Дружище

Сутулая спина, острые плечи, угловатое тело. Кости выпирали из-под тонкой кожи без намека на мускулатуру – разве что в ногах от постоянного бега. Можно было найти развлечение в том, чтобы пересчитывать выпирающие отростки позвонков, ощущая каждую выпуклость под скользящим по хребту языком: одна, две, много…

Лежа на своей подстилке в редкие дни житья у Роджерсов, Скуби любил наблюдать за хозяином, когда тот выходил из ванной. Смешной своей волосатостью, а вернее ее отсутствием. Совсем ему хозяин лысый попался, ведь даже у Фреда волос больше: хоть на груди что-то есть. А у Шегги – большая копна на голове, в мокром виде расстилающаяся по плечам, зато редкая поросль на ногах и еще реже – на руках, и еще была одна полосочка, тянущаяся от пупка и уползающая под резинку нелепо больших трусов в косточку.

Люди, как казалось Скуби, вообще создания нелепые в этой своей одежде. Может, они стесняются своей лысости? И будто бы в отместку за это наряжают в тесную одежду и своих четвероногих друзей, даже не заботясь об их мнении. Нелепые и глупые. Но не все, кто-то не горел желанием компенсировать свое несовершенство за счет других, а кому-то, как его хозяину, это даже шло. Шло бродить по комнате без этого предрассудочного людского стыда перед тем, что естественно.

По телу Шегги, никогда не вытиравшемуся летом, бежали струи воды, оставляя темные следы на коврике перед кроватью. От волос они стекались к вздымающейся груди, на вдохах красиво описывая ребра, оттуда – по длинным худым ногам, путаясь в чахлой растительности русых волос. С тонких пальцев рук срывались и, разбиваясь об узкие ступни, убегали меж пальцев ног.

Даже весь такой тощий и нескладный, лысый и двуногий, он нравился Скуби. Весь: от макушки до пят. Его хотелось облизать всего, как редкую вкусную косточку, только что из лучшего мясного магазина: смакуя, покусывая местами, но несильно, а просто чтобы распробовать.

– А она мне говорит: «Думаю, мы ничем больше не сможем друг другу помочь, потому нам лучше разойтись», – ей-богу, какой-то доставщик пиццы из нее неважный. Так и ушла без чаевых.

Сказав это, Шегги закончил рассекать по комнате и свалился на кровать. Он протянул руку и стянул с тумбочки журнал комиксов, а потом стал быстро перелистывать его, ища то место, на котором остановился. Длинные пальцы и тоже смешные – без когтей, а с пластинками, что люди зовут «ногтями». Впрочем, Скуби думал, что это совсем не так плохо, ведь если бы у его хозяина были кошачьи когти на таких красивых пальцах, то ему было бы с этим тяжелее мириться.

От такой мысли на загривке дога короткая шерсть встала дыбом. Он тряхнул головой, прогоняя ужасную картину, и фыркнул в отвращении.

– Будь здоров, – пожелал Шегги, даже не выныривая из мира героических приключений Синего Сокола.

Скуби не поблагодарил, он был в тот момент слишком рад, что его хозяин и друг совсем не похож на кота, из-за чего стал нравиться ему еще сильнее, если такое вообще возможно. Своей великой радостью хотелось поделиться и с ним, даже нет – в первую очередь с ним. Пес подполз на брюхе к кровати, тихо поскрябывая когтями по полу, а потом отпущенной пружиной запрыгнул на нее, придавив хозяина к матрасу.

– Ха-ха-ха, Скуб, а я и не знал, что тебе нравится этот гель. – Роджерс вывернул назад руку и наугад потрепал на этот раз чихнувшего пса по макушке.

Нет, ему не нравился этот запах, но если Шегги нравился, то Скуби тоже был готов его полюбить. Но далеко не так сильно, как он любил настоящий запах своего хозяина. Миссис Роджерс ругалась, а ее сын виновато вздыхал, когда пес доставал из корзины с грязным бельем его одежду и ложился на нее мордой, не желая отдавать. А Скуби просто не мог смириться с тем, что этот удивительный запах редчайших специй раз от раза был прогоняем вонючей химией стирального порошка.

Но с этим было нечего поделать – Скуби-Ду понимал это так, как не понимал очередной глупой идеи людей, так что оставалось только вынюхать до блаженного головокружения этот запах насколько это вообще возможно. А потом псу оставалось только лежать перед гудящей коробкой, в окошке которой вертелась очередная порция зеленых футболок или вельветовых коричневых брюк, и досадливо вздыхать. Изумительный и неповторимый запах его хозяина, при всей его изумительности и неповторимости, не выдерживал битвы с «альпийской свежестью».

Скуби упорно вылизывал спину ерзающего и хохочущего Шегги. Где-то там, под острой вонью моющего средства, должен был остаться этот будоражащий тело и разум аромат. И его нужно было найти.

Роджерс шутливо пытался отбиваться, когда сосредоточенно сопящий ему на ухо пес принимался вылизывать его красные щеки и плечи, втягивал в них чувствительную до щекотки шею. А Скуби знал, что тонкая шея, с этим ее вздрагивающим кадыком и колотящимся под кожей пульсом, была одним из лучших мест для поиска заветного. Да и вообще, тело у Шегги довольно остро чувствовало все.

Датский дог был страшно силен и тяжел – он надежно придавливал своим весом к кровати, а если бы он не рассчитывал нагрузку, то запросто мог и удавить худосочного хозяина, пока  слюнявый язык тщательно описывал тощие ягодицы, ноги и пальцы, проскальзывая кончиком между последними и вызывая новую волну смешливого протеста.

Шегги сучил кулаками по сбивающемуся покрывалу, отгоняя моторчиком мечущийся из стороны в сторону хвост, хохотал и молил о пощаде. Он даже пытался взывать к совести питомца, говоря о том, что ему снова придется идти мыться. Скуби же этот аргумент был решительно непонятен, и он бы даже обиделся, ведь его язык почище всяких этих «вонючек» будет, но он слишком хорошо знал эти человеческие заморочки. Глупые создания, неспособные  к просвещению, ну чего с них взять? К тому же, ноги были еще одним – и даже основным – источником запаха, потому ему явно было не до какой-то там «совести».

Однако голос запыхавшегося и раскрасневшегося Шегги в какой-то момент зазвучал слишком жалобно и при этом напряженно. Хозяин до белых костяшек впился в простыни, а Скуби знал, что у людей это очень сильно, и не менее сильно уперся в собачее брюхо спиной. Так сильно, что даже пес оказался удивлен, а потому слез, дав ему перевернуться на бок, спиной к питомцу, а потом, помешкав, продолжил. Отказа он уже не получил.

Дюйм за дюймом, без фанатизма – тщательно, но в меру. Медленно, легко. Шегги издал очень странный звук, который Скуби бы даже затруднился описать, надрывный и какой-то почти мучительный, и с того момента больше не делал ничего. Долговязое тело, все так же лежа лицом к стене, расслабилось и только изредка едва подрагивало.

Скуби-Ду вконец растерялся. Он ткнулся мокрым носом в плечо, но реакции не дождался – ни слова. Шегги что, обиделся? Ему не понравилось? Пес прижал к голове уши и виновато заскулил, а потом, поерзав, попытался слезть с кровати, но его шею внезапно обвила рука, а другая принялась поглаживать гладкую шкуру.

– Эй, Скуб, с каких пор это ты стал мамой-кошкой? – спросил Шегги, растянув губы в доброй улыбке.

– Кошкой?! – оскорбленно вскинулся пес; крепко удерживающего его за шею Роджерса подняло вместе с рычащим питомцем над кроватью.

– Ну, в смысле, – тихо засмеялся он, – вылизывать ты меня чего взялся?

– Не понравилось? – поник Скуби, опустил голову на лапы и вновь прижал уши.

– Это было… – Шегги выпучил и так большие глаза, подбирая слово, – неожиданно… И круто! Делай так еще!

– Правда? – Тяжелый хвост дога резво взметнулся в воздух.

– Ага, – убежденно кивнул парень. – Только это, ты предупреждай в следующий раз. Это в разы прикольнее душа.

Преисполненный ликования пес лизнул огромным языком нос хозяина, и Шегги снова расхохотался, машинально закрываясь ладонью. Хвост довольного жизнью питомца ощутимо лупил по голым бедрам, но привычный к этому Шегги уже не обращал на дискомфорт внимания, да и слишком ему было хорошо.

Он снова обнял Скуби, перегнулся через широкую спину и чмокнул того в морду в ответ, а затем принялся чесать бок пса. Тот растянулся на диване, доверчиво подставляя брюхо под энергичное почесывание уже двумя руками. Млея и подергивая задней лапой, Скуби блаженно жмурился и прерывисто порыкивал от удовольствия.

Потом Шегги уложил голову на горячий собачий бок и, прижимаясь к понятливо замершему питомцу, прикрыл глаза. А Скуби, полный неописуемого трепета, старался даже не вдыхать глубоко, чтобы не потревожить сон, который ему безмолвно доверили охранять. Это честь и долг каждого уважающего себя пса, а главное – друга.

Сквозь дремоту Роджерс покрепче обнял приятеля, прижимая ноги к его лапам, и едва внятно пробормотал:

– Люблю тебя, дружище.

Скуби, все еще ощущающий на своей переносице мягкие губы и до сих пор боящийся спугнуть это ощущение, вдруг успокоился и снова уложил морду на лапы.

– И я тебя, Регги, – прорычал он, без сна в глазу слушая ровное и глубокое дыхание, поглаживающее его шкуру.