Крики боли и мольбы о спасении разрывали перепонки. Всё вокруг трещало и плавилось, пропадая в пасти жадного огненного монстра. Жёсткая хватка некогда ласковых материнских рук не позволяла вырваться и убежать туда, куда глядели глаза маленького мальчика.

— Маменька! Маменька! — полный страха и ужаса голос дрожал, словно фарфоровая чашка, неаккуратно бьющаяся о блюдце. — Куда же мы, маменька?! Что же вы делаете, маменька?

Дитя то и дело оборачивалось и пыталось выдернуть руку из захвата. Спотыкаясь то об обрушившиеся балки, то о полыхающие ковры, то о руки уже погибших людей, он задерживал как мог куда-то спешащую женщину. В его глазах было много вопросов, а в голове царила паника. Она впервые полностью завладела маленьким мальчиком, не позволяя оставаться ему как прежде смирным и хладнокровным. Во второй руке женщины был крепко зажат факел. Она не отвечала на вопросы. Она просто продолжала вести его дальше. Когда дитя вновь упало, молодая женщина остановилась на несколько секунд и присела перед своим сыном. Её глаза были полны холодной решимости и какого-то поистине трагического тепла. Она мимолётно огляделась вокруг и, вздохнув, подхватила мальчика на руки. Вся её обычно роскошная и сияющая чистотой одежда теперь была перепачкана сажей и маслом. Она была мокрая от большого количества вылитой на неё воды. А ещё от крови. Но мальчику было не до этого. Он лишь уткнулся матери в шею, обхватив её своими руками, и смотрел ей за спину. Крики и стоны удалялись, а блестящий жёлто-красный монстр продолжал распространяться по поместью. То горели обломки его ещё пока совсем короткой жизни. То вопили служившие ему с его рождения люди. Мальчик крепче сжал мокрую ткань маминого платья и зажмурился.

— Не закрывай глаза, милый, — прошептала ему на ухо женщина. — Запомни каждый миг.

Договорив это, она поднесла факел к ещё не успевшим воспламениться шторам и коврам, продолжая бежать и отрезать пути к отступлению. С силой впиваясь в материнскую шею, мальчик чувствовал себя спокойней. Он снова мог слушаться. И потому больше не смыкал глаз, глядя на то, как горят в огне раненные люди и его детские воспоминания об этом некогда светлом месте, полном строгости и вместе с тем любви. Он не знал, сковывает его дыхание витающий вокруг дым или же то было предчувствие того, что больше ничего не будет так, как прежде. Он просто слушал, как отчаянно, несмотря на хладнокровное выражение лица, колотится сердце родившей его женщины. Он просто слушался её просьб и приказов, пока она собственноручно сжигала всё, что когда-то было так дорого и ей самой. Наконец, резко остановившись, она повернула в сторону и забежала в одну из комнат, тут же запирая её на замок. 
 

Внутри уже ждало несколько человек. Среди них мальчик узнал горничную, повариху и её дочку. Они с молодым господином семьи были примерно одного возраста. Девочка стояла почти обнажённая и совсем заплаканная, а от её прежде длинных волос осталось лишь воспоминание — отрезанная коса находилась в руках главной горничной. Девочка теперь была подстрижена под мальчика. Повариха же... Повариха лежала уже мёртвой. Мать спешно поставила ребёнка на пол и рукой подозвала служанку. Та немедленно подбежала к мальчику и принялась снимать с него одежду. Ловко расстегнув все пуговицы, она быстро сдёрнула дорогую одёжку и кинула её дочери поварихи:

— Поспеши и скорее надень это!

Крикнув на девчонку, она вновь вернула всё своё внимание молодому господину, в спешке натягивая на него потрёпанное и изрядно поношенное платье. Закончив, она отошла в сторону. К мальчику вновь подошла его мать. Теперь в руках она держала парик. Присев рядом с сыном, снова, как тогда в коридоре, взглянула ему в глаза. Мальчик закусил губу. Ему совсем не нравилось то, что он видел. Женщина натянула на него парик, прочно закрепив его на маленькой мальчишеской голове.

— Маменька...

— Ничего не говори, милый, — она оборвала на полуслове, аккуратно обхватив его лицо ладонями. — Слушай. Слушай и запоминай всё, что я тебе скажу! — её лицо приняло сложное выражение. В нём было много тепла, много боли, отчаяния и всё той же опаляющей кожу решимости. А в голосе преобладали сплошь лёд и сталь. Она вытерла подступающие к глазам мальчика слёзы. Но не свои. — <i>Ты должен сыграть со мной в одну игру. Она сложная и долгая. Я проиграю в самом начале, но ты должен дойти до конца. Поэтому слушай правила, сынок: начиная с сегодняшнего дня никому не называй своего настоящего имени, теперь ты круглый сирота без прошлого и настоящего; больше никому не верь, ни от кого не жди помощи и сам никому не помогай — во всём ищи подвох и предлагай только услуги; не ищи справедливость — ищи выгоду; иди по головам, будь жестоким настолько же, насколько сегодня были жестоки с тобой; терпи, как бы не было больно, и никогда больше не плачь и не кричи — отныне ты не имеешь права на слабости. Но самое главное — выживи. Несмотря ни на что. Стань самым бесчестным или даже грязным! Но ты должен жить! Нет, — женщина закусила дрожащую губу и сжала в руках ещё совсем хрупкие мальчишеские плечи, — обязан! Перегрызи глотку каждому, кто встанет на твоём пути! А сейчас... — она коротко поцеловала его в лоб и оттолкнула в руки горничной. — Беги!

Договорив, женщина схватила плачущую дочку поварихи и факел. Она больше не смотрела на сына и не слушала его громких рыданий. Услышав звон мечей за дверью комнаты, она решительно подожгла волосы девочки, дрожащей у неё в руках. Затем поднесла факел к мёртвой поварихе, коврам и шторам. Она поджигала всё, что могло гореть. Последним, что подожгла молодая королева, было её собственное платье. Затем она сжала в руках вопящее от боли дитя так крепко, как прежде не сжимала даже собственного сына. Дверь потайного хода захлопнулась. Последним, что в тот день увидел маленький принц, было прекрасное лицо его матери, в секунду сожранное ненасытным огнём. Последним, что он слышал, — были её наставления. За дверьми потайного хода не было слышно жутких воплей сгорающих матери и ребёнка. Или, быть может, он просто был не в силах запомнить что-то столь потрясающее и ужасающее его душу. Однако даже так он мог почувствовать силу этого пламени — его лоб горел от прощального поцелуя матушки. Казалось, тот остался глубоким посмертным клеймом на его коже. Клеймом материнской жертвы, любви и её же ненависти к тем, кто обрёк её сына на столь ужасное существование.

***

С палубы открывался чудесный вид на порт столицы империи Деира. Пристань была ещё далеко, и всё же Тэхён мог поклясться в том, что уже в эту секунду слышал местные запахи и звуки. И если приглядеться, можно было увидеть обычно белокаменные стены пристани. Сейчас они, казалось, впитали в себя свет предзакатного солнца и оттого светились ярко в розовом мареве. Мало какой порт мог похвастаться столь роскошным убранством, каким обладало это место. Совершенно не было бы преувеличением назвать пристань Моклены местной достопримечательностью. И потухшие все до последнего огни на корабле делали приближающийся вид лишь более завораживающим. Суета на корабле не позволяла долго созерцать вечерний город. Нужно было подготовиться к высадке. В конце концов, они уже приблизились к границам местной акватории. Услышав несколько приказов Капитана, Ким Тэхён тут же продублировал их абордажной команде и подал сигналы другим кораблям. Подготовление шлюпок, незамедлительная швартовка, и вот он уже может вдохнуть полной грудью. 
 

Этот город всегда был шумным. Моклена пережила множество восстаний, переворотов и революций. Но все они уже были в прошлом. Вконец укрепившееся положение империи превращало столицу в процветающий муравейник, в который стремились торговцы, путешественники и послы других государств, ищущих, чем поживиться на новообразовавшемся политическом поле. Империя Деира могла показаться дорогим деликатесом, однако, стоило бы только людям снять покров, каждый мог бы увидеть своими глазами, что это место не знало благородия. А Моклена являлась главным отхожим местом империи. Тэхён мог назвать столицу вязкой топью. Он знал: этот город поглотит любого, кто изволил противиться его законам. Быть может, оттого Моклена пользовалась такой популярностью у пиратов. И сам Тэхён никогда не был исключением.
 

Пробираясь мимо торговых лавчонок, он стремился к главной городской площади. Вечерами на ней то и дело устраивались занятные представления с методичным отсечением голов мятежников; конными прогулками, от зрелищности которых участников сей процессии разрывало на части в самом буквальном смысле слова; повешеньем, а также с сожжениями ведьм и колдуний. Нет, Ким Тэхён не мог пропустить столь показательного концерта. Однажды — он был почти уверен — и ему доведётся попробовать на вкус пеньковый галстук. Оставалось лишь надеяться, что посмертный вид с эшафота будет достойным того, чтобы не жалеть о том, что он является конечной точкой всех его деяний.

В конце концов, Моклена не за зря славилась своими закатами.

Наконец, выйдя на площадь, Тэхён не смог сдержать усмешки. Солнце этой империи никогда не разочаровывало его. И этот раз не стал исключением. Пират подоспел аккурат к началу. Огромная толпа горожан взволнованно смотрела на пару избитых девушек, чьи прежде прекрасные черты лиц теперь было не узнать. Люди недовольно бранились и считали своей обязанностью наградить дев парой увесистых камней, брошенных в тело. Одной из девушек такой камень прилетел аккурат в висок, оттуда сразу же засочилась кровь. Но девушка уже не реагировала. Её заплаканные глаза смотрели на безликую толпу безэмоционально. Казалось, она лишь ждала исполнения приговора, более не веря ни в Небо, ни в Солнце. Другая же наоборот крупно дрожала от страха и всё напрасно пыталась что-то сказать. Но отрезанный язык и всё ещё льющиеся крупными каплями слёзы мешали пониманию, превращая любое слово в невнятное мычание. Ей тоже не стоило верить. Ни в людей, ни в справедливость. Ни тем более в Солнце этой империи. Ведь как бы оно не было прекрасно, именно оно обошлось столь жестоко с её жизнью и телом. 
 

От разглядывания подготовленных кострищ и прикованных к столбам девушек Тэхёна отвлёк громкий гул рога, оглашающий начало церемонии. Шум толпы стих, оставляя место лишь незначительным шепоткам. Все люди как один внемлили словам глашатая. Прокашлявшись, он покровительственно оглядел горожан, дождался отмашки и приступил к исполнению своего долга:

— Сегодня, в назидание всем и каждому, на имперский суд представлены Сибилла Динскопс и Анисса Бессэ! Обе обвиняются в использовании колдовства, несущего беды и очерняющего лик Империи! Сибилла Динскопс зачаровывала кареты и повозки, заставляя их переворачиваться на дорогах, что приносило материальный и физический урон как находящимся внутри людям, так и тем, кто управлял экипажами! Анисса Бессэ во время ссоры угрожала и насылала проклятия на брата, вследствие чего его начали мучать головные боли и кошмары! — громко и чётко мужчина оглашал обстоятельства, заставившие людей усомниться в чистоте и праведности юных дам.

Тэхён медленно повернул голову в сторону, наблюдая за специально возведённым строением, из которого за разворачивающейся казнью следили члены императорской семьи. Каждый из них высокомерно наблюдал за последними минутами жизней наречённых ведьмами женщин. Их чёрные, как глубины моря, волосы развевались по ветру, а лица не выражали ничего, кроме благородства. И всё же, Киму казалось, что даже с этого расстояния он мог разглядеть кровожадную улыбку одного из отпрысков правящего дома Пак. Сколько бы он не пытался скрыть своего удовольствия, пират ощущал его своей смуглой кожей. Даже прочная чёрная маска, скрывающая почти половину лица принца, не была способна сдержать исходящей от него мрачной ауры. Нет, казалось, она и вовсе делала его обличие ещё более холодным и надменным. И от одной только мысли об этом, у самого Тэ на лице появлялся не менее угрожающий оскал. Ещё недолго созерцая профиль молодого претендента на имперский трон, он всё же смог вернуть своё внимание глашатаю, завершающему своё объявление:

— Именем Второго Солнца Империи, Его Императорским и Королевским Высочеством, Принцем Пак Джихуном вы объявляетесь виновными в колдовстве и приговариваетесь к казни через сожжение!

Стоило отзвучать последнему слову, как к подготовленным кострищам тут же направились палачи с пылающими факелами. Замерев в нескольких сантиметрах от хвороста, политого маслом, они стали ждать отмашки принца. И только получив его знак, принялись исполнять приказ. Пламя в считанные секунды разгорелось и добралось до тел двух девушек. Сердце Тэхёна замерло на несколько мгновений. Казалось, полыхающий огненный монстр пробуждал в нём что-то слишком важное, чтобы проигнорировать. Не мигая, он заворожённо смотрел на то, как девушек пожирало безжалостное красно-жёлтое чудовище. Невнятные крики боли заглушались вновь набравшим силу гулом толпы. Люди что-то взбудоражено кричали, активно жестикулируя. Казалось, они благодарили принца за то, что тот спас их от столь пугающего колдовства. Их не пугали имеющие куда большую власть и силу природные метки. Их не пугал огонь и запах жжённого человеческого мяса. Ни один из них даже не смел думать о том, что однажды одно из Солнц Империи натравит этого прожорливого монстра и на них. И всё же, Ким Тэхён тоже не мог оторвать своего взгляда от горящих людей. Даже если бы он лично знал обеих, он не мог сказать, что сожалеет о том, что обрёк их на смерть. Это было естественным ходом событий. Неизменной прелюдией. Пугающим символом. Назиданием. Уроком, который всё ещё понял не каждый. 
 

Едва сумев перевести взгляд от огня, Тэхён вновь устремил его на правящую семью. Рядом с принцем в маске неизменно стоял второй крон-принц империи. Оба они пристально наблюдали за собственноручно устроенным действом. Невольно пират вновь усмехнулся. Черноволосые и бледнокожие, примерно одного роста и возраста, их можно было сравнить с прекрасными скульптурами. Люди молвили, что империю Деира оберегает Великое Небо — император Пак Чхоль. Люди молвили, что Бог подарил империи Два Солнца — Пак Чимина и Пак Джихуна. Их чтили и топили во внимании. Их любили и превозносили. Каждый саб мечтал иметь возможность сидеть в ногах этих молодых сыновей Деиры. Каждый доминант держал у самого сердца мысли о том, как бы глубокие чёрные жемчужины глаз принцев смотрели на них с покорностью. Не стоило сомневаться, что они были сокровенным желанием и самой интимной фантазией каждого Господина и Госпожи. Именно на плечи этих двоих должны были лечь все заботы и обязанности Солнечной Империи. 
 

Вглядевшись в безупречно чёрное небо, Тэхён решил, что получил достаточно эмоций от созерцания принцев и сожжения ведьм, и тут же поспешил удалиться прочь, спрятав лицо поглубже в капюшон. Решив, что они уделили народу достаточное внимание, один за другим члены Дома Пак чинно встали со своих мест, и вся бушующая толпа сию же секунду преклонила колени, опустив свои головы. Покровительственно оглядев свои владения, они не спеша спускались к каретам. Никто не смел двинуться с места до тех пор, пока вся императорская семья не покинула площадь. Пират лишь посмотрел вслед удаляющимся экипажам. Странная жадность просыпалась в нём каждый раз, когда он смотрел на Паков. Кровь вскипала и лопалась лавовыми пузырями. Что-то тёмное зарождалось в его глазах. Он больше не мог позволить себе простаивать на месте, и потому спешно скрылся в тёмном переулке. В конце концов, у него было запланировано ещё одно большое дело.

***

Спешившись у дворца, принцы на несколько мгновений пересеклись взглядами и подарили друг другу секундные улыбки. Чуть поклонившись друг другу, каждый из них пошёл к своему дворцу в сопровождении рыцарей. Штат слуг уже выстроился в ровные ряды, встречая своего господина. Все они точно так же, как ранее это делала толпа на площади, не смели поднять свои взгляды на принца. Вальяжно проходя мимо, Его Высочество лениво оглядел своих горничных и дворецких. Холодная улыбка коснулась его губ.

— Ялэй, — обратился он к главной горничной, — подготовь купальню. С маслами. Мы желаем сменить одежду.

Покорившись властному тону господина, она тут же склонила голову ещё ниже. Сколь долго бы она не служила этому человеку, один его взгляд заставлял сжиматься её сердце от страха. Едва сдержав рвущуюся наружу дрожь, она наконец коротко ответила:

— Слушаюсь, милорд.  

Чуть усмехнувшись, крон-принц продолжил свой путь, отдав ещё несколько приказов дворецкому и советнику. Пока служанки суетливо подготавливали своему хозяину ванну и новую чистую одежду, он успел просмотреть несколько отчётов. Дела как и прежде шли своим чередом. Для принца было не редкостью засиживаться за документами до поздней ночи. И всё же, в этот день у него не было для того настроения. Запах гари, казалось, всё ещё витал где-то поблизости. Он точно пропитал не столько его одежду, сколько волосы и кожу. Вспоминая недавно сожжённых девушек, он недовольно скривил нос. Зрелище не удовлетворило его в полной мере. Впрочем, принц не отрицал, что его настроение всё же немного поднялось от осознания того, что этих лиц никогда более не будет возможным увидеть ни в столице, ни в любом другом городе или деревне мира. Поставив необходимые подписи, он наконец услышал от свого личного слуги, что купальня подготовлена. Аккуратно выйдя из-за стола, он направился прочь из комнаты. Прежде чем выйти в коридор, принц кинул горничной ещё одно указание:

— Скажи Уильяму, что Мы желаем видеть его в своих покоях сегодняшней ночью. Пусть посетит Нас после того, как Мы искупаемся.

Вода, смешанная с ароматными маслами, чудесно пахла и развеивала усталость. Сегодня принц планировал отдохнуть и хорошенько расслабиться, позволив отдать себя одному из фаворитов. Подготовка как и прежде была неприятна, заставляла кривиться от слабой боли. Но руки прислуги были ласковы и умелы. В конце концов, его не впервые готовили к ночи с доминантом. После ванны его облачили в хлопковую рубаху, едва ли не достающую до пола. Нежная ткань мягко стелилась по коже. Окинув взглядом свою повседневную маску, он отчего-то раздражённо выдохнул. Слуга уже протягивал ему другую — в этот раз кружевную и лёгкую. Она не была способна полностью скрыть шрама молодого господина, однако это не казалось такой уж проблемой. Чуть поразмыслив над тем, стоит ли Уильям того, чтобы надевать на себя нечто столь изящное, но неудобное, принц небрежно взмахнул рукой:

— Не нуждаемся.

Накинув поверх ночнушки халат, молодой хозяин поместья направился в свою спальную комнату. Ничего, казалось, не было способно изменить его планов на эту ночь. Полный уверенности и стати, он, не торопясь, шёл по коридорам дворца. Однако, стоило ему войти в комнату, он тут же застыл на месте. Слуга и рыцарь, следующие за ним, едва ли не врезались в его спину.

— Мы передумали, — подняв руку, прохладно известил крон-принц. — Скажите Уиллу, чтобы не приходил. И вы двое, — чуть повернув голову в их сторону, он наградил их надменным взглядом, — тоже прочь. Скажите всем, что Мы не желаем никого видеть в комнате до тех пор, пока не разрешим сюда входить.

Договорив, он сделал ещё несколько уверенных шагов внутрь. Как только двери за слугами закрылись, принц тут же выудил из стоявшей рядом со входом урны свой меч. Его взгляд не отрывался от слабо трепыхающихся штор и открытого окна. Выставив меч перед собой, он продолжал идти до тех пор, пока кончик лезвия слабо не впился во что-то. Всё внутри молодого господина напряглось и застыло. С другой стороны шторы возникла смуглая рука, вальяжно отодвинувшаяся ткань в сторону. Во второй руке появившегося мужчины находился колесцовый пистолет, направленный аккурат в вороную голову принца.

— Я предполагал, что во дворце могут завестись крысы, однако и подумать не мог, что тебе хватит наглости объявиться прямо передо мной.</b>

Во взгляде черноволосого наследника появился опасный металлический блеск, а его губы тут же растянулись в ядовитом оскале. Мужчина лишь довольно прищурился, в ответ жадно впиваясь глазами в обычно скрытую маской половину лица. Отчего-то вид на обожённую кожу лба и скулы принца будоражил Ким Тэхёна. Не убирая пистолета, он подался чуть вперёд, позволяя оцарапать свою шею лезвию меча. Принц ни на дюйм не двинулся с места. И пусть на первый взгляд он казался раздражённым и готовым к нападению, пират не мог не заметить жажды в бездонных глазах. Его как и прежде манила опасность. Взведя курок, Тэхён упёр дуло пистолета в лоб наследника престола. С этого расстояния он мог почувствовать сладковатый запах втёртых в чужую кожу ароматных масел, что ещё больше распаляло улыбку на лице пирата. В нём говорил голод. Человек перед ним находился на самом нижнем уровне его личной пирамиды потребностей. Чуть завивающиеся на кончиках смольно-чёрные волосы с зависшими на них капельками влаги лишь больше раздразнивали и манили своим контрастом с белоснежной кожей. Ким Тэхён ощущал каждой клеткой своего тела, что если в ближайшее время он не сможет коснуться этого человека, то сам кончится как личность.

— Долгих лет жизни, Второе Солнце Империи, Пак Джихун, — насмешливо, наклонившись к уху принца, прошептал пират. Из распахнутого воротника ночнушки виднелась давно зажившая метка с вязью чужих имён. Глубже вдохнув запах молочной кожи, он едва удерживался от того, чтобы прикусить черноволосому сабу кожу на шее. Яд злорадства капал с его губ, когда он уткнулся в чужую шею носом и провёл им вверх до виска, продолжая шептать: — Или, быть может, мне всё же стоит звать тебя «Юнги», юная принцесса Деиры?