой Пётр Ильич. — Да и потом, допустим, и правда выйдет шиш. Но и вам от Ангелины Павловны — тоже шиш. Она в любом случае поиздержится, не на меня, так на другого специалиста. А может, и не на одного. Процесс затянется на долгие недели, а то и месяцы, если вы будете упорствовать, — месяцы непрерывной утечки денег из вашего дома. Вы добьётесь лишь того, что Ангелина Павловна сложит свои вещи в чемодан и уедет к матери или к сестре — что фактически будет равнозначно вашему разводу. Затем на вас наконец нажалуются соседи, придёт милиция — и тогда уж им объясняйте, какой вы живой. У них с живыми разговор порой короче, чем с мёртвыми.
Разошедшись, Пётр Ильич не заметил, как Погостин притих. Вместо того, чтобы прикончить бутылку, он долго болтал остатки спиртного в ней, а затем, залпом осушив из горла, задумчиво заметил:
— Врачам же как собакам платят. Откуда у них средства на энтот ваш санаторий?
— Врачам-бюджетникам. В платной медицине расценки совсем другие. А на ваше, милейший, изучение ещё и грант дать могут, а это уже как минимум год не только санатория, но и регулярных оздоровительных процедур, чтобы вы дожили до следующей Нобелевской премии.
— Скользкий ты всё-таки человек, Пётр Ильич, — Сергей с неудовольствием заметил, что водка кончилась, и, даже не распрощавшись, побрёл на выход из парка. Шёл ровно, почти не покачиваясь, будто не он только что выдул добрый литр сорокапроцентного спиртового раствора. «Надо было этиловый спирт у Лёши просить», — хмуро подумал Пётр Ильич, так и не поняв, увенчалась ли его вразумительная беседа успехом.
Лишь через день появились новые вести — Ангелина Погостина вновь нанесла визит в юридическую контору. Выглядела она при этом чуть растрёпанно, но тем не менее как-то неуверенно-радостной.
— Спасибо, Пётр Ильич, — с порога сердечно поблагодарила она юриста сразу после приветствия. — Я к вам, собственно, чтобы ваши законные отдать и бланки все верно заполнить. Вот, мою часть и часть Серёжи, он на своих уже везде где можно расписался.
— Что, так ему судиться не терпится? — вздохнул Пётр Ильич, но, рассмотрев заголовок формы, сперва не поверил своим глазам. Пропустив щебетание мадам Погостиной мимо ушей, он дважды перечитал, а затем поднял на счастливую гражданку глаза.
— Неужели взял и согласился?
— Да не поверите, ещё позавчера сам не свой стал, — Ангелина Павловна тут же заняла стратегическую позицию на стуле рядом с рабочим столом Петра Ильича и защебетала, как ранняя пташка: — Всё про институты какие-то говорил, как он станет нобелевским лауреатом. Побежал узнавать номер какого-то доктора Лихтенштейна…
— Ливенштейна, — поправил её Пётр Ильич, который теперь тоже не мог избавиться от улыбки на лице.
— Вот-вот, всё помню, еврейская какая-то фамилия. Вчера ходил к нему, а доктор отрезал: или никакого ему научно-просветительского будущего с трёхразовым питанием, или мы с ним разводимся. Нельзя же, чтобы у научного прорыва был «прицеп» — мне так Серёжка и заявил, сам все заявления распечатал. Дай Бог форма та, а если и не та, то давайте нужную оформим… Я бы к маме наконец съездила…
На все юридические тонкости ушло каких-то полчаса. Ангелина Павловна была отпущена домой, чтобы с лёгким сердцем на следующий же день сходить в ЗАГС, а затем, быстро собрав вещи, взять двухнедельный отпуск и укатить к любимой маме.
О судьбе же Сергея Погостина Пётр Ильич узнал только на следующих выходных, когда нашлось время пересечься с Алексеем Евгеньевичем.
— Он такой трудный, Петька, — повторял он. — Но такой уникальный! Честное слово, если бы можно было отделить его вздорную сущность от его редчайшей, феноменальной патологии, я бы сделал это незамедлительно, а ведь в последний раз я скальпель в руки брал, когда в меде мы мышей препарировали. Мои коллеги уже звонили своим знакомым из Германии и Израиля, но транспортировка такого хрупкого создания не представляется возможным — срочный саммит созвали, буквально на днях будет! Эх, Петька, если бы все разведённые в итоге оказывались такими же замечательными экспонатами, я бы первый пошёл к тебе заявление оформлять!