Умереть за тебя

Даже если обрушатся небеса,
Даже если они все отнимут...

Пустой воздух лёгкие режет ножами — клинками, ядом отравленными испещряет, жжётся, жжётся, что кровью охота плевать, наизнанку плотью свою вывернуть, выбросить прочь.

…не сейчас. Не здесь. Не в этот застывший момент, где тело его — щит ей нетвёрдый, но верой, верой её [ирония, злая ты, сука] до конца выстоит, стеной нерушимой, из камня ли, мяса ли — одно всё. Она знает, в эмуне своей забывшись будто бы, знает — не предаст, не покинет, выстоит точно.

Отчего бы?..

И верой за веру платит; склонивший голову пред ведьмой дьявол, он спину ей открыл когда-то — ударь, ударь сильнее, коль возжелаешь ты того, ведь есть возможность: властвуй. Ненавистью упившись, счастьем давясь губительным; уж сколько, сколько глупцов того жаждали — и никому не позволил, помысел не простив скользкий, грязный. Товарищу боевому, что вовсе другом не был, но на защиту чью он кинулся стремглав; дева ли чудная, танто желавшая глубже вонзить, красотой одурманив.
 

…Я последую за тобой,
Даже если умру.

…но она, — диво, — в праве, и знает об этом, пользуясь нагло почти. Ранит его, раз за разом — сама ли клинки в плоть вонзает, огнём ли неистовым жжёт, проклятьями сыпет; не помеха, не помеха погибель ему, ибо смерть не познает он, покуда искренность его жива, мелькая полотном во тьме дали — и знамя её мнемой лишь служит, ибо, помысел благой неся, ныне испорчено; как и намеренья их, во тьме времён истлевшие когда-то.

Пусть протыкает кожу, мешая двигаться, дышать — лишь ярость то ему даёт всё больше, а ей — быть может, [веру], что с демоном контракт ошибкой не был, и ныне им его не разорвать.
 

А хотят ли.

ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠИ когда все вспыхнет пламенем,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠКогда все падет,

Поле, огнями ревущее, немо — ни стали лязга, ни жертв стенаний тоскливых.
Поле, огнями ревущее, немо — но щёк касание мимолётное, не видит пока никто за кострища завесой, о многом шепчет, о прощенье — вопит.

Небо, дымом сокрытое чёрным, слепо — от звёздных глаз россыпи жестокость укрыта плотной завесой.
Небо, дымом сокрытое чёрным, слепо — но взгляд их, искрами сияющий луны ярче, видит ясно, видит лицо милое, алым запятнанное, измученное.

— Ты… специально, — хрипит Тошизо, лбом её лба касаясь, рукой — волосы убирая светлые, грязью испачканные. — В шрам целишься.

От пули след, его сгубившей — той, что жизнь забрать должна была, но вышла прочь ни с чем, терзаний больше нужного доставив.
 

Не пуля если бы шальная эта — кто знает.

— …дебил, — Жанна фыркает грубо, так грубо, как может — но тело в объятиях тает, и гордость её не против. — Ты весь — один сраный шрам.

— И кто в этом виноват? — он отстраниться пытается прочь; увидят же, и объяснять чего придётся. Да кровью лишь сильнее перепачкает, коль дальше обжиматься с нею будет — не для того она за ним стоит, чтобы мараться об такое.

— Ты.

И это правда. Откуда бы на трупе новым шрамам взяться — пускай не мёртв, но и не жив, и здесь ворчание его не к месту. В том нет вины, коль тело всё его похоже мишень; но в том есть смех, что Жанна знает каждую из этих целей. Каньон меча удара, ожог, что так пройти не смог ещё при жизни, от пули той злосчастной след, — и всё ведь это помнит, ведьма.

— Ты, это… — она кинжал за пояс затыкает, свой гневный отчего-то взгляд стараясь отвести. — Не борзей. Ведь реально ещё шрамов наделаю, ясно?

— Как страшно.

ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠНет ничего, через что я не пройду,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠДаже если придется умереть за тебя.