***
Он давно знал, что умирает. С того самого дня, как получил своё увечье.
Он видел прах своего рассыпающегося черепа. Он чувствовал его на языке, на спине, на руках, в постели. Везде
Прах был везде.
Ему было очень сложно скрывать своё состояние от брата. Папс не должен ничего знать, у него и так слишком много проблем. Санс врал ему в лицо, бессовестно улыбаясь и говоря, что с ним «всё в порядке». А ночью он давился слезами и криками, стараясь скрыть свою боль. Он ведь давно привык к этому, верно?.. Ценой этих мучений было то, что Папс ничего не знал о том, что его брат умирает. Вот и славно, меньше проблем…
Он привык улыбаться совершенно пустой и ничего не выражающей улыбкой, с вдавленными в сам череп уголками рта. Он просто не мог не улыбаться. Улыбка — часть его природы. Часть его существования. Часть его.
Он привык к жуткому чувству голода, которое появилось спустя несколько лет после… После чего? Этого он не помнил. Помнил лишь смутный силуэт кого-то, кого-то… знакомого? Но это уже не важно.
Ничего не важно. Важен лишь брат и чудовищный голод.
Наверное именно тогда он и убил первого монстра.
Просто удивительно. Монстры, когда начался голод, перестали рассыпаться после смерти. Их тела оставались после того, как душа исчезала, и как он вскоре обнаружил, были вполне съедобны. Понадобилось много времени, чтобы заставить себя откусить хотя бы маленький кусочек от мертвеца. Ведь это же неправильно! Королева запретила поедать собратьев, если кто-то увидит его, то убьют! И оставят Папса одного…
Но пока никто не видит, можно всё.
Наверное именно тогда он и сошёл с ума.
Скоро он привык есть себе подобных. Зубы его стали кривыми и неровными, глаза безумными и пугающими, а одежда грязной от крови. Скоро и брат привык к этому. Сначала он отнекивался, ругался, умолял, давился от отвращения, но скоро смирился и стал есть намного охотнее.
Постойте-ка. А не описывает ли он самого себя?
***
Когда он оказался в банде Найтмера, первое, что ему дали, так это имя. Новое имя. «Хоррор» — так они его называли, «ужас»…
Интересно, а в кого и как он должен вселять ужас? Он ведь и сам боится…
Хоррор старался быть полезным Найтмеру. Честно старался. Можно даже сказать, лез из кожи вон, чтобы оказаться полезным лорду Кошмаров. Но главная проблема в том, что у него нет кожи. А ещё в том, что большей части магических способностей, которая была у всех Сансов, у него просто не было. В его распоряжении были лишь окровавленные кости, топор и тесак. А это довольно мало, когда с тобой в одной команде Киллер с жуткой манией к убийству, шизофреник-Даст, Эррор, чёртов Разрушитель миров и Кросс, который скоро покинул их, перейдя на сторону врагов. Вот и как в такой яркой компании хоть как-то выделиться ему, дырявоголовому каннибалу-людоеду? Правильно, никак. Да и не было в этом надобности.
Ведь время сыпалось, как прах с его черепа.
***
Скоро у него не было половины головы. Скоро он не смог подняться с кровати, лишённый сил двигаться. Скоро прах снова был везде. Чёртов прах был везде, и никто не мог помочь ему. Он и сам не хотел, чтобы ему помогали.
Он заставил себя принять свою скорую смерть, ждать её, отсчитывая месяцы, недели, минуты, се-кун-ды до своего конца. И в последние мгновения перед своей кончиной, он вспоминал брата, Киллера, выглядевшего пустым, но часто задающим глупые (на его взгляд) вопросы, и который ушёл пер-вым, Даста, разговаривающего с абстрактной пустотой, которую он называл «Папайрусом», но ставшего ему близким другом, и вредного, но порой забавного, Эррора. Небольшая часть этих воспоминаний поселило полузабытое тепло в его развалившейся душе.
— А вот и ты, Хоррор, — заметил кто-то. Он с трудом повернул голову в сторону говорившего. На его столе сидел Рипер, облокачиваясь о свою косу. Он нервно сглотнул. Рипер заметил это и улыбнулся. — Неужели так ты встречаешь свою Смерть? Я-то думал, что ты давно смирился со своим концом.
— Смирился? Ты серьёзно? Ты как никто другой лучше знаешь, что это ложь, — он хрипло рассмеялся, но резкая боль в полуразвалившимся черепе заставила его прекратить. Он умолк, морщась от мигрени, которая мучила его на протяжении долгого времени.
— Да, я знаю, — Рипер поднялся со стола, отряхнув свой балахон. — И ты тоже знаешь. Но ты продолжал лгать себе на протяжении всех этих тридцати с чем-то лет. Хотя, что есть эти годы, м? — в глазах Смерти он заметил недобрые огоньки, но у него просто не было сил, чтобы испугаться или насторожиться.
— Голод, — это слово вырвалось у него помимо воли. — Все эти года были голодом, — Рипер склонил голову на бок, касаясь ею лезвия своей косы. Молчание продлилось каких-то две или три секунды, но для Хоррора эти секунды были гораздо длиннее.
— Как ты думаешь, как умер Киллер? — вдруг спросил Рипер, не отрывая от него своих ледяных, нечеловечески пустых и равнодушных бирюзовых глаз.
«Как шарф того дурня из UnderSwap», — пришло в голову неожиданное сравнение.
— Хочешь поболтать перед тем, как забрать мою душу? — устало спросил он. Рипер молча кивнул. Они оба знали, что пожирание душ их троих (Киллера, его самого и Даста) было для Смерти особенным. И поэтому до сих пор он может видеть и говорить, хотя по всем законам давным-давно должен был превратиться в прах. Пока Рипер не заберёт его душу — он будет жить.
— Киллер был горазд на глупые вопросы и наглость. Думаю, именно так он и умер, — после недолгих раздумий сказал Хоррор. Рипер изобразил слабое подобие улыбки.
— О да, именно так, — коротко подтвердил он, приближаясь. Хоррор почувствовал страшный, могильный холод, исходящий от скелета и против воли содрогнулся. Рипер заметил и это. Но на этот раз он промолчал.
— Что чувствует скелет, умирая? — спросил он, поднося косу к горлу. Хоррор улыбнулся. Искренне, как давно не улыбался. До боли, но он улыбался. И он ответил, тихим и слабым голосом, но полным долгожданного спокойствия: — Он чувствует жуткую одиноКОСТЬ.
— И это верный ответ, — одно мгновение и он провалился в пустоту.
Он давно знал, что умирает. С того самого дня, как получил своё увечье.