Минхо аккуратно, еле касаясь проводил кончиками пальцев по Джисоновой спине, скользя по каждому позвонку, ощущения были бы гораздо ярче, надень Джисон сегодня ту белую, тонкую, потрепанную временем майку. Чужие губы ощущались на своих как что-то безоговорочно правильное, нужное.
Поцелуи с ним давно вошли в привычку, проблема заключалась лишь в том, что для Джисона они значили не больше, чем сладкие дружеские привилегии, позволяющие на минуту-другую забыться и расслабиться. С Минхо все по-другому. Каждый поцелуй был как первый, покалывание опухших губ, призрачное тепло после него туманило рассудок, заставляло сердце трепетать и болеть неимоверно в один момент.
Хан аккуратно покусывал пухлые губы Минхо, по прежнему не в силах оторваться от этой сладости, и лишь через четверть минуты отстранился, только чтобы глотнуть воздуха и снова прильнуть своими опухшими раскрасневшимися губами к чужим.
Этот четверг такой же, как и другие, та же квартира, та же кровать, и объятия те же — после них словно кости растворяются, и мурашки табунами по спине бегают без особой на то причины. Без особой на то причины они продолжают устраивать такие «встречи», несмотря на отношение Джисону к проявлению заботы и каких-либо чувств.
Где-то внутри него по-прежнему живет тот семнадцатилетний парень с горячим нравом и сердцем, которому, как говорится, не прикажешь.
Не прикажешь, и оно, глупое такое, влюбится. Влюбится до тех злосчастных бабочек в животе и зрачков расширенных. До щек, в мгновение розовеющих и взгляда пьяного.
Вот только, чувства совсем не для него. Было такое, уже проходили, хорошего на самом деле мало (если это самое хорошее вообще есть, ведь если сравнивать все по-настоящему счастливые моменты с этим человеком и колкий момент расставания, тогда было сказано множество лишних слов, всегда перевесит негативное, и будет постоянно напоминать о совершенных ошибках), лишь мечты разбитые, засунутые в дальнюю коробку и редкие слезинки, что жгут щеки по ночам, скатываются по скулам, шее и впитываются в ночную рубашку.
Спустя каких-то пять минут, их поцелуй становился настоящим сумасшествием, всплеском эмоций, он стал отчаянным.
Ли, поддавшись порыву эмоций, возможно, послушавшись затуманенный разум, нехотя отстранился, его ладонь перешла на осветленные Джисоновы волосы и начинала наводить там свои порядки, накручивая по прядке на палец и издевательски оттягивая их.
— Джисон, я люблю тебя. — взгляд Ли явно мутный, и где-то на дне зрачков плескалась любовь, чистая и искренняя, до боли сжимающая грудную клетку младшего. — Люблю. Люблю. Люблю. Слышишь?
Опять.
— Хён, послушай… — Джисон не вынес встречи взглядами, поэтому все еще тяжело дыша перевернулся на спину и уложил руки на свой живот, на момент задумавшись, словно перебирая всевозможные варианты развития событий, хотя исход предельно ясен: Ли снова уйдет, тихо закрыв за собой дверь и стирая с щек слёзы. — Мы уже так много говорили об этом, и снова возвращаемся к этой теме. Я не хочу отношений. Я не хочу чувств. Отношения это ведь не только взаимопонимание и любовь, это конфликты, Минхо-хен. Я не хочу чувствовать боль, и причинять ее тоже не хочу. Ты сможешь справиться с этим, а любовь сделает тебя лишь слабее, она сгубит тебя.
— Джисони, ты уже. Уже причиняешь боль. Я слабый, но что с того? Пока чувства к тебе живут внутри меня, живу и я. Я ощущаю себя человеком, способным на эмоции, и даже если мне будет больно, пусть. Я просто хочу любить тебя.
Мог бы Хан прочувствовать хоть четверть той боли, разрывающей внутренности Ли, возможно, выбирал бы менее колкие выражения.
За последний год он превратился в камень — холодный, с острой поверхностью, серый, такой, каких миллионы на этом свете.
От прежнего светлого Джисона ни следа — он остался где-то там, в прошом, которое ворошить ой как не хочется, Минхо понимает это, поэтому не напоминает лишний раз о событиях того времени.
Они по прежнему лежат менее, чем в метре друг от друга, слышат чужое дыхание, что почти пришло в норму, казалось, придвинься чуть ближе — физически ощутишь сердцебиение, но они не чувствуют.
Не чувствуют.
Того урагана эмоций, окружавшего их пару минут назад. Поцелуи, касания Минхо для Джисона — то, что приносит в жизнь краски, возвращает в те сумасшедшие семнадцать, когда чувства так же бурлили и вырывались наружу, да, он по прежнему ощущает себя неотёсанным камнем, однако, он нужен и понимает это. С трудом, но понимает.
Знал бы Минхо, что является для Хана чем-то равносильным кислороду — задержи дыхание, и все вокруг опустится в кромешную тьму. Вот только сам Хан не может свыкнуться с мыслью о том, что Ли для него уже давно не друг, таких называют передруг-недопарень. Он боится того, что с ним происходит. Боится переступить черту.
Но он по прежнему не хочет отношений, он не хочет ничего ровным счетом, ведь боится, что своими острыми краями ненароком оставит кровавые следы на сердце дорогому человеку.
Минхо готов терпеть бесконечные раны, лишь бы просто рядом быть, лишь бы губы Хана на своих ощущать, пусть даже под заголовком: «Да все друзья так делают, хен. Просто целуй уже.»
И он целовал, с каждым разом в поцелуй выливая подкопившиеся, душащие эмоции. С каждым разом он рушил себя, как и надежды на взаимность в-том-самом-плане.
Ночи в обнимку под одним одеялом, так же «Совсем ничего не значат» В таком случае ничего не значат и те еле воздушные поцелуи, оставляемые Минхо на разных местах — на висках, щеках, макушке, веках, пока Хан спал и ничего не подозревал.
— Хен? Ты чего, хен? — Джисон, что прежде лежал спиной прислонившись в широкой груди своего хена, сонно потер глаза кулачками, медленно перевернулся на другой бок так, чтобы видеть лицо Минхо, освещаемое мягким светом прикроватной лампы, и старался сфокусировать взгляд, чтобы понять, что происходит.
— Ничего, Джисони. Малыш, засыпай, сейчас только четыре утра. — Ли постарался вернуть Хана в прежнее лежачее положение, но тот упорно сопротивлялся, приподнявшись на локтях и с интересом наблюдая за меняющим выражения лицом старшего. — К тому же, я не думаю, что сейчас подходящее время. Не лучше ли будет поговорить утром?
— Ты так и будешь откладывать этот разговор, да? — он тяжело вздохнул, переводя взгляд с точеных черт лица парня на предметы в комнате. — Мне это надоело.
— Что именно?
— Чувства. Что мы от них бегаем. Что бегаю от них я, просто надоело. Я вижу как тебе тяжело, но. У меня были причины отвергать тебя. В семнадцать я любил, сильно любил, знаешь, как обычно бывает в том возрасте — кажется, что любовь чистая, не такая как у всех, что будет до гроба. Кажется, что навсегда. И знаешь, насколько это больно, когда твое «навсегда» превращается в «на время» и становится таким же, как и у многих людей. Понимаешь, что никакого долго и счастливо о нет. — Парень начал быстро-быстро моргать, не позволяя слезам скатиться. — Тогда я осознал, что всему есть конец, какими бы чувства ни были сильными. Это их свойство. Врываются в жизнь словно ветер весной, переворачивают все с ног на голову, внутренности перемешивает и покидает так же резко, оставляя после себя погром на душе и с мыслями, а так ли это все нужно, если в итоге все как по сценарию: ты либо разлюбишь, либо сердце сам себе разобьешь.
Минхо лишь молчал, перебирая кончик одеяла. Атмосфера в комнате стала напряженной, и никто, если честно, не знал, чего ожидать дальше, все давным-давно пустилось на самотек, ситуация контролю не поддается.
Ли уселся напротив Джисона и кое-как уговорил самого себя поднять сонный взгляд на парня, чтобы увидеть во взгляде того растерянность и
Сожаление.
О чем жалел парень не понять, но почему-то старший чувствовал то же самое. Просто и без причины.
— Минхо, а я люблю тебя. — тоже просто и без причины, резко и неожиданно. Сердце в груди было спокойным, оно совсем не стучало в пару раз быстрее, как можно было бы ожидать. Очередь занимать свои руки одеялом перешла к Джисону, теперь уже он покусывая губу мял самый край одними лишь кончиками пальцев.
И возможно, чуть жалел о сказанном, не понять, к чему это приведёт. Возможно, вот он — переломный момент в их взаимоотношениях, когда по-хорошему было бы взять «перерыв» друг от друга, да обдумать тщательно все, но черт бы побрал сонный взволнованный мозг.
А Минхо все молчал, только слабая улыбка нарисовалась на его лице. Хотелось бы, чтобы он наконец ответил что-то, накричал, о своих чувствах рассказал и о боли, причиненной Джисоном, да хоть о чем, лишь бы не слышать эту тишину, давящую на уши и время от времени перебиваемую городскими звуками из приоткрытого окна.
— Ты знаешь о моих чувствах к тебе.
— Знаю.
— Почему просто не оттолкнул?
— А почему ты просто не ушел?
— Потому что я люблю тебя. Это замкнутый круг. — Минхо запрокидывает голову и горько усмехается, теперь уже и не старается сдержать слёз. Какой смысл? — Ты так и не ответил на мой вопрос.
— Почему не оттолкнул? — кивок. — Да потому что я запутался, хен. Я настроил себя так, что просто думал, что теперь не влюблюсь ни в коем случае, что теперь я — лучшая версия себя, словно робот какой-то. Но ни природу, ни разум у меня обмануть не получилось. Меня к тебе тянуло, а ты всегда с улыбкой на лице и болью в душе принимал меня. Целовал. А я дурак, хён. Я считал, что подобные вещь можно считать дружескими. Не заморачивался. Но знаешь, я понял, что с тобой действительно все будет по-другому. Ты не ждёшь от меня чего-то космического, ты просто полюбил меня вместе с моими тараканами в голове. И я понял, что не смогу оттолкнуть, не захочу. Потому что сам в тебя влюбился. Потому что понял, что лучше тебя уже никого не будет, да и не надо никого лучше. Да и-
Джисон не успел договорить, почувствовав резкую нехватку кислорода и привычное ощущение мягких губ на своих, рука Минхо в волосах ощущалась чем-то, чего так не хватало, в то время как вторая лежала на плече и слабо сжимала его.
Соль, скопившаяся на губах из-за слез, сейчас ощущалась как никогда.
Никакой страсти, здесь она ни к чему. Легкие объятия, красные щёки, слабое головокружение и губы, так приятно сминающие свои, и сердце, наконец-то стучащее сто двадцать раз в минуту. И бабочки снова, теперь они ощущались иначе.
Теперь все ощущалось иначе. Те же касания, те же поцелуи, те же взгляды, только под совсем иным углом. И все устраивает, все так, как надо.
— Надеюсь, теперь ты согласишься встречаться со мной? — Ли отстранился на сантиметр, тяжело вздыхая и совсем (не) случайно проводит кончиком своего носа по Джисоновому. И улыбается, счастливо.
— Соглашусь, хён. Я на все соглашусь, главное, чтобы ты рядом был.
— Неужели только чтобы услышать эти слова, мне понадобилось рыдать по ночам в подушку и подклеивать сердце время от времени? — Минхо вновь сгреб Джисона в крепкие объятия, обычно такие называют медвежьими, улегся на спину и нежно уложил голову Хана на свою грудь, позволяя тому слышать стук своего сердца.
— Сейчас я возьму свои слова обратно!
— Я же знаю, что ты шутишь.
— И ты не ошибаешься.