Аллен понимает, что отношения с Коннором обречены на провал, но всё равно тянется к нему, как к лекарству, которое избавит от неудобных симптомов. Лекарство, дарующее облегчение и освобождение от боли. Дэвид не может от него отказаться, словно Коннор чёртов наркотик.

С каждой дозой хочется всё больше и больше.

«Я не наркоман», — уверяет себя Аллен, когда просыпается в шесть утра и чувствует на боку руку Коннора. Чужое дыхание обжигает затылок, возбуждение приходит не сразу, но оно наступает, когда ладонь спускается ниже и еле слышное «останься» соскальзывает с губ парня.

«Я не могу», — вторит ему Аллен и встает с кровати. Через минуту он уже полностью одетый, только галстук нужно завязать.

Чёрт. Галстук. Вчера надо было купить регат*, а не классику.

Коннор от него не отстанет.

Взлохмаченная каштановая макушка, сонные карие глаза и опухшие от долгих поцелуев губы. На шее виден засос, а если взгляд опустить чуть ниже, то можно увидеть следы прошлой бурной ночи.

Нет, нельзя смотреть вниз. Слишком соблазнительно и неправильно. Они коллеги по работе, неуставные отношения караются санкциями, их могут перебросить в разные отряды. Аллен останется здесь, в Центральном департаменте, а Коннор где-нибудь на Северо-Западном, где бушует преступность каждый час и полицейские не решаются заезжать туда без сопровождения спецназа. Дэвид не хочет подвергать опасности Коннора, и ему кажется, что проще порвать с ним, чем продолжать «тайные отношения», но он не может, не получается.

Невозможно отказаться.

Сентиментально и глупо, но это правда. До скрежета в зубах, до подгибающихся коленей и истошного крика.

Не может.

Коннор пытается дотянуться до него, но не выходит; кончики пальцев достигают края кровати, и он тихо говорит:

— Ты сейчас морской узел завяжешь на шее. Давай помогу.

Аллен не отказывается, ведь это правда: галстуки — его ахиллесова пята, как и Коннор. Ох, не надо думать в таком ключе. Особенно сейчас, когда близится его награждение вместе с повышением до звания капитана. Через два часа он станет начальником своего любовника, и их отношения станут еще запутаннее. Хотя и раньше сохранялась эта иерархия, но не такая очевидная — Аллен был лейтенантом, а Коннор — сержантом. Но сейчас станет ещё сложнее.

Дэвид делает шаг вперёд по направлению к нему, но он всё ещё далеко. Коннор в ответ хмыкает и садится на кровать: одеяло сползает с плеча и открывает вид на обнажённое тело.

Аллен хочет порекомендовать ему носить водолазки, чтобы он скрывал столь неуместные «знаки», но Коннор и слушать не станет, сделает всё по-своему.

— Подойди, — тихо говорит он и легонько хлопает по кровати, а затем улыбается.

Улыбка сладкая, улыбка нежная и такая… прекрасная. Дэвид тяжело сглатывает, низ живота скручивает тугим узлом, он умом понимает, что Коннор делает всё только <i>хуже</i>.

Как будто специально давит на слабые места, заставляет остаться с ним ещё на некоторое время, ощутить столь приятное тепло. Снова раствориться в нём и слышать тихие стоны, чувствовать на спине горячие руки и ласкающие слух слова «люблю, люблю».

Аллен тоже любит. Сильно, до боли в костях и рези в глазах. И принимая столь неудивительный факт, он понимает, что их отношения не могут продолжаться так долго. Опасности и лишения ждут их каждый день, когда гражданские вызывают спецназ. Коннор может умереть, а во всем будет виноват Дэвид. Аллен готов принять всё, что угодно, но не бездыханное тело и безжизненные карие глаза, смотрящие в пустоту, а затем гроб с американским флагом и шесть футов под землей.

Дэвид понимает, что им нужно расстаться, но все мысли тают, когда он смотрит на Коннора. Слова исчезают, и дышать становится все труднее.

— Эй, — окликает Коннор и машет рукой, — уже уснул?

Леденящий душу морок спадает, и Дэвид просто смотрит на него. Смущение как некстати приходит к Аллену и вряд ли собирается уходить в ближайшее время.

Коннор же может прикрыться одеялом, но так не делает, наоборот, он не скрывает собственной наготы перед Дэвидом.

«Я весь твой, — говорит он без слов. — Посмотри, от чего ты хочешь отказаться».

Аллен делает шаг и старается не смотреть на него, прячет взгляд куда-то вверх.

— Ты рано проснулся. — Коннор встаёт с кровати и начинает завязывать галстук на шее Дэвида. — Награждение начнётся через два часа, куда торопишься?

Коннор наклоняет голову и ухмыляется.

— Неужели от меня решил сбежать?

Аллен молчит, не хочет говорить, что «да, от тебя бегу».

Тишина неприятно разливается по квартире, и Дэвид всё же отвечает:

— Могут увидеть вместе. Возникнут подозрения.

Коннор хмурится, кусает губы и, когда заканчивает с галстуком, говорит:

— Хэнк знает о нас.

И замолкает.

Чёрт.

Коннор теперь смотрит только на идеальный виндзорский галстук и никуда больше. Очевидно, боится реакции Дэвида.

— Продолжай, — голос Аллена звучит сурово, словно перед ним стоит не его любовник, а какой-то преступник, решившийся ограбить банк. Смена тона отрезвляет Коннора, он выглядит пристыженно, как будто совершил непоправимую ошибку.

Лейтенант Хэнк Андерсон для Коннора как отец, которого у парня не было с самого рождения. И слышать, что его «отец» знает о них, почти как удар прикладом по голове — оглушает и приводит в замешательство.

— Он не одобряет, но ничего не скажет. Стучать не станет.

«Естественно Хэнк не одобрит, ведь Коннор путается с сослуживцем и теперь уже с капитаном спецназа», — думает Аллен, но говорит совсем другое.

— Странно, я думал, что он на дух меня не переносит.

— Так и есть, — соглашается Коннор и теперь смотрит на Дэвида, — но он понимает, что не стоит лезть не в своё  дело.

Дэвид хочет сказать, что лучше бы Хэнк лез, и, может, не было бы такой идиотской ситуации, но не получается: Коннор целует его, прижимается сильнее, гладит по плечам и стонет в губы.

— Может, останешься? — с придыханием спрашивает он. — До твоего награждения ещё два часа.

Аллен не может отказать ему.

И понимает, что расстаться никак не получится, Коннор как наркотик.

Слишком притягательный и прекрасный.

Невозможно отказаться.