Сломлен

Двадцать первое апреля. На часах двенадцать. Уроки должны кончиться через 3 часа. В ряду у окна, где-то на третьей по счету парте сидел высокий парень, в ветровке и шапке-ушанке. На улице температура за плюс двадцать, ему не жарко? Нет, совершенно. Ветровку он, может, и снимет, а шапку — никогда. Это было самое ценное для России, подарок от отца, который он заслужил. Он пообещал отцу никогда не снимать головной убор и хранить его, как зеницу Ока. Пока что он выполнял своё обещание. 

Первый звонок на урок давно прозвенел. В стиле федерации было бы опоздать на урок, тем более литературы. Самый нудный, который был специально создан, чтоб на нем спали. Но с прошлого урока он не выходил из класса, всю перемену проторчал в классе, глядя в окно. Как уже распустились на деревьях почки, выглядывали маленькие, зеленые листочки. Небо, белоснежно-голубого цвета, что от яркости весеннего солнышка беспощадно жгло глаза. Птички, что весело чирикали и прыгали с ветки на ветку. Весна была прекрасна, когда было тепло, но не когда дожди льют целыми днями. Но синоптики обещали, что две недели осадков в виде дождя не ожидается, что славно. Это значило для парня, что гулять он будет очень много и подолгу, приходить поздно ночью, ловить в проходе недовольный взгляд отца, но тот ничего ему не скажет. Ведь был таким же в юности. А что поделать? Яблоко от яблони далеко не падает. Если в тот момент не подует ветер... 

Вот кто, а Германия с этим может поспорить. Его отец — дебошир, агрессор и садист. Двумя словами настоящий злодей. Но вот Германия, сын того, кого все боялись, был совершенно другим. Добродушным, отзывчивым, улыбчивым, словно солнышко, что дарит всем счастье и радость. Но многие боялись и презирали немца, ведь он его сын. Он его сын, а значит, такой же на голову сумасшедший. Ведь яблоко от яблони далеко не падает. 

Россия пристально наблюдал за Германией, смотрел, как он реагирует на критику и смешки в его сторону. Удивлением было, что он ничего не говорил и продолжал улыбаться. Это было очень странно. На месте немца русский бы поставил этих идиотов на место, показал, что издеваться самое низкое, что может быть. Ведь унижение это просто попытка повысить за счет других свою самооценку. Россия терпеть подобного не мог, но и вступиться за сторону Германии тоже. Не потому что боялся как потом на него другие посмотрят, а боялся, что этим может разозлить Германию. Это единственное, что его волновало. 

Тогда он не понимал, что он так переживает за какого-то парня в очках и глупой улыбкой, почему думает о нем и остановится не может? Но сейчас прошло достаточно времени, Россия был не из глупых, он понял, что влюбился в этого очкарика. Сын коммуниста не мог не смотреть на немца без улыбки. Когда улыбался Германия, улыбался и Россия. И наоборот, если Германия грустил, то у русского на душе скребли кошки. Хотелось подойти, обнять и прошептать как можно ласковее, что всё хорошо. Но он не мог. Он боялся. 

А вот и прозвенел второй звонок, вырвавший из мыслей юношу, что перестал качаться на стуле и сел более чем нормально за парту, став следить за учениками, что заходили и садились за свои парты. Он глядел пристально и ждал, пока в класс не зайдет Герман, чтобы знать, что с ним все в порядке. И вот юный работяга заходит в класс, со слабой улыбкой на лице и садиться на своё место. Россия тихо и спокойно выдыхает, убирает пристальный взгляд с парня и переводит его на соседа по парте. 

Рядом с ним никто иной, как Китай. Тихий и милый парень, всегда что-то мастерит, даже на уроках, вместо того, чтобы учиться. За это он часто получал нагоняй, но это его хобби, он не может оторваться. Русского это умиляло и забавляло, он частенько, когда урок слишком надоедал, просто устремлял пристальный взгляд на Китай и на то, что он делает. Это было намного интереснее, чем нудная лекция. С первого взгляда можно сказать, будто китаец просто что-то от балды крутит, откручивает и соединяет, но если присмотреться, то понять не сложно, что у него есть собственный, аккуратный и быстрый ритм, которая кажется сначала неразберихой, а после и целым искусством. 

— Йо, бро, что делаешь? — спрашивает федерация, положив голову на парту и наблюдая очередную работу друга. 

— Наручные часы с светодиодной подсветкой и способностью менять цвет своего основания, а по твоему языку "эта резиновая хрень, которая помогает часам на руке держаться", — не отвлекаясь от работы ответил Китай, умудрившись даже подшутить над русским, на что тот обидчиво буркнул, — когда закончу и проверю все функции, которые я добавлю в эти часы, на работоспособность, я дам тебе и можешь подарить "ему", — последнее слово парень выделил тоном, с тонким намеком, который Россия тут же понял, смутившись. 

Китай знал о тайной влюбленности своего друга и честно держал в секрете. Но побесить друга по этой причине — дело святое. Россия часто из-за этого обижался на китайца, но все равно ненадолго. Он правильно говорит, нужно подойти, поздороваться и хотя бы составить дружеские отношения, но и это не мог сделать парень в ушанке. Он знал о Германии всё, а сам немец о нём — ничего. 

— Я не могу, ты знаешь это, — со вздохом прошептал парень, так как учитель стал на них смотреть. Смотреть, но ничего не делать. В принципе, он только смотрел на Китай, однако уже знал, что ругать и отбирать подделку бесполезно. Во-первых, мы получим очень злого и недовольного Китая, что назло будет срывать урок, а во-вторых он достанет запасные инструменты и безделушку и так по кругу. 

— Рано или поздно, Россия, рано или поздно... — прошептал в ответ Китай, мельком глянув на учителя и продолжил своё увлеченное дело.

                                                                                                      ***

Конец всех уроков. Обычно, после этого, со своим лучшим другом Россия шел домой, но сегодня был четверг, что означало дополнительные уроки по выбору после всех основных. Русский бунтарь их, конечно, прогуливал. Негоже тратить время на какую-то дополнительную шелупонь, ведь это время можно провести с пользой и весельем. Увы, его друг Китай не разделял с ним этого мнения и шел на дополнительные уроки. 

— И чего он нашел в этом прототипирование, — ворчал себе под нос парень, накидывая на плечи ветровку, чуть-чуть вздрагивая от легкого и прохладного ветерка на улице, смотря на землю и пиная камушки. 

Убрав руки в карманы ветровки, тут же чувствуя приятное тепло от своего тела, согревая ледяные руки, слабо улыбнулся и поднял голову, чтобы посмотреть на дорогу, как вдруг, недалеко и впереди увидел ни кого иного, как Германию. 

"Странно..." — подумал русский. То было и логично, странно увидеть сейчас здесь, а не в школе, Германию. Потому что тот тоже ходил на дополнительные уроки по праву, даже это знал юный сталкер, а сейчас он прогуливает? Не в характере немца. 

Решив сменить курс, он медленно и незаметно пошел за парнем в белой рубашке, который даже и не волновался, что кто-то за ним идет или следит, потому что ни разу за всю дорогу оный не обернулся. Вот он завернул в какой-то переулок. Данный переулок Россия знал, тут чаще всего ночью тусовались подростки-наркоманы. Заподозрив неладное, юноша остановился и задумался, что там могло понадобиться такому правильному человеку, как Германия. Испуганно вздохнув, будто осознав, он прислонился к стене дома спиной и слегка заглянул внутрь переулка, он видел Германию, что копался в карманах своего рюкзака и, кажется, найдя то, что он хотел, слабо улыбнулся. Тут сердце русского йокнуло, а дыхание участилось. 

"Он принимает наркотики? Не может быть..." 

Но на счастье Российской Федерации, тот, за кем он сталкерил, достал вовсе не шприц или сверток бумаги с волшебной травкой, а обычные сигареты. Почувствовав огромное облегчение, Россия чуть не выдал себя, негромко вздохнув. 

Немец, зажав легонько сигарету в зубах, прикрыл зажигалку рукой, чтобы ветер не сдул огонёк и пару раз чиркнул, поджег сигарету и тут же сделал глубокую затяжку, держа пару секунд дым в легкий и выпуская его через ноздри. Судя по этим действиям, Герман явно курит на протяжение долгого времени и часто. Ибо Россия тоже давно увлекся курением, но все равно когда курил, то покашливал, потому что редко это делал, вдруг батя спалит и всё, прощайте прогулки, привет домашнему аресту. 

Тут случается то, что парень ожидал, но не хотел видеть. Лицо немца с улыбчивого сменилось, сначала на безмятежное, ничего не выражая и просто медленно покуривая, а после искривилось в грустной гримасе. Брови свелись к переносице, нос сморщился, а губы поджались. Было видно, как быстро накапливались слезы в чужих глазах. Тот стал сразу быстро моргать, чтоб не дать слезам накопиться, что было безуспешно и крупные капли слез покатились по щекам, собираясь у подбородка и падали на грязную землю, заполненную различным мусором, в большинстве шприцами. Он закрыл лицо рукой и стал рыдать. Вот именно, рыдать, но тихо, издавая изредка всхлипы и шепча себе вечно под нос: "Почему?" 

В груди подростка болезненно закололо, а сердце сжалось. Закусив нижнюю губу, он отвел взгляд, лишь бы не видеть слезы его предмета воздыхания. Он и сам был готов заплакать, но нахмурился и сжал руки в кулаки. 

"Если не я ему помогу и не одарю любовью, то кто?" 

Набравшись решительности, он полностью вышел из укрытия и медленным шагом пошел к немцу, убрав руки в карманы, специально шаркая мусором под ногами, чтобы тот его услышал. Что было удачно, тот мигом убрал руку от лица, увидев Россию и испугался, отпрыгнув назад и уронив куда-то непогашенную сигарету, о которой он совсем позабыл. На его красном от слез лице красовались свежие, мокрые дорожки. Россия еле себя сдерживал, чтобы просто не ринуться и не стереть одним движением руки все его слезы и прижать к себе. 

Россия остановился на расстоянии вытянутой руки от Германии. Он смотрел на него с ничего не выражающим взглядом, а тот одарял его испуганным, словно котенок, взглядом. Быстро придя в себя, плачущий мигом стер с щек слезы и со злостью посмотрел на русского. Уже нет сил притворяться и выдумывать оправдания. Он был сломлен. А маска где-то потерялась на данный момент. 

— Пришел издеваться надо мной? Валяй, — дрожащим голосом проговорил парень, кой был игрушкой для издевательств. 

Но Россия ничего не сказал и бросил взгляд на упаковку сигарет, что держал в руке немец. Вздохнув, он поднял уголки губ, создавая легкую, но грустную улыбку. 

— А че такие дешевые? — Герман аж в осадок выпал, он распахнул глаза в удивлении и посмотрел на упаковку сигарет в своей руке. Да, дешевые, более дорогие он не мог себе позволить. Вернув взгляд обратно на русского, он снова его удивил. Тот протянул ему свои сигареты, которые уж точно в несколько раз были дороже тех, что курил немец, — держи. Если уж портить здоровье, то изысканно и богато. 

Германия молча взял одну из сигарет русского, наблюдая, как тот сделал также, поджег и закурил, не забыв покашлять, естественно. 

— Редко курю, поэтому кашляю, извиняй, — махнул рукой в сторону парня федерация, наблюдая, как тот в смятении тоже поджег и сделал затяжку. Разница между его и чужими сигаретами была заметна, намного качественнее. 

— Зачем... Зачем ты мне дал? Ты разве не пришел сюда, чтобы посмеяться и даже избить меня? — осторожно спрашивал Гер, поглядывая на Россию, ища в его действиях подвох. 

— Не вижу в этом смысла для меня. Делать мне нечего, как над тобой издеваться, — довольно холодно отвечал он на вопросы, в самом деле просто боясь признаться, для чего на самом деле он к нему подошел, сжимая в руке сигарету. 

— О, правда? — внезапно вскипятился немец, показав оскал из ряда острых зубов, что передались ему от отца, — а по моему вам очень весело надо мною издеваться и видеть, что я ничего не делаю в ответ! 

— Ты меня прости, Герман, но вспомни хоть раз, когда именно я издевался над тобой или хоть раз посмеивался с кем-то за компанию, — здесь Россия почувствовал себя оскорбленным, поэтому ответил с ноткой раздраженности и метнул взгляд на парня, что на удивление мигом задумался, вспоминая, а после на его лице читалось недоумение. Русский слабо улыбнулся. 

— Н-ни разу?.. — удивленно прошептал парень в белой рубашке, смотря на улыбку рядом стоящего русского, — почему? 

Докурив сигарету полностью, даже не потушив окурок, Россия бросил его на землю и встал перед Германией на довольно близком расстоянии, заставляя того смутиться. 

— Германия, я никогда не ненавидел тебя. И не хотел тебе навредить. Ты не заслуживаешь такого отношения к себе лишь из-за того, что ты его сын. Жаль, что я не из многих, кто это понимает... — сердце России вновь начало бешено колотиться, а взгляд метаться из стороны в сторону. Куда угодно, но не на собеседника. Он понимал, что сейчас вот-вот признается, но легче не станет. Он не знает, как Германия отреагирует, — думаю, мне пора признаться что я очень давно за тобой слежу и, эм, я влюблен в тебя... 

Слова были сказаны, нет, выдавлены, будто из самих легких, на последнем дыхании, что аж затряслись кисти рук от страха, а глаза непроизвольно зажмурились. Услышав нервное хихиканье, Россия в недоумении открыл глаза и посмотрел на Германию, который слабо улыбался и хихикал. 

— Я так и знал. Опять мое сознание шутить надо мной. Опять я в чертовом сне, где у меня внезапно все хорошо. Чудес не бывает, мозг, — и парень грустно посмеялся, опустив голову. Данными словами сын коммуниста не то, что был шокирован. Обижен, оскорблен и в какой-то степени отвергнут. Но он решил не сдаваться, не терять надежды. Если уж зашел далеко, то надо закончить начатое. 

Резко шагнув вперед, тем самым нарушив чужое право на личное пространство, грубо схватил за руку и потянул на себя, второй рукой взялся за подбородок, поднимая чужое личико к себе, вверх, и мягко касается своими губами к чужим, создавая что-то наподобие "поцелуя", хотя в данном случае это громко сказано. Так, прикосновение губ. Но Россия вложил в это прикосновение столько чувств, любви и нежности, что Германия буквально растаял, как мороженое в плюс сорок градусов на солнце. Это было неожиданно, странно, но так приятно, что хотелось, чтобы это длилось вечно, но федерация быстро отпрял от чужих губ, а после и слова не промолвив, заключил в объятие немца, прижимая к себе, осторожно поглаживал по спине и периодически целовал в макушку. 

Тот быстро успокоился и обнял в ответ, уткнувшись носом в чужую грудь и иногда нервно вздыхая. Он успел. Успел спасти его, пока не стало слишком поздно, пока он ещё не полностью сломался, когда его ещё можно починить и залечить истерзанную всеми способами душу. Теперь всё будет хорошо. Россия больше не даст своего любимого в обиду. Ухмыльнувшись, подросток достал из ветровки телефон, разблокировал его и стал писать: 

"— Ты не поверишь. Я признался." 

"— Готовь свои часы. Я подарю их ему."