Лес тревожно шумел над головами двух всадников, грозя спутать и сбить с пути, заставляя вздрагивать от каждого крика испуганной птицы, что быстрыми молниями вспархивали с веток. Желание поскорее убраться из этого места обуревало даже коней, норовящих то броситься в галоп, то сойти с проторенного тракта — животные храпели и кусали удила, выражая всю глубину своего нетерпения. Тяжелее приходилось хозяевам — нечто неосязаемое, но ощутимо сильное давило на плечи, пробиралось в самые потаенные закоулки души и разума, пробуждало там неосознанный страх и вместе с тем глухую, не имеющую цели злобу. С этим можно было бороться, что до сих пор удавалось обоим, но такая борьба требовала бесконечно много сил, которые грозили иссякнуть окончательно в самое ближайшее время.

— Еще немного, — ободряюще произнес один из всадников. — Лес вот-вот закончится…

Легче от обещания не сделалось, все также обуревала тьмой бесхозная сила оскверненной земли, но само звучание голоса как будто казалось говорившему чем-то спасительным. Его спутник резко вскинул правую руку, призывая к тишине. Так, в напряженном молчании, они проехали еще немного вперед, пока первый, поравнявшись с товарищем, не спросил на этот раз заметно приглушенным голосом:

— Что ты почуял?

Вместо ответа ему указали вперед и чуть налево, туда, где четкий след из поломанных кустарников уводил прочь от дороги, а затем терялся меж частых деревьев. Не сговариваясь, оба путника спешились и сошли на обочину, чтобы привязать коней.

— Смертью пахнет, — наконец, произнес молчавший до сих пор черноволосый эльф. — Глянуть бы…

Не дожидаясь ответа, он первым двинулся по широко проторенному следу, провожаемый лишь усталым вздохом товарища. «Пахнет смертью» для некроманта — не просто слова и не то же самое, что запах гниения и крови для обычного человека. Это чутье дара, которое невозможно игнорировать. Дьюара вело четкое ощущение недавней смерти, разлитое в воздухе подобно густому туману. Не хуже следов на земле оно указывало дорогу, благодаря чему он смог обогнуть самый большой завал. Тут среди поломанных веток валялось побитое колесо от телеги, а дальше виднелась колея вспаханной земли, по которой запряженные кони еще некоторое время тащили сломанную повозку.

Весь масштаб бедствия представился чуть позже, когда Дьюар, прихрамывая, выбрался на полукруглую полянку. Здесь разом обострились все ощущения, словно запах гари при входе в только что прогоревшую избу: и удушающее давление чуждой силы, и отголоски недавней смерти. Если первое вовсе не имело единого источника и рассеивалось на несколько миль по всему лесу, то второе уж точно происходило от двух тел, замерших прямо перед опрокинутой телегой. Мужчина и женщина лежали рядом, практически держась за руки даже в смерти. Ни один из них не походил на воина, а судя по рассыпавшимся вокруг глиняным горшкам и чашкам, это был всего лишь бедный гончар со своей женой, — и все же мужчина пытался как-то защитить спутницу, укрыть ее за своей спиной, да только от того, что на них надвигалось, спасения не нашлось. Дьюар отчетливо чувствовал следы темной, скверной силы, забравшей жизни несчастных. Глазные яблоки, превращенные в кровавую кашу, словно лопнули, а раскрытые в немом крике рты исходили черной слизью, какой даже он еще не встречал. Осмотрев находку со всех сторон, эльф поморщился и отступил назад.

— Они тут уже дня полтора, а может, и все два, так что возвращаемся. Акила? Эй, Акила?

Его спутник, не слушая, обходил телегу. Сломанные оглобли валялись в траве, опутанные вожжами — лошадям удалось как-то вырваться и бежать, хотя Дьюар не сомневался, что далеко они не ушли — смерть зверей ощущалась слабо, но отчетливо. Один борт разбило при падении, усеяв траву щепками вперемешку с перевозимым скарбом, но Акилу привлекли точно не они, а нечто под самой телегой. Он опустился на колени, заглядывая в образовавшуюся прореху, замер ненадолго, а после с восторженным видом поманил спутника ближе. Под телегой кто-то возился и сопел.

Дьюар подошел, хрустя черепками от разбитых кувшинов, присел на корточки рядом. Из тени взглядом недоверчивого зверька на него смотрели ясные синие глаза, большие и яркие на фоне чуть загорелого худенького личика.

— Это ребенок. Девочка, — негромко, чтобы не спугнуть, уточнил Акила. — Чудо, что ей удалось выжить… Дьюар, мы не можем оставить тут беззащитное дитя!

Это прозвучало так уверенно, что эльф на минуту оторопел, а потом усиленно замотал головой. Тонкие косицы, позвякивающие мелкими бусинами-амулетами, мазнули по земле у края телеги, всколыхнули траву. Ответом на это тут же послужила маленькая ручка, метнувшаяся из темноты и крепко схватившая волосы. Дьюар возмущенно рявкнул, дернувшись назад. Хватка ребенка оказалась на удивление крепкой и болезненной.

— Уу, тьма тебя забери!

Эльф подскочил на ноги, забыв про ноющую лодыжку, и решительно развернулся в обратную сторону; сдерживаемого смешка в обращенных к нему глазах Акилы он даже не заметил, а тот, быстро посерьезнев, со всем сосредоточием принялся выманивать находку из укрытия. Пробраться в прореху борта сам он бы не сумел — размер дыры все же выглядел недостаточным для взрослого мужчины, поэтому единственное, что придумал — так это запастись терпением, да и еще долей магии.

Как бы ни были они оба измотаны, оставшихся сил травника хватило на небольшое чудо. Повинуясь воле и мысленному приказу, перед Акилой проклюнулся зеленый росток, что стал стремительно тянуться вверх. Развернулись нежные листочки, вытянулся покрытый пушком стебель, зародился белый бутон, тут же, на глазах, распустил лепестки, отцвел и оставил после себя крупную розовеющую ягоду. Акила сорвал ее и с доброй улыбкой протянул на раскрытой ладони. Пришлось подождать, но он делал это со всем терпением и благожелательностью. И вот из-под телеги вновь показалась чумазая рука, теперь медленно, наученная опытом, несмело взяла угощение, и только после, удовлетворенная сладким вкусом, малышка выбралась целиком.

Она выглядела лет на пять-шесть. Слишком маленькая, чтобы понимать, что в действительности произошло на ее глазах, но напуганная этим, как любой ребенок на ее месте. Вот только ресницы девочки оставались совершенно сухими, а щеки не были красными от недавних слез — она не плакала, лишь смотрела своими огромными глазами, на дне которых плескалось любопытство, здоровая, не паническая боязливость и удивление. Дьюар, наблюдавший со стороны, почувствовал укол раздражения. Они многое прошли бок о бок и успели свыкнуться со странностями друг друга, но эта девчонка все портила.. Казалось, она ему просто не нравилась, хотя при том не нравилось ему большинство из встречных.

Меж тем Акила тщетно попытался отряхнуть испорченное платье девочки, пестреющее бурыми и зеленоватыми пятнами, но ожидаемо потерпел неудачу. Оставив надежду привести одежду малышки в хоть сколько-то благопристойный вид, травник просто накинул на нее свой плащ — не по размеру, конечно, даже близко, зато дающий тепло, столь необходимое для того, кто провалялся целый день на холодной земле.

— Не сердись на нее, она ведь совсем ребенок и дернула не нарочно, — мягким успокаивающим тоном произнес Акила. — Мы возьмем ее с собой и поспрашиваем в ближайших деревнях. Уверен, найдутся еще родные, которые сумеют о ней позаботиться… —  он вздохнул, собираясь с мыслями, и продолжил совсем тихо, -- Впервые говорю это, но спасибо, что не прошел мимо. Кто бы мог подумать, что однажды твой дар спасет чью-то жизнь.

Эльф дернул кончиками ушей, словно стараясь вытряхнуть их них только что прозвучавшее, и скривился. Все эти речи о благородстве, великодушии и добрых намерениях набили оскомину еще на Вассагских островах, когда мэтры совета магов пытались «вытравить из его головы дурное влияние бывшего наставника». Не хватало еще от товарища слышать то же самое каждый день…

— Не глупи. Мы и без того на мели, у нас заканчивается провизия, и нет денег даже на овес для лошадей, — проворчал Дьюар с явным упреком. — А ты хочешь посадить к нам на хвост еще и эту девчонку, от которой никакого проку.

Он осекся. Достаточно было одного взгляда на спутника, чтобы понять — тот от своего не отступится, какие бы доводы ему ни приводили. Вот и сейчас он лишь покачал головой с легким укором и полной уверенностью человека, уже все для себя решившего.

— Я сам был сиротой. Если бы старый знахарь не приютил меня, возможно, я бы и третью свою зиму не пережил.

Так и не подобрав подходящих слов, эльф раздосадованно пнул отколотое горлышко кувшина — и этим был вынужден ограничиться.

— Как тебя зовут, дитя? — до невозможности мягким, доброжелательным тоном поинтересовался Акила, всецело отдавая свое внимание ребенку. Но девочка молчала. Она лишь хлопала длинными смоляными ресницами да все пыталась ручонкой дотянуться до амулетов, пришитых к кожаной тесьме, опоясывавшей его голову, вот только мужчина для нее был слишком высок даже когда чуть склонялся, чтобы заглянуть в глаза.

— Ну же, ты в безопасности, и я вижу, что твое любопытство сильнее страха. Ответь мне хоть что-нибудь и тогда получишь вот этот красивый камешек, — на протянутой ладони как по волшебству появился зеленоватый голыш. Заинтересованный взгляд девчушки тут же переключился на него, но она так и не сказала своего имени, упрямо замотала головой, а затем протянула сложенные корзинкой ладони, при этом чуть приоткрывая губы. Даже слегка притопнула ножкой… Всеми силами старалась выпросить игрушку, при том не выдавая ни звука.

— Бедняжка, — Акила сжалился, отдав камешек. — Похоже, говорить ты не можешь?

Ответа ожидаемо не последовало, но маг уже и не нуждался в нем. Только на несколько вдохов задержал ладони над самой макушкой девочки, вновь прибегая к своему дару целителя, чтобы осмотреть ее и убедиться в отсутствии телесных травм. Закончив, он облегченно вздохнул и опустил руки.

— Пожалуй, если нам не удастся узнать твоего настоящего имени, то я буду звать тебя Астой. Так на моей родине обычно зовут подкидышей, это означает «судьба».

Недолгое молчание над поляной прервалось легким шорохом крыльев, от чего Дьюар сразу оживился. Сделав круг над деревьями, на ветку опустилась сова, крупная серая птица, покрытая разрозненными белыми перьями, словно вкраплениями седины. Дневной свет нисколько не беспокоил ее, как не беспокоило уже ничего в этом мире: остекленевшие желтые глаза смотрели без всякого выражения, жутко и обреченно, от чего Акила предпочел отвернуться. Противоестественная сила уже не один год мучила эти кости, но никакого спасения для них не предвиделось — эльф держался за любимую игрушку крепко, даже не думая ее выпускать.

— Все тихо. Что бы ни убило этих людей, его больше нет рядом, — между тем коротко сообщил Дьюар, прерывая мысленную связь с умертвием.

— Людей… Ты прав, — травник вскинулся. — Духи этих несчастных позвали тебя не просто так. Следует уделить им внимание и отправить на покой…

— Они не звали меня, — возразил Дьюар. — Я почувствовал запах смерти и пришел, чтобы проверить свою догадку. Духов здесь нет, их высосали, словно…

— Это было существо, которое мы с тобой уничтожили.

При упоминании о совсем недавней схватке нога заныла с новой силой. Дьюар быстро глянул на спутника — тому досталось не меньше, но виду он не подавал, только настороженность во взгляде стала особенно острой, почти режущей.

— Там был всего лишь зарвавшийся дух, которого местные своим поклонением превратили в мелкого божка. Он больше не вернется, так что забудь о нем и прекрати подозревать в одержимости каждую травинку.

Призывая к тому же, листва монотонно шумела над головой — так, будто они проводили совершенно обычный день в тихом лесу, и только еще висящие в воздухе тяжелые отголоски самой что ни на есть черной силы разрушали эту иллюзию. Из-за них и те, кто не имел дара, могли бы ощутить угнетающее, почти болезненное настроение, которое обещало надолго впитаться в землю даже после того, как звери растащат кости, а трава скроет обломки. Если лесу не помочь, то он еще долго не избавится от нанесенной ему раны, а шрам от нее может остаться и навсегда.

— Прежде, чем мы уйдем, я попытаюсь очистить это место от скверны, — решился Акила, тоже прислушиваясь к деревьям. — Присмотри за Астой, пожалуйста.

Дьюар не успел и рта раскрыть, как все произошло: по-прежнему тепло улыбаясь, Акила взял девочку и бесцеремонно сунул ему прямо в руки, лишив всякой возможности откреститься.

— Тьма тебя побери, я что, согласился?! — возмутился эльф.

Обычно все порядочные мамаши запрещали своим чадам даже подходить к нему, и Дьюара это полностью устраивало, а тут суют прямо под нос и не боятся, что темный маг диточку сглазит. Малышка тоже осталась не в восторге от близкого знакомства с тем, кто недавно испугал ее. Они смотрели друг на друга настороженно, нахохлившись, как та сова на ветке.

Мысленно Дьюар отметил, что волосы девочки такие же черные, как у него самого, хотя, разумеется, больше она ничем не походила на эльфа. Обычный человеческий ребенок — с короткими круглыми ушами, растрепанный и в донельзя грязном платьице. Дьюар немедленно опустил ее на землю.

— Сидеть, — строго велел он, получив в ответ только сердитое сопение.

Оба нахмурились и уставились на Акилу, упорно игнорируя друг друга.

Магия природной стихии действовала мягко, стирала отвратительные следы трагедии, и само это действо завораживало невольного зрителя. Повинуясь негромкому, но твердому голосу, из земли вырастала молодая трава, прикрывая тела, впитывая разбрызганную кровь, спокойная и чистая сила вытягивала калечную память, возвращая поляне почти первозданную атмосферу. Холмики образовались на месте тел гончара и его жены, побеги малины пробились между досками телеги, подтачивая дерево со всех сторон — если кто и обратит внимание на следы, подумает, что все случилось уже очень-очень давно. Происходящее таинство как будто заставило само время остановиться, и эльф с девочкой тоже притихли, одна — в изумлении от свершавшегося на ее глазах волшебства, другой — в молчаливом, но все же уважении к чужому таланту.

— Дело сделано, — с этими словами Акила поднялся с колен, украдкой стирая выступившую на лбу испарину. — В путь.

Девчонка моментально подскочила и бросилась к нему, чтобы потом, укрывшись за спиной защитника, хмуро выглядывать на оставшегося в стороне. Осмелев окончательно, даже высунула язык, но так и не проронила ни звука.

Добродушно посмеиваясь над этим маленьким озорством, Акила взял ее за узкую ладошку и повел в сторону оставленных у дороги коней. Дьюар поплелся следом, и оба мага старались не оглядываться на покидаемую поляну, потому что из собственных воспоминаний жуткую сцену было не убрать даже после сотворенной магии.

Белый Гайне встретил хозяина радостным ржанием: тут же ткнулся мордой в шею Акилы и с удовольствием принял его поглаживания. Мощный мускулистый конь, казалось, даже не заметил того, как на его спину усадили маленькую девочку, но только на первый взгляд — на самом деле движения его стали невероятно осторожными, плавными, лишь бы не уронить ребенка.

Следуя за ними, Дьюар тоже отвязал коня. Тот фыркнул, тряся черной гривой, недовольный не то тем, что его вновь заставляют пуститься в дорогу, не то — что вообще оставляли в этом скверном месте. Он сходу попытался схватить зубами подошедшего эльфа, но получил щелчок по носу и, недовольно засопев, отвернулся.

— Убью и сделаю умертвие, — устало пригрозил Дьюар. В этот раз Акила даже не усмехнулся, как бывало, и двинулись они в молчании.

Эльф изредка поглядывал на кружащую над ними сову, но она не выказывала никаких признаков близкой опасности. После того, как взбесившийся дух был уничтожен, захваченный им лес сделался удивительно спокойным, словно вымершим… Да, именно так. Дьюар чувствовал в нем много смертей, местные обитатели гибли точно также, как и проезжие люди, а те, что сумели уцелеть, спешили поскорее убраться прочь или зарыться поглубже; шелест ветвей не разбавлял птичий клекот, дорогу не перебегали испуганные зайцы, даже насекомые попадались редко, словно и они знавали первобытный страх перед оживленной стихией.

***

Лес понемногу редел и вместе с тем становился оживленнее. Деревня была уже близко: в поле, которое теперь тянулось справа, виднелись стога скошенного сена, левее на полянке паслось несколько привязанных к колышкам коз. Здесь наконец-то послышались трели сверчков, свист горихвосток, пищание комаров. Даже трава как будто налилась зеленью и воспрянула, избавившись от гнета лесной тени. Вот дорога свернула и стала спускаться вниз по пологому склону, а там, впереди, уже можно было разглядеть дома и дымок из печных труб.

— Хм, похоже, постоялого двора у них нет, — заметил Акила, созерцая окрестности.

Представшее глазам село оказалось совсем маленьким, и у дороги проезжающих путников не встречала гостеприимная корчма — одна только покосившаяся табличка, прибитая к стволу березы, на которой кривыми буквами вывели «Ниж. Пиражки». Благодаря надписи закрадывалась смутная надежда, что где-то поблизости расположились еще одни «Пирожки» — и, может, даже побольше первых — но день неумолимо клонился к вечеру, а разыскивать деревню в темноте, только чтобы выяснить это, ни одному из магов не хотелось.

— Как думаешь, кто-нибудь пустит нас, или лучше заночевать в том амбаре, который мы видели на поле? — остановившись аккурат под вывеской на березе, с сомнением спросил Дьюар.

Спутник одарил его задумчивым взглядом, в котором эльф и без слов уловил привычное смирение перед дорожными невзгодами. Дьюар тяжело вздохнул и уже было развернул коня в обратную сторону, к амбару, но Акила, осторожно переложив голову сонной девочки с одного своего плеча на другое, жестом указал к деревне.

— Надеюсь, мы успеем спуститься до темноты, — тихо сказал он, — чтобы не слишком помешать хозяевам.

Дьюар недоверчиво приподнял бровь — вдруг ослышался, — но спутник уже настойчиво понукал коня, не забывая со всей аккуратностью придерживать девочку. Их ждала не в пример более простая, но не менее короткая часть пути.

***

Еще немного, и поля вовсе остались позади. Дорога теперь шла по окраине села, огибая дома и у колодца сворачивая в сторону главных ворот, сплошь увитых лентами. Кони фыркали друг на друга, даже порывались устроить гонку, так, что их приходилось сдерживать — выход из оскверненного леса словно придал животным сил. В конце концов Дьюар, устав приструнивать своего норовистого конька, отпустил поводья и позволил Шиморку перейти в галоп. Тот громко заржал, с места набирая скорость. Эльф было обернулся, красноречиво глянул на спутника, но сказать ничего не успел — Шиморк уже оторвался более, чем на длину своего тела, и несся вперед, ни на что не обращая внимания. Очень быстро Гайне и Акила отстали, превратившись в серо-белое пятно на фоне золотисто-зеленых трав.

Конь остановился только на приличном расстоянии, шумно дыша и довольно похрапывая. Рядом как раз оказалась молодая тонкая яблоня, одиноко стоящая среди высокого бурьяна. Ее розовеющие яблоки и стали Шиморку наградой в им же самим спровоцированной скачке — конь радостно захрустел, обирая нижние ветки.

Порадовавшись передышке, Дьюар с облегчением вздохнул. Прямо перед ним раскинулась деревня, уютно примостившаяся между пахотными полями и рощицей — в сгустившихся к этому моменту сумерках совсем крохотная. Если бы не запах смолистого дыма от горящих веток, издалека можно было подумать, что там летают блуждающие огоньки — так ярко светились костры за частоколом, что даже темные силуэты домов не могли их полностью заслонить.

Перестук копыт заставил оторваться от созерцания местности. Белый Гайне шел неторопливой рысцой, величаво задрав голову. Седоки на его спине со стороны смотрелись словно отец и дочь: Акила добродушно улыбался, что-то нашептывая девчушке на ухо, та теребила в пальцах длинную гриву и раз за разом понятливо кивала. Дьюар не пытался разобрать слов. Вместо этого он прислушивался к голосам из деревни: там смеялись, вскрикивали, а кто-то протяжно пел глубоким, чистым голосом, рассказывая популярную в этих краях историю о зачарованном поле.

Когда Луна восходит в легкой дымке,

И солнца свет тускнеет перед ней,

В ее загадочной и манящей улыбке

Родятся сотни призрачных теней.

Приходят в мир ночные эльфы, феи-сны,

Сияют крылья их от яркой звездной пыли,

Они приносят запахи весны

И тех лесов, в которых раньше жили.

В жемчужном свете лики их прекрасны,

В час полуночный у речной воды,

Где тень и свет невиданно контрастны,

И в то же время часто не видны.

Ночные феи кружатся над лугом,

Их песни слушать можно без конца.

Но кто пленен магическим их кругом

С волос не снимет лунного венца.

И каждой ночью люди пропадают

Все больше, никому их не сыскать.

Луна восходит. Феи оживают.

Их чары и их сказку не прервать…

 — Похоже, они там празднуют, — пробормотал Дьюар, наблюдая за мельтешением огней и пляшущих вокруг силуэтов. — Напросимся?

 — Пришедших к радости не прогоняют, обычай такой, — кивнул ему Акила, спешиваясь. Он быстро обошел Гайне и потянул за повод, входя в деревню как самый что ни есть мирный путник, не скрываясь, но и не стараясь привлечь к себе излишнего внимания.

Дьюар тоже спрыгнул с коня, хотя в этот раз пропустил Акилу вперед, замедлив шаг. По мере приближения шум за воротами сделался громче: далеко разносились музыка и многочисленные голоса, топот ног, смех, словно вся деревня собралась в одном месте — хотя последнее, возможно, не далеко ушло от действительности, потому как домов насчитывалось чуть больше двух десятков.

Прежде, чем ступить за ворота, Дьюар поежился, инстинктивно касаясь груди — проверял, надежно ли спрятан под одеждой амулет из костей совы, да на всякий случай шнуровку рубахи у горла потуже затянул, тут же надвинул капюшон, скрывая уши. Между тем спутник его ушел уже далеко вперед, и навстречу тому направился один из местных — высокий широкоплечий мужчина в том возрасте, когда седина на висках уже хорошо заметна, а сила и мощь еще остается в руках. Когда они с Акилой обменялись приветствиями, до Дьюара донеслось упоминание Великой Матери, чьи фигурки красовались над чердачным окном почти каждого дома. Продолжая говорить, Акила показал на Асту, сонливо зевающую на спине Гайне, собеседник покачал головой. Переговорили о чем-то. Затем незнакомец басовито рассмеялся и хлопнул Акилу по плечу, не иначе как приглашая к столу. Дьюар подошел как раз в этот момент, уловив самое окончание разговора:

— Отдайте лошадей моим сыновьям, они позаботятся обо всем, — радушно предложил хозяин, улыбаясь в густую бороду. — Эй, Мирка! Айдар! Подите сюда да подсобите!

Вокруг сразу завертелась суета, как будто только и ждала, пока ее спустят с поводка. Двое юношей поспешно оставили пляски и прибежали на окрик отца. Лишь на несколько шагов отставшая от них женщина наклонилась перед снятой с седла девочкой, всплеснула руками и, что-то нежно воркуя, увела Асту за собой. Бородач жестом остановил дернувшегося идти с нею Акилу.

— Покормит да спать положит с нашими младшими, а то нечего дитю в такой час на взрослом празднике делать.

Даже против воли травнику пришлось согласиться со столь разумными доводами, да и времени на возражения не осталось, поскольку гости уже вошли в круг огней, разом окунаясь в веселую праздничную кутерьму. Шедший впереди бородач тут же принялся громко раздавать указания, веля принести еще пива да угощений, кто-то повскакивал с мест и бросился выполнять поручения, кто-то просто глазел на пришлых. Улучив момент среди этого гама, Акила ненадолго придвинулся к Дьюару и шепнул:

— Про Асту они ничего не знают, я спрашивал. Остается надежда, что ее родители жили в соседнем селе, тут всего полдня пути…

Он собирался сказать что-то еще, но не успел — его настойчиво потянули на лавку, на ходу всучивая в руки кружку, а перед Дьюаром как из-под земли выросли две молодые женщины. Он еще и не опомнился, как одна из них, смущенно отводя глаза, протянула видавшую виды, но бережно хранимую лютню.

— Твой друг сказал, что ты менестрель. Сыграешь нам?

Эти робкие слова повисли в воздухе, создавая напряженную паузу, невидимый барьер, преодолеть который не решалась ни одна сторона, лишь искоса бросая друг на друга короткие взгляды. Дьюар с подозрением смотрел на лютню. Лютня с насмешкой смотрела на него. Молчать дальше и тем самым игнорировать просьбу хозяев праздника становилось уже неприлично, но единственным, на чем Дьюару приходилось когда-либо играть, были нервы наставника, и что делать с предложенной штуковиной он представлял крайне смутно. Настолько смутно, что не смог придумать ничего, кроме позорного бегства.

— Прости, хозяюшка, не могу, — стараясь придать своему голосу побольше раскаяния, наконец, произнес он. — Видишь ли, я дал обет Матери, что не приму участие ни в каком веселье и не стану петь, пока мы не вернем домой то бедное дитя, что встретилось нам на дороге. Участь ее родителей настолько ужасна, что у меня до сих пор дрожат руки от одних воспоминаний.

Женщины сочувственно закивали и зашептали благословения сиротке, о песнях более не обмолвившись, что дало Дьюару возможность поспешно ретироваться к столам, туда, где исчез Акила.

— Менестрель, говоришь? — прошипел мнимый музыкант ему на ухо, встав позади и опираясь одной рукой о толстую дубовую столешницу. — Может, еще монашка Лунной девы?

Нет, против самого этого милого культа он ничего не имел. Молодые и симпатичные девицы, называющие себя морскими сестрами и поклоняющиеся некой малоизвестной богине, которые встречают моряков в своем храме и с радостью отдаются им в любых позах и в любое время, да еще и делают это бесплатно, в отличии от портовых шлюх — разве может такое кому-то не нравиться? Но в этот раз Акила, даром что любитель правды, перегнул палку и, кажется, даже не считал себя виноватым. Повернулся, широко улыбаясь, и успокаивающе похлопал спутника по руке.

— Не мог же я сказать им правду о тебе. Сомневаюсь, что тогда нас бы приняли с таким же радушием.

— Но мог бы придумать что-нибудь получше. Кто из нас мастер вести беседы?

— Чем же тебе не нравится образ странствующего певца? Да и выкрутился ты, похоже, славно.

— Ах, чем?!

И затянулась бы эта негромкая перепалка надолго, но расставленная на столе снедь куда больше располагала к себе, чем разговоры. Хорошо прожаренное мясо и разнообразие солений источали вокруг такой соблазнительный аромат, что рот моментально наполнился слюной, не оставляя места для слов.

***

— Тебе не кажется, что эта девушка как-то уж слишком пристально на нас смотрит? — поинтересовался Дьюар чуть погодя, когда основной голод был утолен.

И в самом деле, по другую сторону длинного стола сидела местная девица, чьих черт не удавалось толком рассмотреть из-за наползающей тени ближайшего дерева, но лицо ее определенно было направлено в их сторону. Она ни с кем не говорила, место рядом с нею пустовало будто специально, и со стороны все это казалось маленьким островком грусти посреди всеобщего веселья. А хозяин праздника, что встречал их у ворот, наоборот, то и дело поглядывал на нее и коротко покачивал головой, мол, не время, не отвлекай сейчас, от чего та только сильнее куталась в шаль. Посмотрев в ее сторону, Акила понимающе кивнул.

— Видать, беда приключилась, и от нас помощи ждет.

— Это от менестрелей-то? — хмыкнул Дьюар насмешливо, да только получил лишь укоризненный взгляд в награду.

— Я-то своего ремесла не скрываю, травников да знахарей в деревнях завсегда уважали. Чем сумею — помогу.

Он поднялся тут же. На ходу заправил выбившиеся рыжеватые пряди обратно под тесьму и со всей серьезностью направился к встревоженной незнакомке. Дьюару только и оставалось, что провожать его неодобрительным взглядом. Впрочем, скучать в одиночестве не пришлось и эльфу: к нему тут же подсели с двух сторон веселая, раскрасневшаяся от танцев девица и мальчонка, едва ль тринадцатую зиму миновавший.

— Как славно, что вы двое к нам заглянули сегодня! Давно тут гостей не водилось, а страсть как хочется новостей послушать, — бойко занялась девица. — Меня Идой зовут, а это братишка мой, Лито. Где вы бывали, куда путь держите, расскажешь? Все так интересно!

Дьюар хмурился, и слова вставить не успевая. Куда уж ему до умения Акилы разговоры вести! Тот вон сразу нашел общий язык с местной, несчастная хоть и плакала, утирая глаза кончиком своей шали, но все равно говорила с ним — негромко, быстро, то и дело цепляясь пальцами за рукав гостя, как за последнюю соломинку спасения. Лица своего друга Дьюар не видел, только край его щеки и чуть ссутулившиеся от усталости плечи, но мог предположить, что тот говорит нечто утешительное. А это значило лишь то, что в деревеньке они могут задержаться, и задержаться на неопределенное время…

— Ну же, почему молчишь? — не унималась меж тем девица, потеребив Дьюара за плечо.

— Да-да, — он едва сдержал раздражение, чтобы не рявкнуть на нее совершенно без всяких приличий. — Зовите меня Дейнар.

Представился на людской манер, а что дальше говорить… Память издевательски подкидывала только встречу с обезумевшим духом лесов, изматывающе-долгий бой, разлитую по округе скверну. Словом, ничего, пригодного для праздных ушей, что мог бы наплести настоящий певун в такой час. А меж тем Акила поднялся из-за стола и вместе с расстроенной девушкой удалился куда-то в темноту улиц, рождая еще больше недобрых предчувствий.

— Ты, значит, с севера? — ухватившись за то, как он произносит имя, вклинился паренек. — Давно-о-о к нам никто из твоих краев не заглядывал…

— Из Скьявелле, — кивнул, не особенно привирая, мнимый поэт, хотя названный город практически совсем стерся из его воспоминаний, оставив от себя лишь шумный рынок с толпами приезжих торговцев и тихий квартал небольших особнячков, населенный эльфами.

— У-у-у… — протянул паренек. — Далеко, наверное… А там водятся снежные коты?

Кошки — самые обычные, не снежные, в это время крутились под столом, одна даже мазнула хвостом по ногам Дьюара в попытке угнаться за упавшим неподалеку лакомым кусочком. Эльф протянул руку, чтобы коснуться выгнутой спины, но кошка, которая была к нему ближе всех, встрепенулась и шмыгнула в сторону.

— Нет, снежных котов в Скьявелле я никогда не видел, — провожая взглядом убегающий пестрый силуэт, ответил Дьюар. — Зато торговцы привозили на продажу их мех, и ничего мягче на свете не бывает…

Мальчишка хотел спросить что-то еще, но сестра одернула его, указав рукой в сторону — к ним направлялся Акила, наконец, отвязавшись от прицепившейся к нему девицы. Вернулся он задумчивым и как будто даже опечаленным. Молча сел рядом, но ни к исходящему жиром мясу, ни к пенящемуся в кружках элю его рука не потянулась, так он и застыл, о чем-то напряженно думая. Дьюар привык видеть спутника куда более оживленным, ведь это его привилегией всегда было бросать косые взгляды из угла и хмуриться.

— В чем дело? — придвинувшись ближе, поинтересовался эльф. Пение и музыка почти полностью заглушили его голос, но Акила услышал, кивнул и только немного помедлил, прежде чем ответить.

— У этой бедной женщины пропал муж, и она просит разыскать его. Знахарка запугала ее тем, что неупокоенный призрак может вселиться в их нерожденного ребенка, если она не перестанет его вспоминать, но Ольша верит, что еще есть надежда на возвращение.

— То есть, никто не знает, мертв он или нет? — насторожился Дьюар.

— Верно. И я понятия не имею, как помочь ей. Мои зелья могут изгнать хворь или оградить от скверны, но отыскать заблудшего человека, когда даже не знаешь, где он может оказаться… Это работа не травника, но другого мага в деревне нет, поэтому я обещал сделать все возможное.

— И что же ты считаешь возможным? — скривился Дьюар. — Опять прыгать выше головы… Она хоть заплатит?

Акила посмотрел на него таким взглядом — долгим, слегка укоризненным, мягким — от которого сразу становилось понятно, что сейчас начнется очередная нотация.

— Вечно ты об одном, — вздохнул травник. — Беременной женщине нельзя отказать, даже если у нее нет ничего, что можно дать взамен. Не деньги ведь главное.

Дьюар фыркнул. В памяти невольно всплыл давний спор с наставником, когда старый некромант точно так же отмахивался от добросердечных порывов еще совсем юного Дьюара, и эта картинка вызвала неожиданное раздражение.

— Ладно, — хмуро проворчал он, только чтобы отделаться от навязчивых мыслей. — Я вызову его предков и спрошу. Если он окажется среди мертвых, то все станет ясно. Если же нет, то это будет уже не мое дело.

— Спасибо, Дьюар, — эльф мог бы поспорить, что от Акилы не укрылось его настроение, но тот все равно тепло улыбнулся.

— Я просто не хочу, чтобы ты всю ночь ковырялся в своих травах, а потом выпал из седла от усталости и задержал нас в пути, — словно оправдываясь, сказал Дьюар. — Мне плевать на ту девчонку и ее благоверного, а сказки о том, что за добрые дела Магдара наградит в посмертии, меня вообще не касаются — моя душа всегда будет принадлежать только Ей, Извечной.

Эльф не ждал ответа, подскочив с места, точно его ужалили. Оглянулся, не слушает ли кто, но на них уже перестали обращать внимание. Ида плясала, взявшись за руки с рослым парнем, а ее братишка и вовсе исчез из виду, так что Дьюар вполне мог уйти незамеченным, чтобы провести ритуал подальше от любопытных глаз, но прежде, чем он сделал это, Акила протянул ему сложенную тряпицу. Всю дорогу до конюшен его жгло раздражение напополам с досадой от того, что Акиле приспичило сунуть нос в чужое дело, когда можно было тихо проехать мимо. Пора бы привыкнуть, что в их случае это «проехать мимо» сделалось своего рода табу.

Расседланные и сытые кони встретили его тихим пофыркиванием. Увидев, что Шиморк стоит в одиночестве, подальше от местных лошадок, Дьюар только усмехнулся — не иначе, как и здесь успел показать свой норов. Впрочем, такие мелочи некроманта сейчас мало заботили. Он вынул из седельной сумки старый, еще принадлежавший наставнику, кинжал и пару мешочков с ритуальными ингредиентами, распихал все это по карманам и заторопился к своей главной цели — сельскому кладбищу, что должно бы лежать где-то неподалеку от деревеньки.

Спрашивать дорогу не было нужды, поскольку направление ему подсказывал дар, хотя была в этом и своя противная сторона: через некоторое время Дьюар понял, что забрался в непролазные заросли дикого шиповника, а основная дорога осталась где-то в стороне. Он не смог бы отыскать протоптанную тропу в темноте, даже эльфийские глаза не видели настолько хорошо, поэтому двигаться приходилось практически на ощупь, огибая кажущийся бесконечным кустарник. Тихо бормоча ругательства, Дьюар наконец-то добрался до прорехи в живой изгороди и, отряхнув плащ от цепких листков, вышел за пределы деревни.

Здесь ночь уже полностью захватила округу, с тьмой спорили только бледные звезды, но их усилий определенно не хватало. Дьюар шел все так же, ориентируясь только по своему дару, чуявшему присутствие десятков мертвецов. Ухабы и камни сильно замедляли движение, но вскоре повезло наткнуться на проезжую дорогу, и шагать сделалось легче.

О местном кладбище заботились. Ровные ряды могил окружали низенькие, по колено, заборчики из беленых досок, в изголовье каждой лежала гладкая каменная плита с выбитым именем похороненного. Селяне чтили предков, потому на многих из таких плит лежали подношения в виде сладких лепешек или кусочков подсохшего сыра, а на перекрестках стояли столбы с подвешенными на них фонарями — их зажигали в особые ночи, чтобы освещать путь мертвым. Правда, большинство ламп сейчас не горели, но Дьюар, выбрав место поближе к центру кладбища, зажег один и начал приготовления прямо под ним. Он не знал, где находится нужная могила, но в таком месте духи обязательно  услышат зов даже на расстоянии.

В неярком свете символ, вырезанный в земле кончиком ножа, почти невозможно было рассмотреть, но Дьюар легко начертил его по памяти, а у мертвых все равно нет глаз. Полученный от Акилы платок лег в центр круга из старых рун. Внутри оказался небольшой амулет, заботливо сплетенный из жестких мужских волос — такими обменивались во время свадебных обрядов, дабы частица одного супруга всегда была с другим. Куда больше Дьюару пригодились бы волосы или хотя бы вещи предков пропавшего, но пришлось ограничиваться тем, что дали.

Он поджег от лампы связку пахучих трав, вдохнул, позволяя дыму унести с собой лишние мысли, после чего тем же ножом резанул свое запястье. Неприятно потянула легкая боль, привычная уже, поскольку делать это приходилось часто. Духи отозвались, едва прозвучали первые слова заклинания, и от их присутствия в воздухе потянуло нездешним холодом.

— Есть ли среди вас тот, кому принадлежат эти волосы? — обратился Дьюар к сгустившимся теням.

Тоненько поскрипывала цепь, на которой болтался чадящий фонарь. Тени жаждали силы и жизни, что таилась в крови некроманта. Они тянули к нему свои бесформенные то ли руки, то ли щупальца, но не могли коснуться — лишь обдавали холодом, потому что в надземном мире у них не было власти. Они могли получить лишь то, что Дьюар сам давал им, роняя капли в очерченный круг, и ради получения награды им приходилось отвечать.

— Нет, — шепот нескольких голосов вплетался в скрип цепи. — Мы не видим… Мы не знаем… Мы не встречали его. Ты ищешь не там!

«Жив, значит», — подумал Дьюар отрешенно. Для него было бы проще обнаружить духа среди мертвецов, упокоить его, но раз тот еще ходит по земле, то умения эльфа больше ничем не помогут. Он отнял ладонь от пореза, позволяя скопившимся каплям упасть вниз, и духи заволновались, всем скопом бросаясь на желанную добычу. Дьюар подождал, пока они закончат, и задул огонь — ритуал был завершен.

***

Акила ждал у догорающих костров, несмотря на то, что большинство праздновавших уже разошлись. Некромант, как обычно и случалось во время ритуалов, забыл о времени и не торопился. Стоило Дьюару показаться на границе освещенного двора, как его спутник тут же поднялся на ноги, с нескрываемым волнением вглядываясь в бледное лицо эльфа.

— Как все прошло?

— Также, как и всегда. — Дьюар заметил, что взгляд Акилы невольно тянется к заляпанной кровью ладони и торопливо натянул на нее рукав. — Я не нашел этого парня.

— Это же отлично, Дью! Стало быть, надежда Ольши не напрасна, и утром мы сможем ее обрадовать хоть этим… Определенно, такие вести следует приносить в начале дня, а не в его конце. Тем более, что нам отвели местечко в доме старосты, и после всех скитаний по лесам мы наконец-то сможем отдохнуть под настоящей крышей.

— Не будем упускать такую возможность.

Местечко оказалось и вправду под самой крышей, на сеновале. Сухое, тихое и уютное — по сравнению с ночевкой посреди леса так прямо благодать. Дьюар, взобравшись по шаткой лестнице,  полной грудью вдохнул запах, в котором высохшие луковые травы мешались со свежей древесиной недавно переложенного настила. Диск луны завис прямо над круглым окошком, заполнив весь видимый участок неба, и в ее свете показалось, что даже по вечно хмурому лицу эльфа скользит улыбка. Блаженно растянувшись на мягкой подстилке, он наблюдал, как Акила скурпулезно сворачивает плащ и, опустившись на колени под окном, благодарит Магдару за еще один прожитый день. Веки отяжелели практически мгновенно, и в кои-то веки Дьюар позволил им сомкнуться без опасений, что неведомая опасность подкрадется из-за  кустов. Спустя немного времени он ощутил, как под боком появилось тепло и зашуршало сено, приминаемое Акилой. Может, не с самого утра, но к вечеру день и впрямь сделался хорошим, хотя вряд ли в этом имелась хоть какая-то заслуга богов.