Погода с утра была пасмурной: дул промозглый ветер, качающий даже столетние ели в дремучей чаще; осеннее небо становилось всё темнее и мрачнее под натиском тучных облаков. Однако маленькое привидение, тихо плывущее над землёй такая угрюмая атмосфера ничуть не угнетала. Голова Мидории была занята совсем другими вещами; близился Хэллоуин — его любимый праздник, который он ждал с нетерпением каждый год. Только в этот день он становился заметным для людей и только в эту ночь он мог заглянуть в местную деревушку, чтобы полюбоваться празднично украшенными домами и нарядными костюмами местных жителей, или почуять сладкий запах яблок в карамели и тыквенных пирогов. Один из тех немногих дней, когда Изуку мог снова почувствовать себя живым.
Однако пока праздник не наступил, оставалось сделать одно важное дело. Это не было каким-то тематическим обрядом — скорее традиция, которую он решил сохранить для одного очень дорогого ему существа.
Наконец он добрался до места; высоченный дуб с раскидистыми ветвями — самое старое и величественное дерево в этом лесу, которое пережило не одну тысячу гроз и простояло не одну сотню лет. Все в этом дереве было огромным — можно даже сказать гигантским. Особенно выделялись массивные корни, которые как щупальца морского чудища вырывались из земной пучины и тянулись ко всему вокруг, угрожая схватить неосторожное создание оказавшееся рядом. Под одним из таких корней находилась дупло — своеобразная «пещера» без какого либо выхода. Именно в эту пещеру Мидория решил соорудить тайник; поставив на траву небольшую корзину что он прихватил с собой и аккуратно подвинув её внутрь. Убедившись, что пёстрое содержимое в порядке и «клад» не слишком заметен для посторонних, призрак поднялся и довольно выдохнул.
Внезапно из глубины чащи раздался протяжный волчий вой — над верхушками леса взлетела орава всполошённых воронов. Изуку оглянулся на источник звука; давно небьющееся сердце встревоженно стукнуло. В ушах всё ещё резонировало эхо. Вой снова повторился — и тогда внутри призрачного тельца сжалось всё. Конечно, Деку давно перестал бояться волков — встреча с ними это не самое страшное что могло приключиться, тем более с призраком. Однако этот вой был не совсем похож на волчий. В нём угадывались… человеческие нотки. Белый потрепанный саван всколыхнулся в воздухе и стремительно рванул в кусты — в самую глубь проклятого леса.
Он мчался так стремительно, как только мог: мимо мелькали колючие ветки, кривые коряги, обрывы, ямы, выступы и поваленные деревья — но ничто из этого не могло остановить Изуку. В голове не было никаких мыслей — только страх, который гнал его всё сильнее и сильнее вперёд. Наконец он выбрался на небольшую поляну, где было хоть сколько-то светло. Призрак замер; за всё время пока тот бежал —он не слышал ни единого звука. Нарастающее чувство паники и леденящего ужаса постепенно тянули его в свои цепкие тиски. Глаза судорожно бегали в поисках хоть какой-то зацепки; почему-то сейчас ему казалось, что именно здесь он его и найдет. И вот, сквозь давящую тишину и откуда-то сбоку донесся низкий жалобный стон, смешанный с рыком. Привидение метнулось на звук и раздвинуло тёмные заросли.
Исцарапанный, грязный, запутавшийся в древесной лозе — на траве тяжело дыша лежал Бакуго. Ужасно вымотанный, он только и мог что хрипло дышать, смотря в одну точку. Челюсти были крепко сжаты, а губы искусаны в кровь. Периодически тело содрогалось —одна рука усиленно сжимала вторую у запястья; на ладонь второй руки был крепко насажен капкан, а рядом был заметен багровый след, уходящий в соседние кусты.
Хоть Изуку давно был мёртв — так больно ему не бывало очень давно, даже при жизни. Осторожно, стараясь не сделать ещё больнее — он разматывал лозу, вытаскивал ветки, вытряхивал пыль и листья с макушки Катсуки. Дрожащими руками, сжимая губы, глотая слёзы… Бакуго хватило сил приподняться и сесть, облокотившись на один из стволов близ стоявших деревьев.
— Каччан. — дрожащим голосом наконец-то выдавил из себя Изуку. К горлу подступал ком после которого он понимал — ещё одно слово и его просто разорвёт.
— Охотники… — хрипло выдавил оборотень, будто прочитав его мысли.
Молчание. Катсуки опустил голову максимально низко к земле. В глазах все плыло и сверкало пятнами — кажется скоро он составит Мидории призрачную компанию. Он почувствовал прохладу у лица и потрепанную мягкую ткань, которая кажется стремилась его укутать. Прежде чем оборотень успел потерять сознание он услышал:
— Все хорошо, Каччан, я обязательно помогу.
Кажется на его щеке оказалось что-то мокрое.
***
Он очнулся когда уже наступил вечер. Всё что он сейчас смог сделать, это открыть глаза — тело совершенно ему не откликалось. Они были дома — вернее у дома Изуку, если можно было его таковым назвать; по факту это была заброшенная церквушка вместе с кладбищем, где они и проводили большую часть времени когда Катсуки не был на охоте. Кажется он сидел в самом сердце кладбища — спиной он чувствовал холодную могильную плиту. Даже сейчас по нему пробежали мурашки; тело дернулось и лицо Катсуки скривилось от боли — из горла вырвался сдавленный стон.
— Каччан!
Перед ним тут же появилось знакомое встревоженное лицо с большими испуганными глазами и веснушками — Катсуки смотрел на него как в первый раз.
— Я т-так рад, что ты очнулся, подожди минутку, я сейчас! — затараторил Изуку ускользнул из виду.
Оборотень хотел было повернуть голову, но тут же понял что это плохая идея — и стиснул клыки чтобы снова не застонать. Мидория вернулся быстро — с парочкой запылившихся скляночек.
— Я так боялся что они закончились, хорошо что Урарака дала мне так много. — он говорил и говорил — слова пролетали мимо ушей волка. Кажется там было что-то про «лечебное» и «восстановление». Сознание снова вернулось только когда к губам уже прислонили прохладное горлышко, а в нос ударил едкий запах трав.
— Прошу, Каччан…
Ему не надо было повторять дважды; несмотря на то что каждый глоток приносил обжигающую боль, он за пару секунд выпил всё содержимое колбы и болезненно поморщился — на вкус редкостная дрянь. Деку только тяжело вздохнул и провёл ладонью по лохматой челке.
— Прости, знаю что не нравится, но тебе станет лучше.
Катсуки смог только фыркнуть — естественно он знал что станет лучше — эти склянки были достаточно полезными, пусть и пользовался он ими очень редко. Силы постепенно возвращались, и уже через час Катсуки смог двигаться и говорить без адской боли во всём теле. Наконец Изуку мог узнать что же произошло.
Из-за промозглой осени и жуткого голода лесные обитатели начали подбираться вплотную к людским поселениям, истребляя домашний скот и уничтожая посевы. Это конечно же не обрадовало местных жителей — а потому охотники стали активно рыскать по окрестностям и отстреливать непрошенных гостей, заходя даже в те места, в которых раньше не было и намека на присутствие человека. В том числе и на территорию Кастуки. Не сказать чтобы Бакуго ненавидел людей — но уступать им свои владения он не собирался. Помимо того что здесь он охотился — он также охранял обитателей этих территорий, считая что в последнее время люди слишком много себе позволяют, отстреливая зверье ради забавы или в качестве трофея. Это было дело принципа, от которого Катсуки никогда не отступал.
Вот и в этот раз пришлось отстаивать эти принципы. И пусть оборотень смог дать отпор — это нельзя было назвать победой. Скорее он просто не проиграл — и сам этот факт приводил его в ярость и злое бессилие. Сильнее чем эти ссадины, ушибы, синяки и шрамы; сильнее чем этот чертов капкан в который он так жалко попался…
Внезапно руку будто обожгли и проткнули тысячей игл, отчего ему снова пришлось скрючиться и застонать. Мидория который в это время заматывал очередной бинт вздрогнул и выронил катушку.
— Черт! — процедил Катсуки сквозь зубы, стараясь не сорваться на вой.
— Каччан, давай я- — свободная рука резко перехватила призрачную ладонь.
— Не трогай — прорычал Бакуго, — только хуже сделаешь.
— Но ведь нельзя же её так оставлять! — не выдержав выпалил Мидория, — Тебе же больно!
— Плевать я на это хотел! — тоже не сдержавшись рявкнул Катсуки и нагло лгал — боль была адская, словно его руку медленно разрывают на части.
— Прошу, Каччан, позволь мне помочь! — не унимался призрак, на щеки которого снова набегали слезы, — я не могу смотреть на это! Я обещаю, я смогу всё поправить!
Рычание оборотня стало тише.
На самом деле он боялся. Не столько боли (хотя и её возможно тоже), сколько того что придется снова показывать свою слабость. Он итак выглядит максимально жалко в глазах Деку — словно побитая псина, с капканом на лапе. Он боялся снова смотреть на лицо Изуку. Снова видеть град слёз, слышать всхлипы, видеть дрожащие руки. Он не терпел жалости к себе, и не мог допустить, чтобы Деку так переживал за него. От этого внутри все съёживалось и становилось тошно.
Однако разве у них был выбор?
Бакуго поморщился, будто почуял какой-то противный запах и нехотя протянул сцапанную лапу вперёд. Коротко выдохнув, Изуку засучил призрачные рукава и начал осматривать лапу. Хоть капкан был не волчьим, а для более мелких зверей — он очень цепко и глубоко впился в плоть, так что не было видно даже зубьев. Мидория лихорадочно рассуждал; рука попалась крепко, но кость кажется не задело. Обрезать зубья нечем, а значит придётся именно доставать (его слегка передёрнуло). Можно бы было попробовать подсунуть под зубья что-то вроде палки для большей силы, но к сожалению никакой толковой точки опоры не было — к тому же это могло усугубить ситуацию и принести ещё больше мучений.
Мотнув головой он снова отлучился за ещё одним зельем. Отдав его Катсуки он оторвал кусок от своего костюма и протянул оборотню, попутно обтерев растерзанные губы. Объяснений не требовалось — Катсуки плотно ухватил зубами тряпку. Изуку уложил лапу с капканом на землю и размял пальцы.
— Готов? — тихо, но решительно спросил он, глянув на волка — и словно почувствовал как его клыки сжимают плотную ткань. Бакуго кивнул.
Ухватившись за края ловушки Деку на секунду замер, а затем потянул их в стороны. Почти утихнувшая боль нагрянула с удвоенной силой — расслабленные мышцы вновь напряглись, вытянувшись в одну единую струну. Из груди рвался дикий вой, на преграде которого стоял жалкий клочок ткани, за который Катсуки держался как за спасительную ниточку — последнюю надежду на сохранения достоинства. Из глаз предательски текли слёзы — он дрожал, шумно дышал, рычал и сжимал челюсть так, будто собирался прогрызть металлическую цепь.
Изуку сам готов был поклясться, что прокусит себе губы — руки уже начали дрожать, но он не сдавался и все упорнее тянул отвратительные куски железа подальше от руки. Вот уже виднеется середина зубьев, треть, самый край, уголки… ещё немножко, ещё чучуть…
Это была самая тяжелая минута на его памяти. Он лишь молился, чтобы пальцы не разжались и зубья снова не захлопнулись. Раздался щелчок. Резкий рывок и клацк — уродливый капкан со свистом полетел в сторону. Всё кончено.
Бакуго выплюнул тряпку. Замер. Глянул на Изуку — тот шумно дышал и вытирал рукой лоб. Что-то вырвалось из груди Катсуки. Не стон, не рык, не плач. Тихий вздох. А потом он негромко заскулил. Деку вздрогнул, взглянул на него.
Глаза. Рубиновые, хищные, прожигающие насквозь. Но сейчас. Они смотрели с такой теплотой, благодарностью. и так преданно.
Всё же за этот вечер он прольёт ещё много слёз.
На плечи Катсуки тихо опускается мягкая накидка, пахнущая весенним лугом с кучей клевера и полевых цветов — а шею охватывают ласковые руки — в шрамах, ссадинах и порезах — но до ужаса мягкие.
Уткнувшись носом в плечо, сопя и всхлипывая, по горячим щекам текли солёные дорожки. Ему было уже всё равно. Потому что в этот момент будто осенило — перед ним можно оказаться любым. Слабым жалким, уставшим — Деку никогда его не осудит, не будет причитать. Он просто унесёт всю боль и стыд на своём плаще с цветными заплатками.
Пока Изуку что-то бормотал, обматывая кровоточащую ладонь, Бакуго негромко сопел и внимательно наблюдал за каждым его движением. Когда они закончили Мидория устало вздохнул.
— Думаю у тебя всё скоро заживёт — Урарака говорила что у оборотней хорошая регенерация — слабо улыбнулся призрак.
— Изуку.. — негромко позвал Катсуки. Тот осёкся и застыл.
Оборотень неспешно поднялся и шатаясь подошёл к нему.
— Каччан, тебе не стои..— здоровая рука тихонько обхватила его за талию, так что парень тихо охнул. Пушистая голова с взлохмаченными ушами потерлась об него, в веснушчатую щеку ткнулся слегка влажный нос — точь в точь как у собаки.
— Спасибо. — над ухом послышалось мягкое рычание.
Бледная ручка невольно потянулась и потрепала оборотня за ушком.
— Я рад что ты в порядке — шепнул Мидория, тихонько коснувшись его лба губами, улыбаясь до ушей с блестящими от слёз глазами при виде пушистого хвоста, тихо машущего из-под подола куртки.
***
Ночью небо прояснилось — показались луна и звёзды. Их было хорошо видно из домика местной ведьмы; Очако что-то увлечённо рассказывала о последних визитах в город, о походе в магическую лавку и о внезапном приключении на взбесившейся метле. Мидория внимательно слушал и кивал, иногда посмеиваясь — Бакуго только фыркал на рассказы горе-волшебницы, периодически отхлебывая горячего супа из большой деревянной миски, которую он держал свободной рукой.
Разговоры зашли далеко за полночь когда до призрака дошло, что Каччан уже очень давно поел и уснул, облокотившись на его плечо. — Все же он такой хорошенький когда спит — с улыбкой подметила Урарака.
Деку тоже улыбнулся и тихо кивнул. Они ещё долго так сидели — периодически Изуку поглядывал в окно на усеянный поблёскивающими огоньками небосвод.
Вспомнив о своём тайнике он снова взглянул на приподнятые брови и подрагивающие во сне ресницы Катсуки. Ему очень хотелось верить, что праздничный сюрприз ему понравится.