Порыв

Вечер постепенно опускается над трассой Сарта, гасит узкую алую полоску над горизонтом. Последние лучи подсвечивают края наползающих туч, почти незаметных на тёмном полотне неба, где играют всполохи прожекторов и огней всё ещё оживлённых трибун. 
     Гэвин стоит, прислонившись спиной к стенке моторхоума, и вслушивается в далёкий рёв гоняющихся прототипов. Сигаретный дым смешивается с петрикором в воздухе и запахом раскалённой резины, создавая особую композицию, которая бывает только во время ночных гонок в Ле-Мане. Он устало потягивается — мышцы ноют после предыдущей четырёхчасовой смены в душном тесном прототипе. За этот короткий отдых он должен был заставить себя хоть немного поспать, но не смог. Все мысли занимал чёртов Штерн, едва не сошедший с трассы при обгоне кругового. И чего он за него переживает? Они вообще не в одной команде, чёрт подери.
     — Если тебя спалят, получишь выговор, — Ричард, словно почуяв мысли о себе, появляется из ниоткуда. 
     Гэвин поворачивает голову и выпускает дым ему в лицо.
     — Похуй.
     Ричард щурит глаза, отбирает у него сигарету. Гэвин готов его облаять, если он швырнёт её в урну, но Штерн затягивается сам. Он встаёт рядом, прижимаясь плечом к плечу. Довольно невинно для того, кто трахал Гэвина пол ночи перед гонкой. Рид положил хер на все запреты, как только Ричард расстегнул свою рубашку. 
     Потому что, а кто бы не?
     Гэвин усмехается своим мыслям и прижимается плотнее. Некоторое время они молча раскуривают одну сигарету, наблюдая за сияющими панорамными окнами офиса управления. 
     — Когда твоя смена?
     Ричард смотрит на наручные часы.
     — Через час. 
     Гэвин кивает, мысленно уговаривает себя заткнуться. Но затем трясёт башкой и невесело оскаливается:
     — Что за хрень произошла на трассе?
     Штерн спокойно затягивается и медленно выдыхает. Плотный дым соблазнительно соскальзывает с его губ. Гэвин невольно сглатывает, отворачиваясь. Ему внезапно хочется утонуть в поцелуе по-французски с терпким привкусом сигарет. Они же во Франции, чёрт подери! 
Нельзя, Гэвин, сидеть — здесь полно участников и журналистов. 
     — Не бери в голову, — наконец бесстрастно отвечает Ричард. 
     — Как же. Ты скажешь то же самое, если и в забор влетишь?
     Он устало хмурится, передавая Гэвину сигарету. Гул на трассе постепенно усиливается, свидетельствуя о приближающемся к трибунам пелотоне.
     — Перестань. Всё под контролем.
     Рид фыркает и щелчком пальцев отправляет бычок в урну. Иногда Ричард говорит, как дилетант, а не один из самых талантливых гонщиков.
     — Впереди ещё семнадцать часов гонки. Всё, что угодно может произойти.
     Штерн вздыхает, позволяя Гэвину проворчаться, а затем оттесняет его собой ближе к стенке моторхоума. Гэвин чувствует, как у него сердце сбивается с ритма, когда тёплые широкие ладони скользят по гладкой ткани комбеза на бёдрах. Он воровато оглядывается по сторонам, чувствуя на себе пронзительный и спокойный — и-з-у-ч-а-ю-щ-и-й — взгляд, словно Ричарду плевать, что кому угодно достаточно сделать один щелчок камеры, и завтра же они окажутся на первой полосе новостных изданий.
     — Почему ты не совершаешь таких ошибок? — вдруг спрашивает он, опалив дыханием губы.
     — Ричи, детка, я дольше гоняюсь. 
     — Не на много.
     — Просто опыт. И немного удачи.
     Ричард сверкает острой улыбкой, от которой у Гэвина теплеет под рёбрами. Он чувствует, как Штерн распихивает его бедра коленом, и охает, когда тот притирается между ног.
     — Тогда поделись со мной. 
     — Чем?
     — В этом заезде мне не помешает удача, счастливчик.
     Гэвин усмехается, прижимает его за бёдра к себе. Он готов отдать всё, когда Ричи так улыбается.  
     Но Штерн отстраняется сам, когда слышит в стороне приближающиеся голоса гонщиков. 
     — Встретимся на трассе, — говорит он, незаметно сжимает пальцы Рида и уходит в паддок. 
     Гэвин чилит ещё какое-то время, а потом натягивает верхнюю часть комбеза на лонгслив. Он уходит из моторхоум-парка, здороваясь по пути с измученными после длительного заезда коллегами, стекающимися со стороны боксов. 
     Гэвин видит Ричарда на пит-лейне. Высокий, статный, с красивым разлётом плеч, Штерн разговаривает со своим инженером, рядом крутятся комиссары и механики. Кто-то спит прямо на стульях или покрытии, урвав секунду свободного времени. Рид бросает взгляд на командный мостик, где нервные стратеги и инженеры переговариваются по радио, сообщая пилотам о том, насколько интенсивно изнашивается резина, что произойдет с теми тучами, которые зависли над девятым поворотом, а также на какой передаче, с каким усилием на педали газа и насколько медленнее или быстрее пилоту нужно пройти следующий поворот.
     Гэвин смотрит на мониторы — у Коннора большой отрыв, одна из лидирующих позиций. Через двадцать минут начнется мелкий дождь на всех сегментах трассы. Но всего через минуту старший Штерн подъедет на пит-стоп, где его сменит брат, у которого управление аквапланированием — одна из сильных сторон. Стоило только выпустить этих чертей на трассу! Можно сказать, уже все знают, как закончится гонка, и Гэвин даже почти  не расстраивается за свою команду. Хотя об этом слишком рано говорить, потому как 24 часа Ле-Мана никогда не бывают предсказуемыми.
     Инженер отвлекает Гэвина от мыслей и сообщает о смене пилота его команды через две минуты. Рид кивает. Нужно идти в свой бокс, но вместо этого он шагает прямо к Ричарду.
     Рид разворачивает его к себе, опускает забрало шлема и прижимается губами к тёмному стеклу.
     Рядом гудят разномастные голоса, пищат приборы, щелкают вспышки камер. Громко ревëт приближающийся прототип.
     Гэвин отстраняется и шепчет одними губами:
     — На удачу.
     Он не видит его лица, но знает, что Ричи улыбается.