Некромант проснулся со странным чувством, разлившимся от макушки до пяток. В голове звенело от чистой, поражающей пустоты — вечно вьющиеся стаей мысли и опасения куда-то утекли, рассеялись — как порой сходят облака с хмурого осеннего неба, и оказывается, что под ними оно все такое же синее, как и летом. Тело почти не ощущалось. Даже злополучная лодыжка сейчас не давала о себе знать, словно он парил где-то в воздухе, а не валялся на жестком слежавшемся тюфяке. Солнце протискивалось тонкими лучами-стилетами сквозь доски, закрывающие окно, норовило вонзиться под прикрытые ресницы и полосами расчерчивало комнату, но к собственному удивлению Дьюар не ощутил раздражения от него, как бывало порой, если приходилось засыпать перед самым рассветом и тут же просыпаться от навязчиво-яркого света... Это чувство как будто все же было знакомо, хотя и вспомнилось со значительным трудом — он наконец-то от души выспался.

С рассветом комната все больше походила на обычный пыльный чердак, и из всей башни именно в ней особенно чувствовалось, что долгое время это место оставалось заброшенным. Дьюар, поборов все же приятную утреннюю ленцу, поднялся и с некоторым усилием оторвал две доски, загораживающие окошко. Прохладное осеннее солнце скользнуло внутрь наперегонки с порывом ветра, взметнувшим пыль, осветило самые дальние углы, захваченные пауками и кое-где — плесенью.

Башня пробуждалась медленно, по крупицам, по камешку — в ней все еще оставалось тихо, насколько только может быть тихо в старом, постоянно скрипящем доме. Когда ушел Акила, Дьюар не помнил, а то и вовсе не слышал, но товарищ исчез, плотно притворив дверь и прихватив с собою отголоски потустороннего холода, который в иное время было сложно вытравить из костей, а за одну ночь и вовсе невозможно. Невольно подумалось, что во время памятного ритуала Акила проникся некромантией куда больше, чем говорил вслух. Разгромленное кладбище и легенду про собственную гибель они и вовсе не обсуждали, только травник после этого ходил очень уж задумчивый — решал что-то для себя, укладывал в голове все, что удалось увидеть и почувствовать, а Дьюар старался лишь не мешать ему.

Первое утро в башне выдалось спокойным. Не спеша собрав волосы и кое-как приведя в порядок поистрепавшуюся в пути одежду, Дьюар стал спускаться вниз. Комната его находилась под самой крышей, и пришлось преодолеть длинную узкую лестницу, проходившую через всю башню. По странной задумке неведомого строителя лестница эта день и ночь оставалась погружена во мрак, поскольку над ней не имелось ни одного окна, и сама по себе уже представляла испытание, но тело неожиданно начало вспоминать все выбоины в стертых ступенях, повороты и неровности. Дьюар шел, почти не глядя под ноги.

Двери в спальню и рабочую комнату наставника оказались настежь распахнуты. Меж ними гулял сквозняк, понемногу вытягивая застоявшийся воздух и въевшийся в чучела запах мертвечины, а с ним запах сухих трав — болотных и тех, что росли далеко-далеко, за морями. Дьюар не стал заходить. Он обогнул обе двери так, словно старался пройти как можно дальше в этом ограниченном пространстве тесной лестничной площадки, и поспешил ниже, к первому этажу, с которого уже доносились негромкие звуки сосредоточенной работы.

Кажется, эта комната и в прежние времена не выглядела настолько хорошо, хотя расчистить Акила успел только маленький кусочек вокруг печи и поднятого на все ножки круглого стола — и теперь с усердием оттирал большой пригоревший котелок. Его подопечная возилась рядом, с серьезным видом покачивая скрученную из соломы куклу. И это было, пожалуй, самое мирное утро, какое видел Дьюар в стенах здешней башни.

 — Я собирался приготовить что-нибудь поесть, но не смог найти ни одной чистой посудины... — пожаловался Акила.

— Похоже, некоторые вещи здесь все же не меняются... Наставник всегда бывал слишком занят, чтобы беспокоиться о таких обыденных вещах, —Дьюар насмешливо хмыкнул и присоединился к уборке.

***

Порой за делами время летит совсем незаметно. Дьюар методично перебирал оставшиеся в беспорядке вещи, сортируя их на три неравные кучи: то, что еще пригодно для использования, обломки, которые могут сойти на растопку, и хлам, который полностью бесполезен. Не приходилось даже задумываться об этом, в большинстве случаев все становилось ясно с первого взгляда, и это занятие возымело какое-то особенно успокаивающее действие. Количество хлама вокруг уменьшалось, помещение приобретало если не уютный, то хотя бы менее запущенный вид, а время текло своим чередом, постепенно приближаясь к полудню.

— Дьюар, посмотри-ка! — голос друга вырвал его из наплывшего транса.

Он подошел. Полусгнившая бочка, над которой стоял Акила, не представляла особого интереса — да что там, она вообще никакого интереса не представляла, — но вот за ней, прямо в стене, обнаружилась маленькая ниша. Она больше напоминала случайное отверстие от вывалившегося камня. Оставалось только дивиться, как получилось, что орденские ищейки ее не заметили. Дьюар всерьез задумался над этим вопросом и пришел лишь к выводу, что они искали все, источающее хоть какой-то магический след, и не обращали внимания на остальное. Содержимое тайника магией не обладало совершенно точно: это был пыльный кожаный кошель, позвякивающий и приятно тяжелый на ладони. Из него высыпалась горсточка серебряных монет, тускло поблескивающих в солнечных лучах.

— Похоже, твой наставник хранил не только пыльные кости.

— В таком случае — нам очень повезло. Едва ли он хватится их... Неподалеку отсюда есть деревня. Можно купить там припасов, овса лошадям. Какую-нибудь теплую одежду.

— Чего же мы ждем тогда? — Акила на глазах приободрился. — Признаться, я уже подумывал об охоте, но мои навыки не слишком хороши в этом деле.

Дьюару стоило признать то же самое, поэтому он вернул кошель Акиле и кивнул на дверь.

— Отправляйся, чтобы успеть засветло. Я дам тебе сову, она укажет верный путь и поможет добраться до места...

— Вот как? Вдвоем мы бы наверняка управились скорее.

Дьюар качнул головой, вспоминая небольшое, но шумное и оживленное поселение. Казалось, его жители стараются изо всех сил, чтобы голосами и смехом отогнать дурную славу своих земель — или чтобы от себя самих отогнать страх по отношению к соседствующим болотам. В большинстве они были приятными людьми, но Дьюар старался избегать даже мимолетных встреч.

— Местные могут узнать меня. Все же четыре года — это не такой долгий срок, за который лица полностью стираются из памяти. Особенно если учесть, что острые уши здесь, на болотах, редкость... Пожалуй, я лучше осмотрю окрестности башни.

Мысленным приказом подозвав сову, Дьюар вышел на крыльцо. Со стороны озерца несло тиной и гнильцой, над тропинкой витал терпкий запах не спешащих склониться перед осенью трав, шелестели на ветру камыши, и все это было так знакомо, привычно, что тоже поневоле успокаивало. Он вслушивался, всматривался в чахлые кривоствольные деревья и поднимающийся над землей клочковатый туман, пока Акила выводил коней из покосившегося подобия конюшни, прилаживал на Асте дорожный плащик и собирал мешки, которые можно будет наполнить зерном и овощами. Прежде эльф не замечал за собой такого терпения, но в этот раз даже не заметил, как товарищ оказался рядом уже полностью готовый.

Дьюар взмахнул рукой. Сова взмыла в воздух, сделала низкий круг над мостиком, словно выбирая направление, развернулась и полетела вперед над еле заметной тропинкой. Друзья коротко попрощались, кивнули друг другу и разошлись в разные стороны, один с крайне важной целью, другой без цели вовсе.

***

Лардхельмское болото словно бы не поспевало за всем остальным миром. Тогда как на западных дорогах и вдоль побережья уже вовсю облетали листья, а ветра над островом магов приобрели почти зимний холод, здесь кое-где еще торчали маленькими флажками красные и желтые цветки, а на солнечных полянках наливались соком грозди крупных ягод. Чем больше Дьюар отдалялся от башни, тем оживленнее делалось вокруг. Он заметил большую серую цаплю, без страха проводившую его поворотом головы, в кустах позади прокричал кулик, совсем рядом всплеснула прыгнувшая в лужу лягушка.

Неизменный туман тоже начинал рассеиваться, словно живность отпугивала его, как порыв ветра отпугивает легкие облака. Иногда под ногами раздавалось хлюпанье, жадное и голодное, когда болото словно бы жаловалось на все свои тяготы, но в основном тропа оставалась сухой. Жаркое лето успело порядком иссушить даже эти земли, и недавно начавшиеся осенние дожди еще не успели вернуть влагу в той же мере, какая была здесь привычна. Дьюар миновал целую рощицу низких кособоких берез, под которыми сгрудились кучками широкие грибные шляпки, продрался сквозь колючий кустарник, перегородивший давно нехоженую тропу, и чуть не провалился в наполненную водой канавку. Она тоже заметно обмелела, неровные берега высоко выдавались над покрытой ряской поверхностью, и около одного из них торчала к небу кривая коряга. Над канавкой, словно стайка мотыльков, кружили желтые и зеленые болотные огоньки.

Дьюар собирался обойти ее стороной, придерживаясь четко очерченной границы подсушенного солнцем мха, но огоньки, до того весь путь ни разу не попавшиеся на глаза, так странно собрались в одном месте, что он не смог пройти мимо. Присмотрелся, да не столько глазами, сколько пробуждая свой дар... Коряга оказалась рукой, воздетой над мутной водой, словно в мольбе о помощи.

Чтобы извлечь тело целиком, пришлось повозиться. Болото не желало выпускать свою жертву, словно еще надеялось что-то с нее поиметь. Дьюар промочил сапоги и забрызгался с ног до головы, но все-таки вытащил мертвеца на берег. Тот выглядел почти свежим, даром, что одежда на нем истлела, оставив лишь башмаки да перевязь с пустыми ножнами на боку. Лицо, обтянутое тонкой посеревшей кожей, сохранило даже выражение легкого удивления. Волосы за время пребывания в болоте приобрели ржавый оттенок, хотя прежде наверняка были светлыми. На шее болталась грязная шерстяная веревка — тот, кто затянул ее, наверняка подошел сзади и после столкнул в воду ничего так и не успевшего понять убиенного. А может, сначала вывернул карманы и забрал меч... Дьюар задумался. Среди неупокоенных вполне мог летать и дух этого парня, способный рассказать о своем прошлом и о безвременной кончине, но какая разница, был ли он случайным прохожим или бежал от чьего-то правосудия, а то и чьего-то гнева? В смерти не остается правых и виноватых, а болото не разбирает, кто попадает в его объятия.

Дьюар решил, что и ему разницы не много. Мертвец все равно что кукла — как направишь, туда и двинется, послушная невидимым нитям магии. Зато теперь он хорошо понимал, почему наставник выбрал именно это место для своего обиталища. Здесь многие пропадали бесследно, но их неприкаянные духи и их тела оставались бесценным материалом для работы некроманта. Ни в одном склепе, ни тем более в земле не могли бы они сохраниться так же хорошо... и также остаться незамеченными.

Прежде его мало интересовало то, чем занимался Дэрейн. Он никогда не пытался повторить это или даже вникнуть в суть очередного ужасающего эксперимента, выходящего далеко за пределы простой некромантии. Но также он не задумывался и о том, чтобы самому начать что-то исследовать, заняться изучением чего-то такого, в чем не приходилось бы спорить с совестью, но что могло бы принести несомненную пользу... На это просто никогда не хватало времени среди постоянных разъездов, коротких зимовок в шумных, пропахших дымом городах и перебежек от одной работенки к другой. Прежде, но не сейчас, когда старая башня оказалась в его распоряжении, а на всем болоте кроме них троих не было никого живого, способного нарушить тихое уединение.

***

Великая Мать вновь благоволила им: весь день простоял солнечным, без единой тучки, и вечерняя заря догорала долго, яркими сполохами, позволив вернуться еще засветло. Мертвая птица указывала путь, двигаясь неестественно ровно и низко над землей, так что за ней приходилось спешить, не позволяя себе лишних остановок, не отвлекаясь, пока остроконечная крыша старой башни не замаячила над верхушками деревьев.

— Вот и пришли, — Акила подмигнул зевающей Асте, что успела прикорнуть между двумя большими седельными сумками.

Он протянул руки и помог ей слезть. Вылазка в деревеньку прошла удачней, чем можно было представить в самых смелых мечтах: оба коня тащили объемную поклажу, в которой нашлось место и съестным припасам, и теплым вещам для надвигающихся холодов, и даже новым глиняным чашкам. Местные жители, суровые, как их край, путников встречали с простодушным гостеприимством. Акила сказал им, что держит путь из Нордмары, где искал лекарства для тяжело больной дочери, что в некотором смысле даже было правдой. Многие старики прониклись этим рассказом и под сердобольные вздохи предлагали лучшие товары, чем те, что могли достаться случайным путникам со стороны, а уж блеск чистого серебра еще вернее упрочил их доброе отношение.

Насилу удалось отказаться от ночевки в деревне. Местные предупреждали о недобрых местах и совершенно искренне уговаривали дождаться утра. Речи их звучали, без сомнений, разумно, но стоило Акиле вспомнить о ждущей у ворот птице, а следом и о ее хмуром черноволосом хозяине, что никогда не скажет вслух, но обязательно будет волноваться, а то и, чего доброго, сам пойдет на поиски, — и никакие доводы не могли отговорить от возвращения.

— Дьюар, мы привезли...

Они вошли в башню, в теплую тихую полутьму, все еще пахнущую пылью и слежавшимися травами. В печи догорали головешки, рассеянный свет от них выхватывал стопку свежих поленьев в дровнице и выставленные на просушку сапоги.

— Дьюар?

Никто не отозвался. По комнате гулял сквозняк. Лениво и неприкаянно теребил возвращенные на место занавески, посвистывал в печной трубе, цеплялся за ноги. Акила неуютно поежился. На улице уже сгущались вязкие осенние сумерки, а проводить ночь на болоте — то еще безумие даже для некроманта. Закралась мысль: неужто и в самом деле забеспокоился из-за долгого отсутствия? Но сапоги — вот они, стоят у печи, поленья в дровнице лежат недавно, еще пахнущие свежим спилом, и на полу у входа грязные следы…

Он подбросил дров в печь, разведя огонь вовсю, и усадил Асту поближе к печи —

греться. Думал было подняться наверх, но взгляд зацепился за приоткрытую дверь под лестницей — узкую, неприметную, за которой скрывался подвал. Акила хорошо помнил, что утром она была плотно затворена, но сейчас откуда-то из глубины подземелья пробивался слабый отблеск желтого света. Травник остановился перед этой тающей полоской, положил руку на гладкую от сотен прикосновений, холодную, как обжигающий лед, медную ручку двери. Прикосновение заставило его вновь поежиться. Темная, охватывающая тоской и безнадежностью аура тянулась снизу, заражала собой. По доброй воле спускаться туда и в голову бы не пришло, но Дьюар, похоже, совсем не слышал окриков сверху.

Лестница выглядела еще хуже, чем та, что вела на верхние этажи: края ступеней совсем раскрошились и осыпались под ногами, перил не было вовсе, только влажные от плесени стены, сжимающие узкий проход в тисках каменного кулака. Снизу дохнуло холодом и затхлостью — еще большей, чем во всей башне, будто запечатанный горшок открыли. Стало трудно дышать.

Акилу не покидало дурное предчувствие все время, пока он спускался. Место это отнюдь не походило на обычный погреб для хранения припасов, его удушающая атмосфера моментально расставляла все на свои места. И тем неожиданнее было наткнуться внизу на деревянные ящики и мешки, в которых виднелись черные головы сгнившей репы — остатки прежних запасов. До того странным показалось это соседство провизии с черной магией — той, которая темнее самой смерти, — что мороз пробирал по коже. Он засмотрелся по сторонам и чуть не вляпался в паутину, грязными клочьями свисающую с потолка. В ней покачивался давно иссохший мотылек, напомнив Акиле его самого, запутавшегося в дрязгах с Орденом. Их всех.

Узкий и низкий, словно лаз, коридор вывел к такой же узкой комнатке. Окна здесь заменяли несколько масляных ламп, развешенных по стенам так, что было совсем светло. Дверь оказалась распахнута настежь: не иначе как в попытке впустить хоть немного воздуха. Акила нарочно громко протопал до конца коридорчика, ненадолго замерев на пороге, но склонившийся над большим столом Дьюар так увлеченно занимался своим делом, что даже не обернулся. Этот стол занимал большую часть пространства – широкий, гладко отполированный, в темных застарелых пятнах. Такие в почете у лекарей, на них удобно резать конечности, сшивать раны… И точно как на лекарском, на нем лежало тело, вот только при первом же взгляде не оставалось никаких сомнений, что этому бедолаге уже ничем не помочь. Он лежал, раскинув тонкие руки, запрокинув голову с распахнутыми слепыми глазами, его всклокоченные буро-рыжие волосы торчали бесформенной паклей во все стороны, а вокруг его обнаженного тела тускло поблескивали разложенные инструменты. Заправский хирург позавидовал бы такому разнообразию ножей, крючков и пил.

— Дьюар, мы вернулись.

Некромант, не отрываясь от работы, кивнул. Подойдя ближе, Акила увидел, что тот сосредоточенно копается в длинном разрезе на бедре трупа. Рядом лежали какие-то совсем уж незнакомые инструменты, отдельные кости и, к удивлению травника, тот самый «артефакт», что мастер Ривад дал им на прощание.

— Что ты делаешь?

Ему показалось, что Дьюар и в этот раз не ответит, но тот как раз отложил большие ножницы с острыми концами и повернулся, уперев руки в столешницу.

— А разве он не чудесно выглядит? — с небывалым воодушевлением спросил некромант.

Акила посмотрел на костистое, туго обтянутое кожей лицо — и не нашел в нем ничего чудесного.

— Зачем? — только и спросил он.

Дьюар сиял, как начищенная медная монета, словно обнаружил в болоте не труп, а клад с редкими драгоценностями. Давненько Акила не видел своего товарища настолько довольным, особенно когда для этого не наблюдалось достойного повода.

— Он же великолепно сохранился. Лучше может быть только совсем свежий материал, но достать такой — целая проблема.

Акила не мог не признать, что тело и впрямь почти не имело признаков разложения, разве что малость усохло да потемнело. Но какое бы ни было, оно совершенно не вязалось с представлением о мирной зимовке... Если только мирная зимовка возможна в сердце проклятых болот.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Немного укрепить кости. В хорошем умертвии это залог успеха! Вот увидишь, если сделать все, как полагается, провести пару подготовительных ритуалов, то он не будет разваливаться на ходу, как тот старик на кладбище. Здесь как раз подходящее место, чтобы заняться этим.

Акила мельком оглянулся по сторонам. Серые, почти необработанные стены, грязный пол в разводах, происхождение которых не хотелось даже представлять, чадящие лампы…

— Не очень-то оно уютное, даже пахнет тут... Ох, неужели ты собираешься провести здесь весь оставшийся день?

— Я проводил тут и больше. Ты чувствуешь ауру неприкаянных душ? Сейчас их нет, но в прежние времена наставник часто запирал меня с ними наедине, чтобы я тренировался. Летом это было еще терпимо, но зимой, когда ударяли морозы… Иногда мне казалось, что к утру я сам сделаюсь одним из них, но холод и опасность неожиданно пробуждают знания, которых, казалось, даже не было.

Это звучало чересчур даже для старого отшельника-некроманта. Акила-то наивно полагал, что хотя бы с собственным учеником тот должен был обращаться лучше, чем о нем говорили бесчисленные слухи. Но по всему выходило едва ли не обратное. Башня в миг показалась еще более неуютной, чем прежде.

— Как же тебя угораздило попасть сюда? Не пойми неправильно, но эльфы, которых я встречал, предпочитали держаться своих. Отдать ребенка на воспитание человеку, тем более такому, вряд ли могло прийти им в голову.

— Меня привела сюда моя матушка, — Дьюар оставил свое занятие и вытер руки о несколько потрепанную тряпку. — О нет, она не продавала меня Дэрейну на опыты! Так уж вышло — она умерла, а мой дар не позволил ей упокоиться с миром. В шесть лет я вызвал ее дух, даже не подозревая об этом, и тогда призрак стал преследовать меня... Ты знаешь, как это обычно случается? Если призраки увязываются за кем-то, они тянут жизненную силу, пока жертва совсем не сляжет, и простым целителям вряд ли удастся их изгнать. В эльфийской общине некроманта с огнем не сыщешь, потому вскорости я оказался здесь.

— И ты никогда не думал вернуться домой? После того, как совладал со своим даром?

— Нет. Я почти не помню отца и теток, а они вряд ли обрадуются магу смерти в своей семье. Я решил, что мне будет проще идти своим путем, особенно после того, как приключилась история между Дэрейном и Советом Ордена...

— Что ж, было бы неплохо, если бы твой путь ненадолго завернул на двор. Я привез целую кучу всего из деревни, и теперь нужно разгрузить лошадей. Возможно, до холодов нам удастся хоть немного подлатать башню, если займемся этим вместе и не мешкая.

Дьюар медленно кивнул и — Акила не разобрал, было ли это игрой светотени от трепещущих ламп или правдой, но показалось именно так — в его глазах промелькнуло что-то вроде благодарности за перемену неудобной темы. Из подвала они поднялись вместе, по дороге задувая огни на стенах. Кони с поклажей их и впрямь заждались.

***

Первые дни в башне пролетели в спешных попытках ухватить за хвост догорающее лето. Морозы, как и предчувствовал Акила, надвигались с пугающей быстротой: по утрам на поверхности озерца начинала появляться тонкая льдистая корка, и дневное тепло все с большим усилием растапливало ее к обеду. Северные ветра вскоре нагнали упругие тучи, и дожди занялись уже без остановки, словно стремясь затопить округу в мутной холодной воде. Последние перелетные птицы снялись с летних гнезд и шумными стаями подались на юг, оставшиеся забились поглубже в лес и теперь редко показывались на глаза.

В башне безостановочно кипела работа. За это время удалось кое-как залатать прохудившуюся в двух местах крышу и подмазать печь — самое важное, что требовалось для благополучной зимовки в этом неприглядном месте. Но Акила не остановился, стараясь всеми возможными способами утеплить стены и сделать их новый дом хотя бы немного более обжитым. Он натаскал свежей земли в кадки для растений и посадил там какие-то прихваченные в деревне семена — под его рукой те начали прорастать с удвоенной скоростью, хотя Дьюар и не почувствовал, что он применял какую-то магию. Затхлость и тлен почти полностью выветрились из комнат, вместо них пришли запахи домашней снеди, печной растопки и струганых досок, которыми заменили совсем прогнившие ступени лестницы. После избавления от никуда не годного хлама башня стала неожиданно просторнее и светлее, так что Аста теперь бегала по ней, уже совершенно не стесняясь и топоча за троих — в прежние времена эти стены не видели таких вольностей даже близко.

Среди всей этой суматохи Дьюар впервые познавал прелести жизни оседлого некроманта. Он проводил в подвале порою по полдня, а то и по полночи, перетащив туда большую часть инструментов наставника и ингредиентов для ритуалов. Найденное в болоте тело, теперь коротко остриженное и вычищенное от грязи, занимало все его внимание. Укрепленное ритуалами и простыми хирургическими манипуляциями, оно и впрямь сделалось почти идеальным умертвием — пару раз Дьюар уже оживлял его, с удовольствием отметив, что его движения весьма быстры и плавны для того, кто умер настолько давно.

Чуть пошатываясь, умертвие споро поднялось по подвальной лестнице, ненадолго замерев у дверцы. Дьюар видел мир одновременно и его, и своими глазами — к этому нельзя было привыкнуть, притереться. Словно влезаешь в чужую шкуру, каждое движение которой должен контролировать, дергаешь за ниточки невероятно сложной марионетки, тяжелой, но безоговорочно послушной. Последняя ступень. Нога неловко запнулась о нее, но болотный человек, как Дьюар называл его про себя, устоял, ничем не отреагировав на ушиб. Еще шаг. Комната в его глазах выглядела серой, с черными тенями в углах и белым боком печи — ни одного цветного пятна, как в самом Загранье, всегда покрытом непроницаемым серым туманом. Равномерный стук подкованных каблуков по полу — цок-цок-цок. И следом шуршащий шорох шагов самого некроманта, точно это его ведут на невидимом поводке, а не наоборот. Цок-цок... С последним ритуалом мышцы мертвеца почти вернули былую подвижность, он больше не походил на деревянного болванчика с плохо сгибающимися ногами, и Дьюар ощутил отдаленную гордость за это. Так ли чувствует себя плотник, впервые сколотив не просто надежный табурет, но нечто большее? Или гончар, сумевший придать чашке доселе невиданную форму? Еще не искусство, но уже так близко к нему...

— Дьюар, убери это немедленно!

Акила, резко оторвавшийся от помешивания кипящего варева в небольшом котле, даже в сером цвете выглядел порядком рассерженным. Ложка в его поднятой руке подрагивала.

— Я все понимаю, но мертвяк на кухне? Это уже ни в какие ворота!

Он сердито упер руки в бока, наблюдая, как умертвие под волей некроманта неспешно движется к выходу. Цок-цок-цок. Шумно вздохнул.

— Будь добр, позови Асту со двора. Я приготовил для нее отвар, который поможет согреться, иначе на этих болотах она вконец простынет.

Дьюар кивнул — правда, не сразу понял, что сделал это головой мертвеца, уже стоящего в дверях. Называть то, что лежало перед крыльцом, двором, можно было либо с большим оптимизмом, либо в насмешку. Пятачок желтеющей травы, посреди которой вырастал покосившийся и чудом выстоявший до сих пор сарай, за неимением лучшего гордо прозванный конюшней. Стены его подпирали чахлые березы и колючий кустарник, наполовину уже обглоданный Шиморком. Асты не было видно. Дьюар ненадолго ослабил контроль над мертвецом, чтобы встряхнуться и оглядеться уже нормально, своими глазами — тот замер, где стоял, тихо покачиваясь на ветру. Девчонка не обнаружилась. В траве у берега валялась ее кукла, яркое платьице алело маковым цветком, в округе висела тишина, лишь надрывалась под мостом назойливая лягушка.

— Ну где ты там, малявка?

Девчонка не только ожидаемо не отозвалась, но даже не показалась на виду. Качалась шелестящая осока, похрапывали кони, привязанные к колышкам неподалеку — и ничего даже не намекало на присутствие суматошного ребенка. Дьюар с недоумением возвратился к башне.

— Кажется, у меня плохие новости...

Мертвец все еще маячил за его плечом, и это само по себе вряд ли могло придать любой новости радостный оттенок, но Акила слишком привык к таким странностям, чтобы обращать внимание.

— Если они касаются того, что твоя новая игрушка не оправдала ожиданий, то я предпочел бы не знать... — Травник со всей возможной осторожностью процеживал отвар через тонкую тряпицу, а потому даже не обернулся.

— Моя "игрушка" никогда не ослушается, а вот эта глупая девчонка явно не понимает слов "гулять возле башни"! Ее там нет!

Грохот котелка, резко опущенного на стол, разнесся по всей кухне, горячий травяной отвар плеснул через край чашки.

— То есть как это нет?

Не дожидаясь ответа, рыжий вихрь сорвался с места, едва успел накинуть на плечи теплую куртку и, уже без всякой брезгливости оттолкнув умертвие с дороги, вылетел за порог. Встревоженно осматриваясь, Акила обогнул сарай и пасущихся лошадей; до Дьюара донесся его голос, зовущий девчонку по имени. Ничего. Аста как сквозь землю провалилась, но травник не терял надежды и выглядел лишь более озабоченным — между тонких бровей залегла морщинка, кулаки решительно сжаты.

— Она не могла далеко уйти по такому бездорожью, мы сможем ее нагнать.

Никаких сомнений, ни одного вопроса — он даже еще не договорил, когда двинулся прочь от башни. Следы маленьких грязных сапожков цепочкой вились по высохшим доскам мостка, но быстро терялись на другой стороне, среди мутных лужиц и припадающих к земле кустиков травы. Догнать девочку не казалось серьезной задачей, но вот понять, где именно нужно искать — почти невыполнимой.

***

Лягушка перепрыгнула с кочки на кочку, издала короткий пронзительный квак и нырнула в воду. Над ней поплыли круги, и Аста склонилась ниже, стараясь разглядеть юркую зеленую тень сквозь мутную завесу воды. Лягушка показала голову чуть в стороне и устремилась к противоположному берегу, смешно загребая задними лапками. Вот бы поймать...

Лягушка скрылась в спутанных корнях, свисающих с обрывистого берега. Аста хотела отвернуться, но отражение привлекло ее взгляд, заставило вздрогнуть от того, что она заметила. Смазанное лицо в воде повернулось, торчащие во все стороны от него спутанные космы закачались, некто лениво пошевелился, чтобы поглядеть на нее. Аста отпрянула.

Она запуталась в собственных ногах и плюхнулась назад, больно ударившись локтем о камень. Пришелец, сидящий на корточках прямо напротив, выглядел даже более странно, чем его отражение. Или это была она? Аста, вытаращив глаза, рассматривала широкое и почти плоское лицо. Сначала ей показалось, что оно сплошь покрыто глубокими морщинами, словно у древней старухи, но потом она поняла, что это больше походит на древесную кору, по которой ползают мелкие жучки, а с левого боку порос лишайник. Рта у существа не было, а в углублениях "лица" светились маленькие огоньки, напоминавшие светляков в летнюю ночь. То, что Аста приняла за шевелюру, оказалось ветками, на них в беспорядке болтались высохшие желтые листья, а тело существа кривилось по-змеиному гибко и походило на тонкий ствол дерева.

Существо сидело неподвижно и смотрело, чуть склонив голову на бок. Аста оцепенела. Никогда ей не приходилось видеть кого-то подобного, и сердце от страха ушло в пятки, но волна противоположных, как будто чужих чувств начала подниматься из глубины — эти чувства походили на узнавание. Как будто кто-то решил за нее и сам сговорился с этим странным созданием, кто-то, сидящий глубоко внутри, а сама Аста лишь слушала, внимала, но не могла до конца понять сути их разговора. Тогда существо протянуло к ней руку, и она уже не пыталась отодвинуться. Шершавая и теплая, как нагретая солнцем кора, ладонь коснулась ее головы, и перед глазами возник высокий шумящий лес. Листва, пронизанная слепящими солнечными лучами, раскинулась над головой ажурным пологом, круглые шляпки грибов рассыпались под ногами, мягкие стебли травы щекотали ноги... Аста почувствовала нечто родное и приятное, то, от чего щемит внутри. Этот лес... Он был похож на дом, в этот миг она любила его — так же крепко и беззаветно, как любят родную хижину. Но он им не был. Аста потрясла головой, прогоняя странный сон, который привиделся ей прямо с открытыми глазами, и существо убрало руку.

Наклонив голову в другую сторону, оно плавным, текучим движением поднялось на ноги и зачем-то поманило ее за собой. Аста встала тоже. Странный пришелец двигался, не оставляя за собой следов и не приминая траву, словно парил, и светляки в глубине его провалов-глаз загадочно мерцали. У Асты в голове возникла еще одна картинка — тропа между кустами, по которой быстро шагают ее собственные ноги, расчерченная тенями и присыпанная первой опавшей листвой. Кажется, лесной человек приглашал ее прогуляться. Или все-таки приглашала?

Она несколько раз спотыкалась о коряги и где-то потеряла свою ленту. Расплетающаяся коса так и норовила запутаться в нависающих над тропой ветвях, но существо впереди двигалось быстро, и Аста едва поспевала за ним. Оно остановилось, вдруг свернув с тропы у широкого дерева — такого широкого, что рук бы не хватило обхватить его ствол. Рядом с ним Аста чувствовала себя совсем крошечной, и другого такого не было во всей округе. Древесный исполин медленно покачивал ветвями, скрипел и вздыхал, будто жаловался на что-то.

Аста замерла перед ним почти с суеверным благоговением. Было в нем что-то от тех рассказов, которые негромкими, шуршащими голосами передают бабушки по вечерам, вызывая мурашки на коже и пугающие видения в грядущих снах. А существо все сжалось, поникло и, дергая Асту за рукав, показало вниз, туда, где у самых корней по дереву ползли склизкие грибы.

Не суеверный страх мрачных сказок, а почти осязаемый, настоящий исходил от существа, когда оно смотрело на эти наросты. Аста непонимающе нахмурилась, но оно вновь положило руку ей на лоб, и прямо на глазах дерево начало стремительно иссыхать, вянуть, терять ветки, и вот уже могучий ствол рассыпался трухой, оставляя на своем месте лишь воспоминания...

Ей захотелось заплакать — такую глубокую печаль несла в себе эта картина. А существо вновь подергало за рукав, и от него повеяло еще большей тоской, страхом и мольбой. Оно показало неуклюже длинным пальцем сначала на Асту, потом на дерево — и замерло, вытянулось в струнку, чуть подрагивающую от нетерпения.

Меж ними замерло время, замер лес и сделалось небывало тихо. Аста смотрела, как крупный муравей ползет по грибу, а ей вспоминалось видение больного, безжизненно поникшего старого дерева, и по щекам текли слезы. Она почувствовала, как запекло ее глаза, как сделалось горячо в груди — точно так случилось в заброшенной охотничьей избушке, когда злые люди с острова хотели забрать ее с собой. В ушах зашумело так, будто все деревья заговорили разом, сердце заколотилось пойманным зверьком, и Аста зажмурила глаза.

Ее руки дрожали, но угасший огонь в груди не принес той самой выжженной пустыни, она не свалилась без сил и не впала в оцепенение. Ей чудилось тепло солнца на лице, запах полевых трав в носу, и, когда она решилась посмотреть вперед, то свежей и гладкой сделалась кора лесного исполина, точно был он молод и рос на самой благодатной почве, а вовсе не в этом мрачном и пустынном болоте; зазеленела его листва, словно и не близились холода и дожди, раскинулись еще пышнее тонкие ветви. Умылось и воспрянуло дерево, и существо, к нему проводившее, закружилось на месте в радостном танце. И Асту вновь наполнило это чувство, точно она была сосудом, в который собирались чужая радость и чужая печаль. Нечто отзывалось в ней, тянулось к этому существу — то самое, что показывало ей видения о сидящем в глубокой яме человеке, что таилось в ее душе, непонятное даже для нее самой.

Житель леса вновь поманил Асту за собой, но в этот раз указывал лишь на вход пещеры в корнях дерева, скрытый столь удачно, что она не замечала его даже стоя в нескольких шагах. Под завесой из плетей плюща, за густыми ветвями пышного кустарника прятался он, и что-то чудесно-доверчивое было в молчаливом предложении войти. Аста нырнула внутрь. Неглубокая и сухая, пещера по-своему выглядела уютной, но была такой крошечной, что даже Аста утыкалась макушкой в её потолок и потому встала на четвереньки. Сам же хозяин странного домика, казавшийся прежде высоченным и огромным, умудрился съежиться так, что без труда проходил в тесном пространстве. Поначалу полутьма мешала рассмотреть, на что она натыкалась, разворачиваясь посреди пещерки, но вскоре глаза привыкли, и перед Астой предстал такая кипа самых неожиданных предметов, с какой не сравнились бы даже завалы возле опустошенных шкафов в башне — и куда к большому разочарованию ее не подпускали. Здесь вперемешку валялись плетеные из лозы венки, черепки какой-то глиняной посуды, изношенные сапоги, плоские камешки с нарисованными на них символами, птичьи гнезда, старая потемневшая пряжка и даже самый настоящий меч с рыжим от ржавчины лезвием… Из всей этой кучи добра внимание Асты привлекла длинная деревянная шкатулка с кожаной петлей, что впору было бы вешать пояс. Темная от времени, с вырезанным на поверхности шершавым узором из листьев, закрытая на замочек. Что-то лежало внутри и издавало легкий шорох, когда Аста поворачивала или трясла шкатулку, но крышка не желала поддаваться ее усилиям.

Заметив интерес гостьи, житель пещеры закивал и подтолкнул шкатулку к ней, словно предлагая взять. Затем он вновь показал на Асту, и в ее воображении возник образ спящей на земле девочки. Ее самой... Как будто тоже жила она среди леса, одна-одинешенька, и рядом было только это странное существо. И часть ее, очень глубинная, очень странная часть обрадовалась и готова была остаться. Говорить с деревьями, которым не нужны слова, делать, что хочется, идти, куда вздумается… Она вспомнила мягкие руки, пахнущие срезанными травами, которые заплетали ей волосы. Добрую улыбку и смеющиеся глаза. Забавно дергающиеся уши и хмурый, но не злой взгляд напротив… И торопливо замотала головой. Ей захотелось вернуться, и она ухватилась за эти воспоминания – те, что еще не стерлись из памяти окончательно.

Существо не удерживало Асту: она выбралась из пещеры, прижимая к груди свой подарок, и побрела по тропинке. Теперь, когда никто не провожал и не указывал дорогу, она начала оглядываться по сторонам, но совершенно не узнавала местности. Деревья и кусты казались такими одинаковыми, что, куда бы она ни свернула, везде встречало одно и то же. Сначала Аста двигалась бодро, почти вприпрыжку, с интересом рассматривая незнакомые места, но вскоре модные сапожки натерли ногу — и настроение резко начало портиться. Ей просто хотелось домой… По крайней мере, туда, где добрый взрослый позаботился бы о ней и накормил, но вместо башни, заметно возвышающейся над деревьями, выбранная тропинка привела ее к большой воде.

***

— Почему ты не взял свою сову? Мог бы посмотреть сверху... — отдуваясь от бега, посетовал Акила.

— Сквозь деревья? Сомневаюсь, что я увидел бы хоть что-то.

Они сбились со следа. Это стоило признать, но упрямство, а может быть и что-то большее, обоим не давало остановиться. Три пары глаз — живых и мертвых — всматривались в чахлый болотный лес, три взгляда настойчиво скользили меж оголенных ветвей и облетающих листьев на земле. Чем дальше они углублялись в поросль деревьев, тем тише и мрачнее становилось вокруг. Понемногу, робкими шагами начало закрадываться сомнение, могла ли Аста убежать так далеко, не обмануло ли в самом начале направление детских следов. Его еще не высказывали вслух, но оно уже накрывало дурным предчувствием даже Дьюара, смутно узнающего топкую тропу под ногами.

— Дэрейн называл это место сердцем болот… Скверное оно, духи здесь собираются по ночам, случайных путников заводят в трясины.

И в самом деле, солнце еще висело высоко в небе, но прикрывалось пеленой из тонких пепельных туч, и болотные огоньки уже собирались стайками. Тут и там в глубоких лужицах и под заросшими холмиками чувствовались мертвецы — где зверье, а где и люди, заблудшие, да так и не сумевшие выбраться. Серая пелена во взгляде шагавшего чуть поодаль умертвия мешалась со всполохами зеленоватых огней — тех самых неприкаянных душ, но все они томились здесь долгое время, порой настолько долгое, что почти срослись с болотом не только телами, но и душами.

Длинная лента мелькнула на кусту. О том, что она синяя, Дьюар лишь догадался: он заметил ее взглядом своей мертвой куклы, но и без того сразу сделалось понятно, что ни одна городская модница обронить ее не могла. Акила кинулся к находке первым, снял с ветки почти бережно — в глазах читалась неизбывная тревога.

— Мы на верном пути! Скорее же! — воскликнул он, вспугнув зазевавшуюся пичугу.

Редко нарушался покой этого места, а они и вовсе спешили, наугад ломились через кусты, едва успевая проверять дорогу перед собой длинными палками — здесь земля была ненадежной, способной в любой момент предать и обернуться илистой топью. За ними следили бесплотные духи и мелкие живые обитатели болота, замирали и замолкали, ожидая, пока грубо вломившиеся в их вотчину гости исчезнут восвояси или сгинут здесь же. Еще десяток шагов, ладони, разодранные о колючие ветки, — и впереди показался масляный блеск мутной воды, прореженной мелкими кочками.

Здесь хоженая дорога заканчивалась. Земля сделалась совсем уж влажной, сильнее запахло сыростью, следы на тропе теперь моментально наполнялись грязной жижей, и продолжать путь дальше становилось вовсе невозможным. Но впереди... там, где жидкий берег окончательно переходил в топь, бывшую некогда широкой рекой, на крошечном островке в окружении кочек сидела растрепанная девчонка и с увлечением собирала рассыпанные по этому островку ярко-красные ягоды.

— Аста! — Акила, казалось, был готов разрыдаться от счастья, когда увидел ее, и даже кинулся было вперед, но Дьюар едва успел схватить его за рукав.

— Стой ты, куда? Эти кочки уже твоей ноги, не пройдешь.

Они замерли, напряженно глядя вперед, вода облизывала их сапоги. Один неосторожный шаг, и кто-то из них мог бы узнать, насколько глубоко дно, невидимое из-за зеленоватой воды и мелкой ряби от ветра, так и закручивающейся небольшим ровным омутком. Подрагивающие от нетерпения пальцы удерживали друг друга от опрометчивого шага, от знакомства с холодной злой водой, урывая несколько мгновений на раздумья, на поиски обходного пути... Откуда-то сверху, с посеревшего неба звучно гаркнул ворон, и тогда этот шаг сделала Аста.

Девчонка то ли испугалась заполошной птицы, то ли просто услышала знакомый голос и потому вскочила. Нога ее подвернулась на скользком мху, размоченная земля под сапожком поползла вниз, и с шумным криком, безмолвно раскрыв рот и распахнув нереально огромные синие глаза, она повалилась в воду.

Теперь удержать Акилу можно было только силой, он так рванулся, что едва не оставил в ладонях спутника затрещавший рукав.

— Пусти! Утонет же!

Глухо и обреченно прозвучали шаги по замшелому берегу. Шурх-шурх-шурх. Пришлось собрать все внимание, переместив в тело умертвия. Мир снова потерял краски, погрузившись в Загранную серость; державшие Акилу руки опустились, потому что некромант больше не ощущал, что делает. На какое-то время он сам стал мертвецом, непоколебимо идущим к указанной цели. И насколько же податливым оказалось его тело после всей вложенной магии, насколько ловким — на первую кочку он встал точно, даже не пошатнув ее, неустойчивая опора с трудом, но сумела выдержать иссохшего мертвеца. Вторая попалась чуть менее удачной, надломилась... Третья все же выскользнула из-под ноги, но он уже почти добрался к барахтающейся девочке.

Он знал и прежде, что сердце болота коварно. Тело погрузилось под воду по самую шею, ожидаемо увязло и запуталось в водорослях, но схватило Асту за шиворот. Умертвие не думало о собственном спасении — оно не способно думать вообще ни о чем, и воля создателя была единственным, что заставляло его двигаться. Оно еще больше ушло под воду, когда потянуло девчонку наверх, скрылось уже до подбородка, но даже не попыталось выбраться, лишь потянуло сильнее — Аста зацепилась за что-то ногой, завертелась, ничуть не помогая себя вытаскивать, попыталась было извернуться... В стальной хватке мертвеца сделать это оказалось не проще, чем в тяжелых цепях. Ее выволокло, вздернуло и буквально отбросило на берег нечеловеческой силой. Акила только и успел поймать подопечную, чтобы не дать ей удариться.

Мутная вода, полная поднятого со дна ила, не давала рассмотреть даже то, что находилось прямо перед носом. Все глубже увязали ноги, длинные плети водорослей лезли в лицо, застилая обзор, словно щупальца пытались схватить и удержать. Он оскальзывался, пытался оттолкнуться от дна, но не чувствовал опоры, старался дотянуться до оставшихся у берега кочек, но они были слишком далеко. Умирающая, отчаявшаяся река стремилась захватить с собою всех, кто только попадался ей, утопить и никогда не отпускать. Он разглядел сквозь толщу воды отблески дневного света и черные тени отражений, что-то мельтешащее, как всполошенная стайка насекомых, но странно светящееся...

Его настойчиво трясли за плечо, и Дьюар медленно, словно выныривая, открыл глаза. Казалось, что воздуха не хватает, будто ему и в самом деле пришлось побывать под водой, но это наваждение быстро пропало, оставив после себя всего лишь неприятный осадок и легкую затуманенность взгляда. А может, это самый настоящий туман висел над гладью воды, которая все еще исходила кругами, точно встревоженная кошка, гнущая спину. Акила с облегченным вздохом оставил Дьюара приходить в себя и кинулся приводить в порядок подопечную. Аста, вся мокрая с головы до пят, с запутавшейся в волосах тиной, зябко куталась в его не по росту длинную куртку и перепуганно озиралась по сторонам. Выглядела она в этот момент еще горше, чем когда они вытащили ее из-под разбитой телеги: платье окончательно пришло в негодность, а один сапожок вовсе потерялся. На другом болтался значительный ком бурых водорослей с запутавшимися в них палочками и чем-то напоминавший старый, потемневший от воды футляр для карт. Пусть довольной она не выглядела, но все же осталась жива и невредима... В очередной раз обманув почти неминуемую опасность, точно и впрямь хранили ее какие-то добрые боги. От этого даже утрата полюбившейся игрушки делалась вовсе незначительной, как будто все это уже было предрешено.

***

Огонь в печи уютно потрескивал, аромат смолистых поленьев смешивался с горечью травяного отвара на языке, стоны ветра в трубе — с легким шуршанием старых листков. Случайно выловленный на дне омута футляр принес неожиданный подарок: такой, что и представить нельзя. В просмоленном деревянном коробе, запертом проржавевшим, но все еще надежным замком, лежала тайна. Та самая, что так и не открылась мастерам из Ордена, что долго и непреклонно пряталась и юлила, а потом вдруг сама прыгнула в руки, и теперь медленно, как испуганный зверек, начинала показывать себя во всей красе.

Дьюар держал книгу осторожно, едва касаясь истрепанных страниц. Нитки почти сгнили, и листы уже отпадали от обложки, чернила местами подмокли, сделав чтение и без того едва разборчивых букв почти невозможным, но при всем этом книга не спешила превращаться в пепел. Знакомый почерк и наклон строчек не оставляли сомнений.

— Там есть что-нибудь о том, как изгнать Аквара из человека? — Акила уже весь извелся, заглядывая ему через плечо. — Эх... За зиму я обязательно научусь читать виссанские руны.

Дьюар поднял взгляд от книги, стараясь переварить только что прочитанное.

— Тут... — Он осторожно перевернул листок. — Это дневник наставника. Оказывается, он не только изучал Акваров, ему удалось даже подчинить одного из них!

Короткая пауза накрыла оглушительной тишиной и прервалась тем, что Аста громко брякнула пустой кружкой о стол. Акила даже вздрогнул, обернувшись на нее.

— Как он это сделал? Там есть подробности?

— Да, но понадобится время, чтобы расшифровать весь текст… Впрочем, у него на подчинение духа ушло почти два года. А уж Асте без опыта и магии понадобится вдвое, может, втрое больше – если вообще что-то получится.

— Ты же знаешь, Дьюар. Я готов оставаться здесь сколько угодно и приложить все силы для того, чтобы уберечь ее… — в неровном свете масляной лампы его глаза заблестели. — Она мне давно уже не чужая... Вы оба.

Дьюар только и смог, что кивнуть. Он не помнил своей семьи, не помнил дома. Казалось, ими навсегда станут разъезженные дороги и беспокойный конь под седлом, но что-то переменилось. Возможно, когда они заглянули под перевернутую телегу. Возможно, когда решились выступить против Совета магов — вдвоем, словно окончательно лишившись рассудка, против целого ордена и его могущественных мастеров. Возможно, еще позже, когда поменялись судьбами с мертвецами, перешли Грань туда и обратно, чтобы начать новую жизнь кем-то новым. Так или иначе, но длинный путь, казалось бы, закончился — привел туда, откуда прежде стремился убежать, показав новое лицо этого места. И вместе со старым дневником они оба подняли со дна омута нечто иное, более важное и ценное. Теперь они были и в самом деле как... семья?