***
Одна минута.
Одна чёртова минута и Саммер упала с окровавленной дырой в груди. Кроу подхватил её странно лёгкое тело, не обращая внимания на пятна крови, появившееся на его одежде. С губ Саммер сорвалось всего три слова, но сказанные с таким трудом и болью, что их количество уже становилось неважным.
— Позаботься о… них, — она закрыла глаза, чтобы больше никогда их не открыть. Кроу поднял её, маленькую и лёгкую, как ребёнок. Ребёнком Саммер и была.
Если бы не кровавая дыра в груди, она могла бы показаться спящей. Спящей у него на коленях, как будто они в Биконе. Это большой обман. Кроу пригладил её волосы, чёрные, плавно переходящие в красный, мягкие, совсем не как у него. Обжигающие слёзы тихо ползут по щекам, скатываются и оседают на вороте пиджака. Кроу прижал Саммер к себе, словно защищал. Не смог, когда она была жива, пусть хоть теперь…
Он не помнил, как отнёс Саммер и как подобрал её оружие. Он помнил только её безмятежное лицо и кроваво-красную дыру. У него у самого была дыра. Только чёрная и глубоко внутри. На том месте, где когда-то была малышка Роуз.
«Это всё из-за тебя, проклятого урода. Из-за твоего Проявления. Не вызвался бы ты пойти с ней, она была бы жива. Ничего бы не было», — как заведённый твердит себе, выпивая обжигающий горло алкоголь. Самое мерзкое, что это чистая правда.
— Тай, я не могу взять девочку к себе, — у Кроу дрожат руки, но голос остаётся ровным. Удивительное самообладание. Тайянг смотрит серьёзно, скрестив руки на груди, и бесконечно осуждающе. — Я чёртов амулет Невезения, я убью её, — почти умоляет, хоть на колени становись.
На самом деле, причин намного больше. Например, если Салем узнает, что у Саммер была семья, Руби до конца жизни будет существовать со знанием, что над её шеей висит топор, который обязательно отрубит ей голову, стоит только потерять бдительность, в страхе перед Королевой и её приспешниками. Салем знает о Кроу, а о девочке не должна услышать, ни в коем случае.
Но Тайянгу об этом знать не обязательно.
— Полагаю, это лишь одна из сотни тысяч причин, которые мне никто не скажет? — Тайянг слегка раскачивается, смотрит в глаза, пытаясь понять, в чём причина такого поведения бывшего сокомандника. И недоверия к своей персоне.
— И вряд-ли когда-нибудь услышишь, — Кроу поглаживает шестерёнку на доле Предвестника, постукивая пальцами по ней. Часы на стене своим тиканьем нервирует не меньше, чем взгляд Тайянга. — Тай, пожалуйста, — он чувствует, что скоро сорвётся и разрыдается, проклиная всех и вся. Точнее, только себя.
Кольца больно врезаются в кожу и это на какое-то время заставляет его прийти в себя. Тайянг смотрит тяжёлым взглядом, слишком долго молчит, но, в конце концов, отвечает:
— Хорошо, я выполню твою просьбу. Только не думай, пожалуйста, что она останется в святом неведении.
Кроу предпочитает думать, что она никогда ничего не узнает.
Так проще убивать себя изнутри, по кусочку отрывая то, что осталось от него прежнего.
— Болван, — бросает Тай. Кроу молча соглашается. Опускает голову, какое-то время рассматривает свои туфли и тихим, каркающим и осипшим, как у старого ворона, голосом выдавливает из себя: — Спасибо.
***
Его дни на удивление однообразны. Проснулся, что-то сделал, выпил, лёг спать. Проснулся от кошмаров, снова что-то сделал, снова выпил и снова лёг спать. Бесконечный круг, разрывать который у него нет ни малейшего желания. Жить не хочется, остаётся только существовать. Или выстрелить себе в висок, что тоже вполне неплохо, лишь бы сил хватило…
Кошмары иак же однообразны, как и будни. Последние минуты жизни Саммер, красное пятно в груди, последняя просьба… И все они заканчиваются одинаково. Внутреннее «я», кричащее: «это ты во всём виноват! Не пошёл бы тогда с ней, ничего бы этого не было!» И Кроу согласен с ним. Точнее, с собой. Если бы не он, ничего этого не было.
— Можете называть меня амулетом Невезения, — с усмешкой выдавил из себя и поднёс ко рту фляжку. Отвращение к себе и алкоголь — два его постоянных спутника. Его демон — маленькая девочка с серебряными глазами и чёрно-красными волосами. Его крест — амулет Невезения, Проявление на словах и проклятие по сути.
Кроу никогда не кричит, когда просыпается. Просто подскакивает с места, задыхается от ужаса и пытается сделать хотя бы один вдох. На лбу капельки пота, под глазами — синяки и мешки, от которых становится тошно при любом случайном взгляде в зеркало. Казалось бы, куда дальше…
— Я был проклят. Я никому не был нужен.
Когда Озпин вспоминает о его существовании и даёт задание, выследить, разузнать, разведать и на серебряном блюдечке с голубой каёмочкой подать, Кроу никогда не спрашивает, зачем, как, когда и почему. Просто бросается в самое пекло, никогда не заботясь о том, что однажды Аура не сможет восстановить повреждения и он просто умрёт от потери крови или болевого шока. Про себя надеется, что встретится с Саммер.
Но чаще всего, Предвестник, как и его хозяин, грустно пылится в углу, размышляя, быть может, о чем-то своём, предвестническом.
***
Когда казалось, что единственным выходом из сложившейся ситуации будет летальный исход, появилась она. С глазами, жестами, лицом матери и её звонким голосом. Она, носившая имя Руби Роуз, девочка-кнопка и будущая охотница, которая спасет мир.
Тогда было лето. Воронье лето.
Руби (но он называет её Кнопкой) точная копия матери. Круглое лицо, чуть бледноватая кожа, серебряные глаза, чёрно-красные волосы, небольшой рост, неусидчивый характер и любознательность. Во многом так похожа на мать, и так отличается от него своего отца. Нет заострённого подбородка, узких и сутулых, как у стервятника, плеч, красных глаз с узким разрезом и жёстких чёрных волос, которые никогда не знали, что такое ножницы и расчёска.
Быть может, это даже хорошо.
У Кнопки любимый цвет красный, любимый цветок роза, любимое время года лето, а любимая еда — печенье с тёплым молоком. Кнопка не любит долго сидеть на одном месте, она хочет двигаться, учиться, сражаться и бесконечно говорить. Кнопка знает все истории об охотниках и, кажется, все сказки мира. Кнопка любит кофе со сливками и безмерным количеством сахара, хотя и папа — Тайянг — не разрешает. Кнопка завороженно смотрит на его Предвестника и просит разрешить поддержать, хотя она слишком маленькая, в два раза меньше меча.
— Дядя Кроу! — красный ураган из лепестков роз накидывается на Бранвена, повисает на шее и смотрит бесстыжими серебряными глазами. Кроу улыбается и трепет её по волосам. — Привет.
— Привет и тебе, Кнопка, — снимает девочку с шеи и ставит на землю. Руби смотрит на него сверху вниз своими большими серебряными глазами и улыбается во весь белозубый рот.
— Можно подержать? — с благоговением спрашивает Кнопка, переводя взгляд на Предвестника, по обыкновению покоившегося на поясе хозяина. Кроу поглаживает меч-косу-дробовик по эфесу. — Я не уроню, честно!
— Предвестник слишком старая птица, чтобы я отдавал его на съедение маленьким девочкам. Но, — поднимает указательный палец, — раз ты моя племянница, так и быть, разрешаю, — передает оружие племяннице. Руби слишком мала, чтобы держать Предвестника за рукоять и поэтому он упрямо упирается остриём в землю и как бы малышка Роуз не поднимала его, меч всё равно, рано или поздно, возвращался к земле, а Руби пыхтела как паровоз, раскрасневшаяся и целеустремлённая в своих надеждах удержать тяжёлую рукоять.
Кроу понимает, что сравнивать Руби с Саммер — опасное дело. Он только-только начал что-то делать, пытался заново жить, но красное чудо перед глазами никак не давало ему забыть, выкинуть, выбросить воспоминания, причиняющие боль и вызывающие только тоску по девчонке в бело-красном плаще.
— Кнопка, а тебе не слишком много будет? — Кнопка уминает уже вторую пачку печенья, грозясь ничего не оставить Янг. Кнопка упрямо трясет головой и продолжает жевать. Кроу с тоской вспоминает школьные годы, когда из пяти купленных пачек печенья не осталось ничего, а у Саммер подозрительные крошки на плаще.
Он до сих пор хранит у себя под кроватью её вещи. Белый плащ с красной атласной подкладкой, кожаный пояс с серебряной розой и оружие. Тонкий клинок меча с резными рунами, витиеватым эфесом и ножнами из чёрной кожи и узором из роз. Казалось бы, ничего необычного, но не тогда, когда клинок растягивался, и превращался в двойной хлыст. Кроу мог долго разглядывать руны на лезвии, гадать, что они могут значить. Саммер никогда не говорила, а он и не спрашивал.
Руби хочет стать как он. Таким же крутым, как она говорит. Девочке и невдомёк, что её «крутой дядя» вовсе ей не дядя и не такой крутой. Может быть, когда-то он правда был «крутым», тем, с кого стоит брать пример, но вся его «крутость» умерла вместе с Саммер, вместе с прежним собой. Остался только алкоголик с паршивым характером и ненавистью к себе.
Кнопка приносит лето в его продутую морозными ветрами душу. Распахивает двери, громко приветствует, трясет за плечи, чтобы он поднимался с дивана и шел с ней, смотреть на красивое летнее небо и есть печенье с молоком. И он соглашается, ворча для виду. Старый ворон и малышка Роуз, странная компания, не находите?
Тогда было лето. Воронье лето.