Прости меня

Первый рабочий день всегда трудный. Новый коллектив, а значит, новые знакомства, которые не знаешь, как обернутся. Чанёль приоделся для этого события с иголочки, отполировал ботинки, что отражают яркий солнечный свет, уложил волосы настолько идеально, что ни одна волосинка не торчит, да и ей не следует лучше торчать, иначе это может обернуться плохим концом. Он суёт руки в карманы, пытаясь выглядеть круче, ещё раз смотрится в боковое зеркало и, улыбнувшись сам себе, идёт к главным дверям. Те в тот же миг распахиваются перед ним сами, и альфа входит внутрь, глубоко вдыхая разные витающие ароматы. С сегодняшнего дня он новый начальник, и этот запах будет преследовать его очень долго. Пока что в офисе стоит устрашающая тишина, давящая на всех присутствующих. Кто-то прокашливается и встаёт с места, кто-то просто замирает у автомата с напитками, боясь шевельнуться лишний раз, ведь не знаешь, как может на это отреагировать руководство.

Пак коротко усмехается и широко шагает мимо рядов с компьютерами и сидящими возле них людьми, пытаясь рассмотреть каждого, кто встаёт перед ним и быстро проговаривает: «Доброе утро». Альфа выглядит гордо, смотрит на всех с неким величием, хотя сам внутри дрожит как осиновый лист. Переживать могут даже люди, занимающие такую должность. Он останавливается у огромной белой доски, где уже начерчен план на сегодня, и поворачивается к ней спиной, ещё раз оглядывая присутствующих. Два места пустуют, и он делает мысленно пометку, ведь опаздывать очень нехорошо.

— Добрый день, — басит он, и работники навостряют уши, вскидывая чуть ли не синхронно головы. — С сегодняшнего дня я ваш начальник. Зовут меня Пак Чанёль, — старается говорить свободно, без каких-либо заминок. — Начальник, начальник Пак, я откликаюсь на любые позывные, кроме собачьих кличек, сечёте? — чуть улыбается, и все повторяют за ним, немного выдыхая. Такие слова рассеивают повисшее напряжение в офисе. — Я не скажу, что очень строг, но вполне серьёзно отношусь к выполнению работы, в том числе к посещению. Кстати, о посещении, — он подходит к первому ряду столов и опирается об один рукой, окидывая офис взглядом. — Я не насчитал двоих из вас, не знаете, кто это?

— Это Лу и Бён, — поднимает руку девушка, сдавая своих коллег с потрохами. Одна из фамилий вводит альфу в ступор, он как-то нервно выпрямляется и выдыхает сквозь зубы. Все вновь молчат и испуганно косятся на неё, думая, что работница сказала что-то не то.

— Хорошо, — подаёт голос всё же Чанёль. — Пусть зайдут ко мне в кабинет, как соизволят прийти, — и скрывается за дверьми, совсем забывая сказать остальные подготовленные слова напутствия для работы с ним и всё такое, что обычно говорят. Его мысли моментально опустели, и появился лишь один вопрос: «Ведь могут быть просто совпадения в фамилии, так?». Альфа напряжённо опускается в своё кресло и включает компьютер, проводя ладонями по лицу. Он закусывает большой палец и, пока всё мирно гудит, смотрит в широкое окно на высокое здание напротив.

***

Третье июля

На улице удушающая жара и палящее солнце, но даже в такую погоду Бэкхён всё равно выходит из дома и устраивается на своей любимой лавочке в тени огромного вишнёвого дерева. Он оглядывает парк и делает глубокий вдох, улавливая ароматы доцветающих после весны растений. Лёгкий прохладный ветерок, который только и спасал, нежно перебирает его каштановые волосы. Прекрасный день, вот ещё бы на парочку градусов попрохладней, но даже столбик термометра выше тридцати всё равно не остановит его порисовать сегодня. Омега ставит мольберт, доставая из сумки уже потрёпанные временем кисти и краски. Выливая воду из бутылки в баночку, парень мягко улыбается, макая туда кисть, после аккуратно опуская ее в голубую краску и делая первый мазок. Вдохнув поглубже, парень делает второй мазок, третий, четвёртый…

Кто-то кладёт тяжёлую ладонь на его плечо так внезапно, что парень вздрагивает, едва не испортив лишним движением на половину законченную картину. Он так увлёкся, что не замечает проведённого времени здесь. В нос ударяет приятный сладкий запах персиков. Такой освежающий сейчас, в самый разгар погоды. Повернув голову, Бён натыкается на прекрасную улыбку молодого альфы, что с интересом разглядывает его акварельный холст. От такого внимания он даже немного тушуется из-за не слишком больших способностей к рисованию. Незнакомец огибает лавку и садится рядом, восхищенно выдыхая и приближаясь к рисунку поближе, видя мелкие погрешности, которые Бэкхён ещё не успел доделать.

— Ты красиво рисуешь, — басит альфа, а омега ведёт плечами, нервно улыбаясь одним уголком губ. — Часто здесь сидишь? Кстати, Чанёль, — чтобы сразу сравняться в общении и не использовать противные «Вы», представляется Пак.

— Почти каждый день, — хрипло отвечает Бэкхён и прокашливается. — Здесь очень красиво, — он обводит взглядом парк, и Пак, замечая это, согласно кивает, тоже рассматривая округу. — Бэкхён, — добавляет он, видя искорки на дне карих глаз напротив, когда они сталкиваются взглядами. Бён смущается и смотрит себе в ноги, складывая ладошки на коленках. Кисточка аккуратно стоит в маленьком стаканчике, одно лишнее движение, и он точно упадет.

— Могу ли я с тобой здесь сидеть? К примеру, чтобы скрашивать твоё одиночество? — спрашивает Чанёль, а омега расцветает на глазах, покрываясь румянцем и слабо тряся в согласии головой. Он не знает, почему соглашается, наверное, потому что Пак выглядит добрым и очень милым с этим вихрем из красных волос на голове. С этого дня и начинается их легкая и нежная любовь, что даёт надежду маленькому Бёну, имеющему по природе своей слабый запах.

***

Воспоминания обрывает открывающаяся дверь и снова та девушка, поправляющая короткие белые волосы за ухо. Она слегка кланяется и проходит внутрь, заметно нервничая. Альфа выпрямляется в кресле, понимая, что совсем расслабился, пока был погружён в себя, он одёргивает задравшиеся закатанные рукава рубашки и прочищает горло.

— Вы что-то хотели?

— Вы просили сказать опоздавшим, чтобы они зашли к вам сразу же, как только явятся на работу, — Чанёль роняет ручку из пальцев, но всё же перехватывает её на краю стола и неловко улыбается бете.

— Тогда пусть заходят, — самые страшные, или, наоборот, очень ожидаемые опасения подтверждаются, когда в кабинет заходит сначала паренёк, внешний вид которого отнюдь не походит на рабочий, а затем тот, кто переворачивает в это же мгновение жизнь Чанёля с ног на голову. Бэкхён. Он смотрит удивлённо на него, явно уже почуяв запах из офиса, но не делая преждевременных выводов. Перебирает свои тонкие пальцы и поджимает от обиды губы, тут же вспоминая все то, что разлучило их тогда. Семь лет назад. Омега переводит взгляд в пол и судорожно выдыхает, боясь проявить хоть какие-то эмоции на глазах альфы.

— Здравствуйте! — кланяется жизнерадостно Хань, совсем не понимая, что в кабинет к начальнику в первый же день его работы их позвали не для приветствия. — Вы что-то хотели? — спрашивает так просто, что Пак теряется, только-только переводя на него рассеянный взгляд и пытаясь составить осмысленное предложение.

— Вызывал, — тянет он и встаёт, обходя свой стол и облокачиваясь на него, хмуро смотря на двух омег. — Кажется, опоздание на работу не должно прощаться, не думаете? Хоть это и мой первый день, но к такому я отношусь очень трепетно. Никто не должен опаздывать даже на секунду, иначе из его зарплаты я буду вычитать проценты, которые будут расти с каждым разом, — лицо Лухана мрачнеет, и он складывает руки на груди.

— Подумаешь, мы опоздали всего один раз. Это потому, что наш автобус застрял в пробке! Посмотрите карту загруженности дорог на этот час.

— Значит, выходите раньше, — тут же кидает им Пак, прерывая его речь на последнем слоге. — Я высказал вам свою позицию по этому поводу, будьте добры следовать этому простому правилу, и все будут рады, так? — он уже спрашивает Бэкхёна, который совсем не смотрит на них и не вникает в суть перепалки, отстранённо разглядывая серый линолеум. — Бён Бэкхён, я спрашиваю вас, — чуть мягче добавляет он, и омега всё же поднимает взгляд. Он чувствует огромное опустошение внутри, его лицо не выражает ровным счетом ничего, оно побледнело, и стало настолько белым, что даже немного пугает. Омега слабо кивает, продолжая смотреть альфе в глаза. Лухан косится на своего коллегу и замечает его потерянное состояние.

— Мы всё поняли, можно нам приступить к работе? — недовольно выплёвывает Лу, уже положив руки на плечи омеге и ведя его прочь из кабинета, даже не дожидаясь положительного ответа. Дверь громко хлопает, и Чанёль понимает, что расслабляется, чувствуя, как кровь вновь приливает к посиневшим от сильной хватки края столешницы и опоры на них кистям рук. Это вызывает лёгкое покалывание, и Пак массирует запястья, грузно опустив голову. Он не знает, что думать, как реагировать на то, что теперь они будут работать вместе. Радоваться или плакать от горя? С этими мыслями он садится обратно в кресло и приступает к своим делам.

___

— Ладно уж тебе так волноваться. Он точно нас не уволит, — тихо шепчет Лухан справа, клацая по клавиатуре и делая уже миллиардный глоток из сменённой столько же раз кружки с кофе. Прошло всего два часа, а Бэкхён всё равно не может найти себе места, он даже не понимает написанных букв на экране, цифр, что с ними делать, совсем не помнит. В голове только Пак, тот Пак Чанёль, которого он любил любит до сих пор больше жизни, как бы позорно не было бы этого признавать. Ведь он должен жить дальше, а не мечтать, как маленький ребенок, каждый божий день. Омега сжимает и разжимает кулаки, долго выдыхая через рот, чтобы хоть как-то привести себя в порядок и взяться за работу, иначе ему точно влетит по первое число.

— Я не по этому поводу волнуюсь, Лу, — коллега вопросительно косится и даже ставит напиток обратно на стол, так и не отхлебнув. Бён запускает руки в волосы и сжимает пряди, чуть натягивая их. Он только-только начал новую жизнь, ему так казалось, как альфа вновь врывается в неё, вскрывая неполностью зажившие раны.

— А почему? Плачешь? — удивлённо спрашивает Хань, видя как Бэкхён быстро-быстро моргает и откидывается на спинку стула, устало улыбаясь. Отнюдь нерадостно. Машет руками перед лицом, остужая свою раскрасневшееся от эмоций лицо. Слишком тяжело. Ужасно. Невыносимо. — Э-эй, — вытягивает из завалявшейся пачки бумажных платочков один и протягивает омеге.

— Спасибо, — судорожно шепчет, аккуратно вытирая первые слёзы, боясь, что они могут размазать подводку.

— Так ты не хочешь рассказать, что случилось?

— Не при всех, — бросает первое попавшееся оправдание, чтобы Хань отстал от него на короткое время и дал собраться с силами. Иначе он точно не сможет сдержать эмоций. Тот, словно понимает это, и возвращается к клацанью по клавиатуре и тихим матам, когда какие-то числа не сходятся и приходится вновь всё пересчитывать. Бэкхён морально разбит, а ведь день только начался. Он надеялся на то, что работа, которая приносит ему удовольствие, сможет искоренить его апатичное состояние после произошедшего два года назад. Она искоренила, а потом опять потопила в нём.

***

Комната Чанёля маленькая и уютная, выходящая на солнечную сторону дома. Здесь чуть ли не целый день бегают солнечные лучи по множеству полок с дисками любимых групп, по наклеенным плакатами вокруг, широкой кровати, не сильно аккуратно застеленной, по бежевым стенам. Всё здесь очень атмосферно, поглощает тебя, и Бэкхёну тут же захотелось взять в руки хотя бы небольшой скетчбук и нарисовать что-нибудь такое же лёгкое и яркое, тёплое и родное.

— Ты играешь на гитаре? — покачиваясь на пятках и сцепив руки в замок за спиной, спрашивает омега, следя, как Пак спокойно достаёт музыкальный инструмент, вынимая из чехла. Парень широко улыбается, вспоминая надпись на своём запястье, думая, что всё это какой-то красивый сон. Альфа проводит пальцами по струнам, извлекая красивый звук, отчего Бэкхён забывает, как дышать. Омега садится рядом на кровать, наблюдая, как Чанёль, хмурясь, вспоминает ноты, а после начинает играть приятную медленную мелодию и петь с хрипотцой, что у Бёна бегут мурашки, и пальчики сжимают ткань штанов на коленках.

Его комната, сам альфа, музыка — всё эту вкупе создаёт иллюзию сказки, в которую он случайно попал. Из которой так боится исчезнуть, проснуться и увидеть опять гнилое одиночество и кучу своих блеклых и серых картин, стиль в которых он решил изменить только недавно. Чанёль поёт, то чуть высоко, то низко, то тихо, то громко, поёт с душой и любовью, косясь на сияющего Бэкхёна рядом, что наблюдает за ним с таким большим интересом.

Он заканчивает играть и кладёт руку на струны, усмехаясь своим мыслям. Бён не замечает этого, уже прикрыв глаза и погрузившись полностью в свои фантазии и мечты, в которых главными персонажами, конечно же, являются они. Омега улыбается уголками губ, продолжая мычать мелодию. Очень красиво. Чанёль и сам не понимает, что увлекается разглядыванием Бёна уже столько минут. Он откладывает гитару и пододвигается ближе, кладя одну ладонь ему на лицо и мягко разворачивая его к себе. Бэкхён приоткрывает глаза и успевает увидеть только маленькое озорство на дне чужих, чувствуя его уста на своих.

Чанёль целует осторожно, пробуя, ласково водя большим пальцем по щеке. Всё это омега понимает не сразу, но кладёт руку на его шею, ведя вверх, заплетаясь пальцами в чужих всё ещё таких ярко-красных волосах, сжимая их и притягивая альфу ближе, углубляя поцелуй. Хоть целоваться он и не умеет, но так старается, что Пак мимолетно усмехается и берёт инициативу на себя, заваливая Бёна назад, на воздушное одеяло, и продолжая целовать его, уже водя ладонями по узким бокам, не спускаясь ниже. Бэкхён распаляется так быстро, что даже сам пугается и отодвигается, нервно смеясь. Пак смеётся в ответ, понимая его испуг и легко целуя в уголок губ, ложась рядом.

***

Обед, постоянно радующий Бэкхёна, выдаётся унылым. Он сидит напротив Лухана за небольшим круглым столом в столовой на втором этаже и мешает уже давно растворившийся сахар в пластиковом стаканчике. Перед ним вполне обычная еда, которую он покупает каждый день, но сегодня кусок в горло не лезет. Настолько ему плохо.

— Ну так что, расскажешь теперь? — вспоминает о фразе коллеги Хань и цепляет вилкой крупные куски овощей в блюдце, отправляя их в рот. Бён смотрит на это безо всякого интереса и отводит взгляд уже в окно, наблюдая спешащих на свой долгожданный перерыв людей. — Вы как-то связаны: ты и наш новый начальник? — тычет столовым прибором в воздухе, жуя салат.

— Мы истинные. И мы встречались…семь лет назад, — очень тихо, совсем одними губами, продолжая разглядывать такую знакомую улицу. Лухан перестаёт жевать и громко глотает, запивая это всё апельсиновым соком.

— Серьёзно?

— Да.

— Что случилось? Почему вы расстались?

— Сейчас это не так важно, — грубо пресекает его попытки залезть в самое сокровенное Бэкхён. Он врёт ему, что пьёт подавители, врёт, что просто боится альф, их агрессивности, врёт, чтобы скрыть правду, от которой он пытается сбежать, но не получается. Совсем не получается. От этого не сбежишь даже медицинским путем, потому что это его природные болезни. Бён возвращается к своему уже подостывшему напитку и смотрит на ароматный зелёный чай.

— И хрен с тобой, — фыркает явно недовольный Хань и встаёт из-за стола, оставляя его одного. Бэкхён не может отделаться от мысли, что Чанёль сейчас в паре этажей от него. Что он сидит в своём кабинете, что он его начальник, что они работают вместе, пережив самое страшное в жизни омеги. Он до сих пор винит альфу, бьёт подушку по вечерам, закусывает от обиды губы, мечтая повернуть время вспять и врезать Паку хорошенько за такие слова, за такой поступок. Бэкхён до сих пор не понимает, почему? Почему Чанёль сделал это?

В столовую вваливается приличное количество людей, чуть опоздавших на начало обеденного перерыва. Они шумят и смеются, приближаясь к витрине, где лежит аппетитная еда, которая так и манит голодные желудки к себе. Бэкхён втягивает воздух и давится этим знакомым ароматом персика, так близко, так дурманяще. Он осторожно оборачивается и видит за соседним столиком у стены Чанёля, смотрящего в стол и отстукивающего какую-то мелодию краем пластиковой ложечки. Он будто чувствует на себе взгляд и смотрит влево, сталкиваясь взглядами с омегой. Бэкхён тушуется и отворачивается, вставая и выходя из столовой, не замечая того, как грустно смотрит ему вслед альфа.

Он еле передвигает ногами, идя по коридору, и отгибает рукав светло-голубой рубашки, видя аккуратно выведенную надпись на всем известном английском языке. Гитара. Тот инструмент, за которым Чанёль любил проводить чуть ли не каждый вечер, сидя рядом с Бэкхёном на лавочке или в комнате, пока тот рисует, с удовольствием выводя линии. Рисовал он не всегда пейзажи, а чаще всего каких-то случайных людей: быстро, набросками, иногда кривыми и совсем непохожими из-за того, что незнакомец пролетает мимо на большой скорости, а иногда выводя с огромным усердием, разглядывая кого-нибудь на лавочке напротив.

Чанёль же, проводив омегу взглядом, возвращается к своему обеду и смотрит на запястье, где написано самое главное пристрастие омеги — рисование. Это слово ему всегда не давало покоя, он заглядывался на любого человека с тубусом в руках, на незнакомцев, выбирающих альбом или другие канцелярские принадлежности, на всех, кто хоть как-то был близок к этому хобби. Но ни один не цеплял его так, как зацепил лишь один взгляд на воодушевленно рисующего Бэкхёна тогда. Он был красив, ужасно красив под тенью дерева, с идеально выпрямленной спиной и изящными тонкими пальцами, сжимающими кисть. Он воплощение его снов о своём омеге.

Плохие воспоминания мигом обрушиваются на его плечи. С такой тяжестью, что парень горбится, сводя брови к переносице. Никогда. Никогда он себе не простит того, как поступил тогда. Как разрушил их совместное будущее, как стёр с лица омеги, казалось бы, вечную широкую улыбку, выпил разом из него всё счастье, что на дне карих глаз поселилась огромная грусть. Он никогда себе этого не простит. Чанёль закрывает лицо руками, поставив локти на стол. Ему хочется выть от невыносимой боли видеть Бэкхёна сейчас и знать, что он не может к нему прикоснуться, не может с ним заговорить, ведь тот вряд ли захочет этого. Да и сам альфа точно не выдержит его слёз даже спустя семь лет одиночества.

— Начальник-ним, — Чанёль переводит взгляд вновь влево и с удивлением замечает, что вокруг его стола скопилась целая куча людей. Многие заметно волнуются и нервно улыбаются, кто-то совершенно спокоен, а тот омежка, что обратился к нему, видимо, самый смелый в этом офисе. — Мы немного посовещались, и у нас возникла такая идея: мы хотим отметить ваш первый день у нас, поэтому хотим собраться в небольшом ресторанчике после работы. Как вы на это смотрите?

— Сегодня? — альфа поражённо оглядывает всех, и те разом кивают. — И все пойдут? — вряд ли в маленьком каком-нибудь обычном ресторанчике хватит места для такой толпы. Омега неуверенно переглядывается с коллегой и расплывается в улыбке, сжимая ладонью ладонь.

— Ну-у, не все-все пойдут, а только наш офис. Нас всего двенадцать человек. Была идея пойти к кому-нибудь домой, есть у нас один представитель с домом, но сначала это нужно согласовать с вами.

— В доме было бы куда тише и спокойней, — улыбается одними уголками губ Чанёль, и все испаряются вмиг, явно поняв абсолютно всё. Омега удаляется последним, уверяя его, что они всё сделают по высшему разряду. Задобрить решили? Пак усмехается этому предположению и отпивает из стаканчика, смотря в стену напротив, где висит реклама, уже месяц мозолящая глаза. Если пойдут все, то и Бэкхён тоже? Как хотелось бы этого. Может, у него всё-таки получится с ним поговорить. Чуть-чуть.

***

Чанёль никогда не любил вечеринки в честь чего-либо. Только если семейные застолья в кругу близких ему людей. Шум всегда несёт в себе головную боль, а напившиеся друзья — очередные истории, которые потом вспоминаются всю жизнь. Либо с радостью и восхищением, либо с огромным стыдом и позором на весь мир. Родители это начали понимать ещё в средней школе, когда устроили один раз такие посиделки, а его несносные одноклассники и друзья со двора устроили самый настоящий неуправляемый балаган, испортивший альфе настроение. Поэтому сегодня они уже привычно поздравили его перед тем, как отправиться на работу, и всучили праздничный колпак, который парень нехотя натянул на голову. Оба взрослых сказали ему не снимать его до их прихода и хлопнули дверью, быстрее убегая в душное здание. Наверное, надеялись, что так рабочий день закончится быстрее.

В дверь звонят неожиданно, и Пак отодвигается от экрана ноутбука в своей комнате, непонимающе уставившись в коридор. Неужели они отпросились пораньше? Но это вряд ли было правдой, поэтому догадок, кто мог прийти в одиннадцать утра, очень мало. Есть одна, но вряд ли омега пришёл так рано, правда? Да и он не знает о том, когда у альфы день рождения. Как глупо, что он ему не сказал. Бёну ведь точно будет потом неудобно перед ним. Звонок ещё раз громко проносится по всей квартире, и Чанёль вертит ключ, открывая дверь и тут же получая в нос праздничной свистулькой.

Открыв глаза, которые он инстинктивно зажмурил, Пак видит счастливого Бэкхёна с таким же дурацким колпаком на голове и зажатой меж зубами той самой свистулькой, что и ударила его. Омега держит в одной руке праздничный пакет, а во второй сжимает стакан с его любимым кофе. От такой картины спирает дыхание, а глаза наполняются благодарными слезами.

— Как ты узнал?

— У меня есть связи, — смеётся Бён, едва не роняя изо рта свистульку, так как обе руки заняты. Он проходит внутрь и пытается стянуть с себя кроссовки за задники. На улице сегодня лютый ноябрьский мороз, а он всё равно носит осеннюю обувь, каждый раз получая подзатыльник от альфы о плохом отношении к своему здоровью. Это происходит и сейчас. — Йа! Вообще-то я принёс тебе подарки, а ты меня бьёшь! — недовольно гудит он, и Чанёль вытаскивает всё-таки эту свистульку у него изо рта.

— Не надо было, — сомнительно тянет Пак. Это странное чувство получения подарков его когда-нибудь сведёт в могилу. Становится так неловко, когда Бэкхён на эти слова его пихает плечом и проходит в гостиную:

— Надо, — весело произносит он и плюхается на широкий диван. — Иди-иди сюда, — хлопает рядом с собой, и Чанёль медленно подходит и садится прямо туда, куда он указывает рукой. — Я поставлю его на стол, — трясёт стаканом. — А это надо открыть сейчас, — Пак берёт из его рук пакет и усмехается, когда омега кладет подбородок ему на плечо, мягко обнимая за плечи. — С днём рождения, — и прикусывает хрящик уха, обдавая его жарким дыханием.

— Спасибо, — мягко отвечает альфа и поворачивается, видя сложенные трубочкой губы. Звонко целует их и достаёт из пакета длинную вертикальную коробку, завёрнутую в подарочную бумагу. — Ты умеешь так красиво упаковывать подарки? — он сам вспоминает, что у него никогда не выходит настолько аккуратно обделать какую-нибудь коробку блестящей оберткой, поэтому он это делал на тяп-ляп. Папе нравится, особенно потешаться над этим.

— Да, посмотрел видео-уроки. Ты бы видел первые неудачные разы, — и легко смеётся. Так заразительно, что начинается смеяться и альфа, продолжая вертеть коробку в руках. — Ну чего ты? Давай-давай! — он елозит по дивану от нетерпения, что ещё больше веселит Чанёля. Он отодвигается от омеги и протягивает ему свой подарок.

— Откроешь?

— Но это же тебе, — тянет он недовольно.

— А я хочу, чтобы открыли его твои прекрасные руки, — наклоняется и ещё раз целует его, незаметно передавая коробочку. Омега сдаётся и капитулирует, поддевая ногтями скотч в тех местах, которые уже наизусть выучил. Разворачивает быстро и легко, совсем не рвя обёртку — Чанёль уверен, он бы её всю искромсал — и держа в руках уже простую белую коробку. — А теперь ты должен сам, — берёт его ладонь и подносит к крышке. Пак не медлит и раскрывает её, вытаскивая красивую статуэтку в виде гитары. Она изящно блестит на свету, падающего из окна. Проведя пальцами по серебряному предмету, альфа не находит слов.

— Ты не должен был… — начинает было он, как на его губы ложатся тонкие пальчики, говорящие прекратить такие слова. — Бэкхён, блин, — восхищается альфа, рассматривая предмет со всех сторон. — Это, поди, нереально дорого! — смотрит с таким блеском в глазах, что Бэкхён гордо выпячивает грудь, весь выпрямляясь и довольно улыбаясь.

— Ты мне просто на день рождение дом подари тогда и рассчитаемся, — и они оба смеются.

Только Чанёль его потом всё-таки дарит, отдавая последние сбережения и получая незабываемую ночь в своей жизни, но перед этим оказываясь побитым с громкими словами: «Глупый, Пак Чанёль! Это же была шутка, а не призыв к действию!»

***

Дом одного из его подчинённых не особо большой, обставленный скромно, но со вкусом. От примерно такого же расположения комнат его одолевают воспоминания об их совместном доме, в котором он и оставил Бэкхёна тогда. Два этажа, три комнаты, полное одиночество и омега. Его захлёстывают картинки прошлых лет, когда он смотрит на полки с разными сувенирами из-за границ. Когда они были счастливы, любили друг друга и жизни не видели раздельно. Пока он сам и не показал её обоим.

Главное пиршество, или просто пьянка, должна состояться на заднем дворе. Многие бегают, нося разные закуски и таща огромные тяжеленные пакеты с выпивкой. Чанёль стоит у окна комнаты на втором этаже, решая пока прогуляться по нему с разрешения хозяина. Смотрит на весь этот балаган и ощущает себя невероятно одиноким сейчас. Особенно видя скромно сидящего в углу стола Бэкхёна и того самого паренька, Лухана, который пытается ему что-то рассказать, размахивая руками и откинувшись в мягком кресле.

Омега мог не пойти, и он бы ни капельки не обиделся на него, а всё понял и принял, ведь сам виноват. И самому нужно пожинать свои же плоды. Даже из чуть приоткрытого окна голоса всех слышатся так ярко и громко, будто они находятся сейчас за спиной. Бён встаёт из-за стола и уходит куда-то к дому, перед этим получив, видимо, какое-то поручение от подошедшего беты. Его лицо выражает полную безысходность. Чанёль сжимает подоконник крепче, продолжая смотреть в окно, пока позади не скрипит дверь.

— Мне сказали позвать вас, — до боли родной голос сейчас режет изнутри, кромсает на части. Альфа кивает совсем незаметно и через секунду поворачивается, не видя Бэкхёна. Видимо, решил тут же уйти. Он спускается быстро, проходит к столу, видя горящие глаза всех.

— Давайте тогда выпьем первую за нашего нового начальника, — говорит бета с белыми короткими волосами, поправляя выпавшие пряди. — Мы постараемся быть хорошими работниками и с полной ответственностью выполнять ваши поручения, — Пак на этих словах смеётся. Где-то он уже такое слышал. На прошлом месте, в компании, где все обещали горы золотые, а через неделю забили болт на всё и всех. Звон стопок и тянущиеся руки к закускам. Так пролетает первый тост, второй, а потом их больше и не было, все пили кто как хотел, в своём темпе. Через час такого веселья альфа понимает, что немного опьянел, хоть и старался пить немного. Он уже не стеснялся в открытую смотреть на Бэкхёна, прожигать, пожирать, взглядом. Омега смотрел в ответ. Его лицо настолько непроницательно, что сбивает с толку. Он сидит, сложив руки на груди и так и не притронувшись к алкоголю. А ведь хочется напиться до беспамятства, совершить что-нибудь глупое, о чём будет жалеть, но здравый смысл останавливает.

Когда время переваливает за час ночи, все начинают расползаться на такси по домам. Бэкхён решает тоже уйти, не замечая идущего следом альфу. Или стараясь не замечать. Он заходит за угол дома и резко оборачивается, впечатляя таким действием не ожидавшего ничего Чанёля.

— Чего ты хочешь? — говорит обессиленно, желая поскорее избавиться от него.

— Ты домой? — спрашивает первое попавшееся. Лицо омеги мрачнеет.

— Домой.

— К нам домой?

— Какие «мы», Чанёль? — горько усмехается Бэкхён, совсем не понимая альфу, стоящего напротив. Его взгляд чуть помутнён от выпитого спиртного, но он даже не пошатывается, держась ровно. — У тебя произошла внезапная амнезия? Или ты решил, что у меня проблемы с памятью? — на его вопросы отвечают поцелуем. Пак наклоняется быстро и неожиданно, вводя омегу в полнейший ступор. Поцелуй не углубляет, просто сминает мягкие губы. Бэкхён ему не отвечает, грубо толкая в грудь. — С ума сошёл? — его губы подрагивают, а в глазах собираются слёзы. — Решил, что можешь вернуться, и всё будет, как прежде? — он отворачивается, подушечками пальцев аккуратно утирая уголки глаз.

— Я не знаю, что сделать, чтобы ты меня простил, Бэкхён. Я…поступил так подло и глупо тогда, совсем не понимал, что делал. Прошло семь лет, и все эти семь лет я не мог тебя забыть, не мог выкинуть тебя из головы, хоть и не пытался. Постоянно искал способ связаться с тобой, но ты сменил номер, социальные сети... Бэкхён, — берёт его ладони и крепко сжимает, — я тебя до сих пор… — омега пренебрежительно выдёргивает ладони и останавливает его.

— Что сделать? Исчезнуть из моей жизни, Чанёль. Это единственное, что ты можешь сделать.

— Что-то случилось? — заинтересованно выглядывает мужчина из-за угла. Оба смотрят на него, но через пару мгновений Бэкхён уходит быстрым шагом к подъехавшему заказанному такси. Чанёль рассеянно смотрит на то, как он садится внутрь и как красные огни фар быстро удаляются. Он поворачивается ко всё ещё стоящему альфе и чуть улыбается:

— Нет, всё в порядке.

Как же он безбожно врёт.

***

С этого вечера Паку начинает казаться, что он опускает руки. В тот же миг, когда Бэкхён оставляет его одного во дворе чужого дома. Он не может найти себе места, но в то же время боится что-либо предпринять. Бэкхён выглядит вполне спокойным и сосредоточенным, но внутри у него полный ураган чувств, тревожащий слабое сердце. Каждый раз при виде альфы оно бьётся в два раза сильнее, ладони потеют, да и сам он будто становится глупее, просто глядя в монитор экрана и не думая ни о чём.

Этот тяжёлый месяц высасывает из него все силы, которые ещё оставались, всё желание жить. Омега продолжает ходить на работу как туда, куда нужно ходить, просто потому что. Не испытывает чего-то такого воодушевлённого и светлого, как раньше. Такое настроение теряется в утренней улыбке их нового начальника. Улыбке, которая отчего-то очень часто обращена к нему. Скорее всего, это игра больного воображения. Однако это немного радует. Всего на секунды в груди разливается небывалое тепло и хочется улыбнуться в ответ, противостоя прошлым обидам.

Он боится признаться, что очень скучает. Скучает по альфе.

За это время возникают из ниоткуда слухи о нём и Чанёле. И это явно разнёс Лухан-трещотка, которому палец в рот не клади, а дай пообсуждать кого-нибудь. Даже вроде бы как друга. Такие шепотки его начинают постепенно злить, потому что они становятся осуждающими, как и взгляды. Все почему-то думают, что в их расставании виноват омега. Либо то, что он непроходимый глупец отказываться от этого потрясающего альфы. Все всегда думают, что знают больше всех.

— Я вчера прикупил новую кофту, как вам? — омега вертится перед коллегами, и те в ответ восхищённо хлопают в ладоши с искрящимися глазами. Бэкхён замирает за углом и прислушивается к их разговору, не желая встречаться с ними у автомата. Пусть лучше уйдут. — Как думаете, ему понравится?

— Да ты у нас вообще милашка, — противно смеётся бета, словно выдавливая из себя этот смех. — Я всё ещё не понимаю, что могло между ними произойти. Тогда ведь Джу подслушал их разговор. Этот Бён его так грубо отшил, — причитает он, беря готовый напиток в стаканчике в руки. Омеге становится тошно от того, что повсюду есть эти сплетники, сующие свои длинные носы в чужие дела.

— Ох, не понимаю. Если у них, и правда, прошло семь лет, то за такое время уже можно было простить всё, что угодно. Тем более, когда человек перед тобой пытается извиниться. Искренне, — поддакивает девушка рядом с ними. — Хочешь пригласить его на свидание? — парень кивает.

— Как думаете согласится? — и бета с омегой в согласии качают головой, показывая большие пальцы. — Я так переживаю, — он сцепляет пальцы в замок. — Пожелайте мне удачи на этом обеденном перерыве.

— Вот именно, что сейчас не перерыв, — выходит всё-таки из-за угла Бэкхён, хмуро оглядывая их. — Вы знаете, что начальник не любит безделье в рабочее время, — все трое гордо вскидывают носы и спешно удаляются, перешёптываясь. Медленно подойдя к автомату, Бён нажимает случайную кнопку, надеясь на удачу, и устало потирает переносицу. О том, что Пак может и согласиться, он даже думать не может. Сердце щемит при одной лишь только мысли.

___

Конец рабочего дня, до сих пор ярко сияющее солнце на улице и полнейшая пустота в офисе. Все куда-то быстро ретировались, только стоило стрелке перешагнуть отметку в шесть часов вечера. Даже Лухан не задерживается, чтобы привычно дождаться Бэкхёна, ведь они уже почти две недели не разговаривают из-за большой болтливости омеги. Бён спускается в лифте на первый этаж, в гардероб, чтобы забрать свою кофту и, наконец, снять уже этот душный пиджак. Сегодня довольно холодный ветер, несмотря на двадцать градусов тепла.

Он идёт по узкому коридору, по пути стягивая с плеч пресловутый пиджак и ловко накидывая кофту. С рубашкой она смотрится слегка нелепо, зато ему и комфортно, и тепло одновременно. Запуская руку уже во второй рукав, он сдавленно вскрикивает, когда её хватают, а самого омегу вжимают в стену. Он испуганно смотрит Чанёлю в глаза и пытается отдышаться. Альфа совсем не смотрит в его в ответ, придвигается ближе, ведёт кончиком носа по чужому и жарко дышит в самые губы. Бэкхёну плохо, душно, он задыхается, так и не отдышавшись после испуга.

— Прекрати, Чанёль, — тихо шепчет, едва касаясь губами губ альфы и отодвигаясь из-за этого назад, но этого не позволяет стена. — Пожалуйста, прекрати, — он прикрывает глаза и судорожно выдыхает, мысленно моля о том, чтобы он ушёл. Однако Пак продолжает стоять, он спускается носом ниже, к шее, утыкается в место, где запах Бэкхёна отчётливо чувствуется. Туда, куда он так любил утыкаться каждый день, слизывать его вкус, сводя с ума их обоих. Медленно поднимается обратно к губам. Бэкхён приоткрывает глаза: — Я сказал тебе прекратить, — он сжимает его предплечья, когда альфа уже второй раз, но спустя такой долгий месяц, целует его. Целует так же, как и тогда, как и семь лет назад.

Бэкхён не понимает, что испытывает, ему начинает казаться, что он сейчас взорвётся от этих двойственных чувств: таящейся в его сердце обиды и злости, но вместе с тем с осевшей, но не ушедшей любовью. Это бьёт под дых так, что колени подгибаются. Омега старается не отвечать, сдерживать себя, но позорно приоткрывает рот, сдаваясь. Этому так сложно противостоять. Так сложно не поддаться, когда Чанёль сейчас очень близко, вжимает его в стену и сминает его губы с такой нежностью. Нежностью, что распыляет их обоих. Бён ощущает, как взмокли волосы у корней, как он сам уже весь вспотел в своей кофте, как подрагивают руки альфы, ведь он старается сдерживать себя. Чтобы не сделать хуже. Они дышат в унисон, пропуская вдохи, в этом тёмном коридоре, вместе молясь, чтобы их никто не увидел. Чанёль отодвигается и загнанно дышит, сквозь пелену на глазах разглядывая покрасневшего омегу.

— Т-ты закончил? — старается грубо и холодно спросить Бён, но выходит из вон плохо. Неправдоподобно. Он ужасный актёр. — Я сказал тебе: нет, — отворачивается он, продолжая сжимать его предплечья. Пак думает, что его только что подняли ввысь и скинули обратно на жёсткий асфальт. Разбит. Абсолютно.

— Почему, Бэк? Прошло уже столько времени, это же, — пытается подобрать слова и делает шаг назад, запуская пальцы в волосы и закидывая чёлку назад, — так по-детски обижаться до сих пор.

— По-детски, — повторяет омега и смотрит ему в глаза, видя в них мольбу о прощении.

***

Ванная всегда становится пристанищем для того, чтобы излить свои эмоции: слёзы, гнев, всё то отрицательное, что скопилось внутри. Бэкхён сидит на бортике и смотрит на холодный кафельный пол, глотая жгучие слёзы. Ему плохо, так плохо, ему кажется, что он остался один, без чьей-либо поддержки. Его мать опять напилась и начала выселять из квартиры, выкидывая вещи, разрывая его прекрасные творения, сделанные со всей душой. В доме с Чанёлем они не жили, ездили пока только на выходные, чтобы провести время вместе, обустраивая своё будущее гнездышко. Поэтому омеге приходилось продолжать существовать со своей матерью, которая спустя месяц опять начала творить всякую дичь.

— Скотина, куда спрятался?! — орёт она так, что закладывает уши, громыхает дверями и начинает трясти дверной ручкой, понимая, что омега заперся в ванной. — Выходи! — рявкает она заплетающимся языком. — Выходи, иначе я снесу эту дверь к чертям собачьим! — визжит фальцетом, и Бён утыкается в собственные ладони, плача. Пак избегает его уже полторы недели, не берёт трубки, а ему так нужна сейчас его поддержка, его тёплые и любящие объятия. Иногда Бэкхён думает, что в один из прекрасных дней дальше просто не вытерпит. — Выходи! — ещё раз орёт женщина по сторону двери и кидает в неё что-то грузное. Сердце омеги ухает вниз.

Страшно.

Ужасно страшно.

Это происходит очень редко, когда мать напивается в хлам, уходит в бесконечный, на первый взгляд, запой и начинает говорить про Бэкхёна всякие гадости, бить его, швырять вещи, уничтожать всё то, что он любит, врываясь в его комнату. Раньше такое было вполне обычным поведением, но потом женщина поумерила пыл, стала следить за собой, вообще не общаться с сыном, а в последние дни в неё будто вселился самый настоящий демон. И она стала той, которую боится омега до сих пор с самого детства.

Дверь срывается с петель и внутрь влетает кресло, падает на бок и качается, едва не заваливаясь на спинку. Бён вскидывает голову и отклоняется назад, видя приближающуюся женщину.

___

Чанёль объявляется ещё через неделю коротким смс с местом встречи. Бэкхён поджимает губы на такое «прекрасное» приветствие и смотрится в зеркало, подмечая свой страшный вид: уставшие покрасневшие глаза, осунувшееся лицо и огромный синяк на правой скуле, доставшийся в тот день в ванной. Он не помнит, как доходит до парка, как едет в автобусе, оплачивает проезд, как вообще ориентируется в пространстве, видя перед глазами только пелену слёз.

Альфа стоит спиной, весь напряжённый, совсем его не замечает. Бэкхён горько усмехается: ещё бы, он ведь практически не пахнет. Омега идёт медленно, крадётся, боясь, что Чанёль обернётся в сию же секунду. И он разворачивается, улавливая его тихие шаги. Смотрит серьёзно, прокашливается и хочет что-то сказать, пока не замечает состояние Бёна. Его лицо меняется с невероятной скоростью, он удивлённо разглядывает его синяк и подходит ближе в два широких шага.

— Что случилось? — и звук звонкой пощечины разлетается по всему парку. Голова альфы поворачивается вправо, а сам парень замирает на месте с приоткрытым ртом.

— Где ты был?! — истерично восклицает Бэкхён, сжимая руку, которой бил. Ладонь сильно жжёт. — Я тебе столько раз звонил, но твой телефон был отключен. Ты пропал почти на месяц, от тебя ни слуху, ни духу, провалился сквозь землю! — всплёскивает руками и облизывает резко пересохшие губы. — Она выкинула все мои вещи, искромсала всё, что мне было дорого, опять кричала и била меня, а всё, что я могу — это терпеть. Терпеть и не иметь возможности позвонить тебе! Тебе — единственному близкому человеку для меня, — он сдаётся и первые слёзы текут по щекам. — Я не мог спать, есть, переживая, где ты сейчас и все ли с тобой хорошо. Ты живёшь на съёмной квартире, и я совсем не знаю, где живут твои родители, чтобы спросить у них. Последние полгода ты ведёшь себя странно. Ты постоянно далеко, избегаешь меня, я… Я не могу так, Чанёль. Не могу…

— Я уезжаю, Бэкхён, — словно гром посреди ясного неба.

— Ч-что? — останавливается омега, смотря в его глаза. — В смысле… уезжаешь?

— В прямом. Здесь мне делать нечего, а в Европе я смогу доучиться последние два года по обмену и, возможно, работать там, жить.

— А я…?

— А что ты? — звучит так грубо, что режет по сердцу. — Ты останешься здесь. Мы встречаемся уже полтора года, Бэк. И знаешь, я устал. Устал от этого всего, от этой жизни. От тебя. Я совру, если скажу, что не искал своего омегу. Искал, я действительно тебя любил, — прошедшее время выбивает землю из-под ног, и Бэкхён опускает голову, сжимая кулаки.

— Не смешно, Чанёль.

— Похоже, что я шучу? — и по его тону Бэкхён понимает, что тот не шутит от слова совсем.

— Почему? — единственное, что может выдавить из себя Бэкхён. Он опустошён полностью, ничего не чувствует, только раздирающую боль изнутри.

— Сначала ты мне нравился, мне было с тобой хорошо. А потом эти чувства угасли. Сейчас я ничего не ощущаю, глядя на тебя. Нет того трепета внутри, как раньше. Раньше меня веселили твои шутки, нравилась твоя нежность и небольшая стеснительность, сейчас же она меня раздражает, бесит до смерти. Бэкхён, ты ужасно скучный, неинтересный, — слова летят как острые ножи в самое сердце, и омега задыхается от каждого произнесённого слова. — Ты омега, с которым можно повстречаться какое-то время, но не навсегда, понимаешь? Ты слишком проблемный, ты постоянно попадаешь в неприятности. Я тебя больше не люблю, Бэк, — наступает пауза. Чанёль неловко шарит в кармане и выуживает ключи. Ключи от дома, которые Бэкхён сказал ему хранить у себя, ведь у него в квартире живёт мать, которой плевать, что выбрасывать. И сейчас, видя их, он понимает всю серьёзность ситуации в полной мере. — Возьми, — берёт его дрожащую ладонь и вкладывает в неё ключи, аккуратно прижимая их чужими пальчиками, сгибая каждый с особой осторожностью и некой нежностью. Такой контраст убивает окончательно. Особенно когда альфа разворачивается и молча уходит.

14 августа. День, в который Бён Бэкхён официально погиб.

***

— По-детски, Чанёль? — говорит чуть громче. — Ты бросил меня, когда был так нужен. Разбил мне сердце. Наговорил столько слов, обозвал так, что я целый год ходил к психологу, чтобы хоть как-то настроить себя на дальнейшую жизнь. А сейчас ты объявляешься и говоришь, что всё ещё любишь меня. Мне хочется забиться в угол и смеяться. Смеяться от того, насколько это глупо звучит. И как ты оправдаешься? Что так было нужно? Да? — пихает его в грудь, и альфа делает один шаг назад. — Что тебе нужно было уехать, а что делать со мной просто не придумал? Отношения на расстоянии не твоё? Родители заставили тебя жениться? Что? Что из этого? Какое оправдание ты себе выберешь? Нет таких оправданий, если бы ты действительно меня любил, — его плечи опускаются, и весь омега расслабляется, устало проводя рукой по лицу.

— У меня нет оправданий, — сдаётся Чанёль и сникает, признавая свое поражение. Его можно назвать самым настоящим трусом, когда родители сказали, что он будет учиться в Европе. И неизвестно насколько он там задержится. Он не хотел держать Бэкхёна около себя, оставлять его в такой же неизвестности, напряжённом молчании по поводу возвращения. Расстаться было куда легче, чем продолжать отношения и разрушать их обоих. Лучше стене рухнуть сразу, чем распадаться по кирпичикам. — Но я люблю тебя, Бэк. И тогда любил, и сейчас. И буду любить. Я знаю, что это глупо. Глупо всё то, что я сейчас делаю. Но я буду добиваться тебя, пока не пойму, что это невозможно.

— Я тебе могу сразу сказать, что это невозможно. Иди, — косится на того утреннего омегу около выхода, что как-то странно смотрит на них издалека. — Тебя там ждут, — и старается уйти быстро, не оглядываясь, оставив все чувства в этом коридоре. Он окидывает взглядом коллегу, что морщится при виде него, и выходит из здания. Что-то странное гложет изнутри, перед глазами разочарованное лицо Чанёля. Он сам весь выглядел неважно, не притворялся, показывал настоящие эмоции. Однако в правдивость его слов Бэкхён верит слабо. Но…верит?

Семь лет — это довольно большой срок. Огромный. За это время Бэкхён успел доучиться в университете, найти работу, обустроить полностью дом, ключи от которого тогда отдал ему Пак. Потихоньку-помаленьку. Сначала покрасил стены, потом купил мебель, шторы, ковры, нанял рабочих, чтобы установить санузел. Омега вращает два раза ключ и открывает дверь, оглядывая ставший уже таким привычным коридор. Он бы соврал, что не вспоминает проведённые здесь каждые выходные с Чанёлем. Соврал бы, что его уже давно не мучают довольно душераздирающие сны в этой постели на втором этаже. Кровать туда они купили первой, как бы смешно это не звучало. И у Бёна просто не поднялась рука её выкинуть и заменить другой.

Снимает обувь, вешает кофту на один из крючков и прикрывает дверь, проходя в гостиную. Всё здесь напоминает о нём. О них обоих. Даже если на тот момент все эти комнаты были ещё пусты, с белоснежными стенами и заклеенными плёнкой окнами. Сейчас здесь уютно и тепло, ярко, солнечно. Бэкхён подбирал цвета так, чтобы даже в пасмурную погоду всегда было светло. Как в комнате у Чанёля. И он опять понимает, что выглядит жалко. Садится на диван и откидывается на спинку, рассматривая потолок. В спальне он наклеил на него звёзды, которые светятся в темноте. Просто захотелось в один из дней, когда стало слишком одиноко. Дни летят, они с Паком часто сталкиваются в коридорах, ловят взгляды друг друга или, наоборот, стараются избежать его в какой-то момент, и это всё так терзает его сердце.

Чанёль безусловно прав. Сейчас всё это, произошедшее тогда, кажется детским и глупым. Хоть им и было уже по двадцать лет, но вели себя как подростки. Бэкхён точно понимает, что его максимализм тогда зашкаливал, он воспринимал всё как угрозу, часто обижался, хоть и все их полтора года наполнены в основном идиллией. Однако у себя в комнате, оставшись один, он обожал накручивать себя и придумывать всякое. Тогда он мог его остановить, попытаться выяснить, в чём же дело. Но Пак говорил так серьёзно, так грубо и холодно, что на это просто не оставалось сил.

Как сейчас не остаётся сил противиться вновь вспыхнувшему чувству.

***

Конец лета выдаётся больше пасмурным, чем солнечным, но это не останавливает Чанёля в один из дней приехать к себе домой, к родителям, зайти в свою комнату и найти в закромах то, что он хранит до сих пор. Старый холст Бэкхёна, холст, на котором он рисовал в последний раз, сидя рядом с ним на скамейке. Альфа тогда не играл на гитаре, не пел, а сидел и переживал из-за новостей о том, что ему надо уехать. Бён же воспринимал его настроение на свой счёт, думал, что он сделал что-то не так. Большую часть времени он смотрел вдаль, поэтому нарисовал только часть закатного неба.

Пак проводит пальцами по неровной поверхности краски и тяжело вздыхает. Он очень рад, что она всё ещё здесь. И очень благодарен за это понимающему его папе. Берёт кисточки и непроливайку, которую также взял у Бэкхёна тогда, чтобы ему всё не тащить к себе домой. И не знал тогда, что Чанёль так и не отдаст ему всё это. Он заботливо складывает принадлежности в пакет и поворачивается, глядя на стоящую в углу гитару. Хватает и её, закидывая на плечо. Пак не знает, почему хочет сделать это. Наверное, потому что сердце требует.

На улице, к счастью, распогодилось к вечеру. И мокрый асфальт освещают лучи вечернего солнца. Чем ближе осень, тем дни короче, и альфа выбирает самое приемлемое время, когда небо так похоже на то, что нарисовано на холсте. Он подходит к их лавочке, которая за это время уже сотни раз поменяла цвет, садится на неё и ставит гитару. Шелестит пакетом и достаёт всё: ставит мольберт, устанавливает на него акварельный холст, раскладывает баночку и кисти так, как всегда стояли у Бэкхёна. Отодвигается и вжикает молнией, доставая инструмент. Проверяет струны и делает вдох, вспоминая одну из тех песен, что любил петь омеге. Иногда забывает ноты и лажает, но начинает вновь.

Омега не знает, что его привело сюда. Странное чувство, что ему нужно здесь быть. Он идёт по так знакомому парку и мимолетно улыбается, видя оставшиеся до сих пор какие-то вещи. Накренившееся странным изгибом дерево, поломанная и лежащая на другой ветка, те же самые привычные классики, нарисованные мелом на асфальте. Парень шагает медленно, не торопясь. Его останавливают знакомые звуки гитары. Бэкхён удивлённо приподнимает брови и идёт на мелодию, выглядывая из-за куста и ощущая аромат персиков. А также замечая родную лавочку, Чанёля и стоящий мольберт. 

В этот момент его сердце останавливается.

Одолевающие вопросы исчезают так же внезапно, как и появляются. Он подходит сзади, продолжая слушать хриплый голос, сам не замечая, как нежно улыбается. Становится почти вплотную, и Пак тут же прекращает петь, в очередной раз сбившись с нот. Он прикладывает ладонь к глазам и затихает полностью. Бэкхён стоит, не шелохнувшись, одолеваемый разными чувствами. Что-то невидимое толкает его, и парень огибает лавочку, осторожно садясь на своё привычное место, едва не задевая кисти, стоящие в отдельном стаканчике.

— Почему не играешь дальше? — спрашивает он невзначай и пугает альфу так, что тот вздрагивает весь и поднимает голову, ошарашенно смотря на него. Бён отводит взгляд и рассматривает краски, вертя их в руках и вспоминая, как открыть. И ведь до сих пор ненавидит себя за то, что купил именно такую акварель. Она ведь за столько лет вся засохла и присохла намертво, но крышка всё же поддевается зубами и раскрывается. Чанёль рассматривает его с ног до головы, не понимая: ему мерещится или это настоящий Бэкхён? Он боится спросить, протянуть руку, чтобы убедиться. Только смотрит и смотрит, даже когда Бён закусывает губу, вспоминая то, что хотел тогда нарисовать, вспоминая цвета и вообще, как пользоваться этим всем, ведь с тех времён совсем не рисовал. — Не хочешь продолжить? — макает кисть в воду и глядит на Чанёля всего миг, отворачиваясь к холсту.

Минутная задержка, и альфа вновь перебирает струны, замечая кривую улыбку на лице Бэкхёна. Это похоже на сон. Может, он уснул на этой лавочке, и всё происходящее — просто его больная фантазия? Хотелось бы верить в обратное. Ведь Бён выглядит так волшебно, кидая взгляд то вперёд, то обратно на холст, закусив по привычке губу и чуть нахмурившись. Чанёль играет и играет, вспоминает все старые песни, те, которые так любил Бэкхён, иногда не поёт, давая себе передышку. Останавливается только спустя часа два, когда солнце уже заходит плавно за горизонт, а Бён так активно рисует, что заканчивает половину своей будущей картины. Закат, зелёные кусты вокруг, их лавочка, и омега, сидящий один на ней. Это тревожит Пака, и он решает привлечь к себе внимание:

— Ты стал ещё красивее, — говорит тихо и осторожно, подперев голову рукой. Бэкхён застывает и сглатывает, только потом делая мазок.

— Спасибо.

— У тебя есть альфа? — задаёт вопрос в лоб, что так давно его тревожит. Он не чувствует чужих запахов, но эти сомнения начинают его терзать из-за прямых отказов омеги. Вдруг у него есть тот, кого он любит? Не Чанёль. Бён поворачивается к нему и смотрит в глаза. Молчит, нагнетает обстановку, а после легко выдаёт:

— Нет, — и возвращается к краскам, перед этим промачивая кисточку в воде. Пак ощущает, как с плеч сваливается огромный груз, и ему становится легко. — И не было, — водя по квадратику с цветом, сразу отвечает на повисший вопрос Бэкхён. Думая, что нужно это сказать. Сам не зная, зачем. — Знаешь, вряд ли кого-то привлечёт «бета», — делает кавычки в воздухе. — А я ведь, и правда, как они, — говорит это непринуждённо, будто приняв свою сущность полностью, хотя в прошлом очень любил загоняться по этому поводу и плакать в подушку. Иметь слабый запах и не иметь возможности зачать детей — это то, с чем ему приходится жить. Чанёль не решается ему перечить, говорить про то, что Бэкхён даже такой прекрасен и полноценен. Что ему плевать на всё это. Он молчит и сверлит взглядом асфальт.

— А тот скетч она тоже выкинула? — он не знает, зачем спрашивает такое. С этим наброском связано очень интимное и личное.

***

В комнате хоть и открыто окно, но стоит удушающая жара, а ещё давящий запах альфы. Бэкхён, перекатывается со спины на бок и смотрит на Чанёля, блаженно дышащего и так же в ответ смотрящего на него. Чёрт возьми, такие выходные — это самое прекрасное, что может быть в его жизни. Прекрасная погода, их собственный домик и Чанёль в постели, что несколько минут назад, страстно брал его.

— Смотри, что я придумал, — его глаза сияют, и он скидывает с себя тонкое покрывало, подпирая рукой голову и позируя. Бэкхён хихикает и скрывает половину лица за тканью, с интересом разглядывая альфу, зная и так его телосложение наизусть. — Как тебе? Нарисуешь? А так? — подгибает одну ногу и ставит её на вторую, ещё больше веселя омегу.

— Йа! Укройся, — кидается в него покрывалом. — Ты думаешь, я мужских тел не видел? Знаешь, скольких насмотрелся? — Чанёль обидчиво поджимает губы и куксится, получая от Бёна лёгкий поцелуй. — Это я к тому, что ты не сможешь меня смутить, ведь я видел твоё тело столько раз, — и вновь целует, толкая альфу в плечи и сгребая пододеяльник в руках, откидывая его куда-то в угол комнаты. — Знаешь, как лучше будет выглядеть, если хочешь быть моей моделью? — закусывает губу и садится на него сверху, мягко потираясь о пах. Альфы низко рычит и кладёт ладони на его задницу, сминая.

— Что ты делаешь?

— Твёрдым он будет смотреться куда лучше, — пошло шепчет ему на ухо и продолжает потираться, сам распаляясь. — Но должен возбудиться только ты, а ещё держать себя в руках, — предупреждающе говорит, а в его голове что-то щёлкает, и он перекидывает ногу обратно, рассматривая сосредоточенно альфу.

— Если ты возьмёшь его в рот, то будет куда лучше, не так ли? — выгибая одну бровь, томно спрашивает Чанёль и запрокидывает голову, когда тонкие пальчики обхватывают его член, водя вверх-вниз. Перед глазами темнеет и плывёт, когда он чувствует, как горячий ротик медленно насаживается, погружая его всё глубже и глубже. — Бэк, — гортанно стонет и хватает его за волосы, надавливая на голову и заставляя взять в глотку. Бён хрипит и отстраняется, недовольно смотря на него и утирая слюну в уголке губ. — Извини, маленький, — убирает руку и позволяет омеге самому двигаться так, как ему удобно.

— Ёлли, — жарко выдыхает ему уже в губы и смотрит со смешинками в глазах, — не думаю, что выдержу. Могу я кое-что сделать? — Чанёль кивает отстранённо, позволяя ему сделать всё, что он только захочет. Бён отходит так же быстро, как и возвращается обратно, а по комнате раздаётся мерное пиканье таймера.

— Что ты хочешь сделать? — наблюдает за ним Пак, чуть приподнявшись на локтях, но его упрямо откидывают назад.

— Сфотографировать, а потом нарисовать, — его улыбка манит, выглядит такой притягательной сейчас, что Чанёль тонет в любви. Бэкхён садится обратно на его пах и чуть приподнимает бёдра, направляя его член в себя. — Только пока без рук, можешь держать меня вот здесь, — кладёт второй рукой его ладонь себе на талию и медленно опускается, но не полностью, откидывая голову назад и приоткрывая рот, слыша щелчок камеры. А потом Чанёль срывается, насаживая уже его полностью, вскидывая бёдра вверх.

***

Бэкхён пунцовеет от таких воспоминаний и облизывает резко пересохшие губы. Ему двадцать семь, а он краснеет аки девица, как только перед его глазами вспыхивают картинки, а в голове звучит их диалог. Всё это очень смущает, и он неловко прокашливается в кулак, растерянно бегая взглядом по стоящим напротив кустам.

— Нет, она выкинула всё. Все, что видела, всё выкинула, — парень хочет добавить про то, что говорил об этом Чанёлю тогда, в их последнюю встречу, но прикусывает язык. — Раньше я жалел, а потом перестал, но тот скетчбук я бы хотел вернуть, — из него Пак видел только тот набросок, даже не подозревая, что в нём Бён рисовал всё, связанное с ними. Выкинутый блокнот тогда будто стал сиреной опасности, с которой омега столкнулся спустя неделю. — Ты начинаешь расспрашивать меня, я не хочу этого, — он окунает кисть в воду и легко трясёт ею, смывая краску. Ставит её в стаканчик и поднимается.

— Я заберу всё обратно к себе, — спешит сказать ему Чанёль, огорчаясь последним словам омеги. Бэкхён неопределённо пожимает плечами и разворачивается спиной, делая шаг вперёд. — Давай завтра снова встретимся здесь? — с надеждой спрашивает Пак. Омега замедляется на мгновение, однако потом вновь возвращается к обычному темпу шага, оставляя его без ответа.

___

На следующий день он решает не идти. И Бэкхён не знает из-за чего. Либо из-за начавшейся внезапно течки, либо из-за неохоты видеться с альфой. Течка у него протекала в два раза легче, чем у остальных. Запах немного усиливался, однако его никто не чувствовал, а вот смазки выделялось значительно меньше. И Бён поднимает белый флаг, признавая, что не идёт только из-за нежелания общаться с Паком. Тот опять начнёт задавать разные вопросы, ворошить прошлое, задевать этим его сердце. И этого отнюдь не хотелось.

Но если ты не идёшь к Чанёль, то Чанёль сам придёт к тебе.

Звонок раздаётся по всему дому, и омега лениво поворачивает голову к двери из спальни, косясь при этом на часы. Уже почти десять вечера. Он переворачивается на живот, слыша ещё один громкий звонок, и тянется к воде, чтобы немного смочить горло. Тащится к двери, слыша уже пятый звон и нервно бурча про то, что оторвёт Паку голову. А то, что это точно он, сомневаться не стоит. Он распахивает дверь и сталкивается нос к носу с альфой.

— Почему ты не пришёл?

— Я и не говорил, что приду. Пока, — закрывает дверь, но её останавливает рука Чанёля. Бэкхён недовольно сводит брови к переносице и смотрит хмуро. — Чего ещё? — бросает грубо, но не настолько, чтобы действительно убедить в своём негативном расположении альфу.

— Что-то случилось? — обеспокоенно смотрит он в ответ, уже смягчая тон и говоря тише.

— С чего ты решил? Я просто не хочу тебя сегодня видеть, окей? — злится он из-за возбуждающего запаха альфы и всем телом наваливается на дверь. Та резко закрывается, а по всей округе разносится отчаянный вопль, пугая Бэкхёна до мурашек. Он сглатывает и, продолжая слышать скулёж и видеть чужие пальцы, просунутые в щель, виновато раскрывает дверь. — О боже, — видя, что не только содрал кожу из-за неаккуратно выдернутой совсем невовремя руки Пака, но и сделал это так, что начала идти кровь. — Не мог свои пакли убрать подальше? Идём, я обработаю тебе, — затягивает альфу на порог, всё ещё печально глядя на его руку. — Извини.

— Брось, — отмахивается Пак, но Бэкхён неуклонно ведёт его на кухню и садит за стол, начиная копаться в поисках аптечки. — Ты здесь всё так обустроил, — оглядывает комнату, шипя от боли.

— Да, откладывал с зарплаты, — волнуясь, отвечает омега и садится напротив. — Так и знал, что первым делом нужно поменять эту дверь. Косяки все в занозах, — он берёт его ладонь и кривится от торчащей в ране одной из заноз. Берёт маленький пинцетик и, прикусив язык, пытается подцепить её, чувствуя, как Пак сжимает его тонкие пальцы. — Расслабь руку, — кидает грозно Бён, и Чанёлю ничего не остаётся, как подчиниться. Альфа сдавленно шипит, когда Бэкхён обрабатывает рану антисептиком и обматывает бинтом, убирая руки, однако парень успевает схватить ладошку и нагнуться через стол, оставляя мимолетный поцелуй. По лицу Бэкхёна понятно, что ему это не сильно понравилось.

— У тебя… течка? — поражённо выдыхает Пак, садясь обратно на стул. Он улавливает тонкий запах омеги, который разносится электрическим импульсом по всему телу.

— Какая тебе разница? — тут же ощетинился омега. — Проваливай, и в этот раз закрой дверь сам, пока я тебе совсем руку не отрубил ею.

— Ты ходил в таком состоянии на работу? — басит Пак, заставляя Бэкхёна как-то загнанно смотреть на него, чувствуя витающую угрозу.

— Я хожу так уже на неё пять лет. Не надо читать мне нотации, — звучит неуверенно, не так, как представлял свой ответ в голове у себя он. — Уходи, — бросает он, продолжая сидеть напротив.

— Нет.

— Я вызову полицию.

— Вызывай.

— Чанёль, — умоляюще смотрит, понимая, что тот явно не отступится сейчас. Бэкхён устало вздыхает.

— Скажи честно, Бэкхён. Не специально, чтобы сделать мне больно. Ты меня до сих пор любишь? — тишина давит на уши. Бён молчит, упрямо сложив руки на груди и смотря в стол. Он обдумывает ответ, на самом деле прекрасно зная его, как и Чанёль.

— Люблю, — тихо, практически одними губами. Чанёль едва улавливает его ответ.

— И я тебя, Бэкхён, понимаешь? — так же тихо вторит Пак. — Пока я жил за границей, я видел так много омег, но ни один из них меня не привлекал. Даже в плане постели. Мне не хотелось. Знаю, это звучит не очень убедительно, — невесело усмехается, — но так есть на самом деле. После того, как я уехал, я полностью понял, что совершил. Кого потерял. Каждый день вспоминал тебя, лелеял надежду приехать обратно сюда и встретить тебя, предложить начать всё заново. Как глупо, правда? — кладёт голову на сцепленные в замок руки. — Ведь ты мне не веришь, да и кто бы поверил после того, что я по глупости наговорил, лишь бы отвязать тебя от себя. Я так не думал, не думаю, Бэкхён. Ты самый прекрасный человек, которого я встречал. И все твои даже имеющиеся недостатки — это твои особенности, нравящиеся мне так сильно. Услышав твою фамилию два месяца назад, я не был уверен, что это, правда, ты. Думал, что шутка судьбы — подкинуть мне подчинённого с твоей фамилией. А когда ты зашёл в кабинет, я понял, что это её шутка вдвойне, — он замечает, что Бэкхён наблюдает за ним и очень внимательно слушает. — Я сказал, что это по-детски, потому что взрослым, таким, как сейчас, я бы вряд ли так поступил. Да ни за что в жизни. А тогда боялся. Боялся видеть твои слёзы, ведь я уехал, теперь оказывается, на целых семь лет. Решил отучиться, найти работу, подняться немного, чтобы вернуться к тебе не с пустыми руками, а полностью обеспеченный и устроившийся в жизни. Кроме личной. Потому что в личной мне нужен только ты.

— Зачем ты говоришь всё это? — горестно шепчет Бэкхён.

— Хочу, чтобы ты знал.

— Правда любишь меня даже сейчас?

— Люблю до потери пульса. Прошу, прими меня обратно в своё сердце, — омега встаёт, отодвигая стул, скребя ножками по линолеуму. Он подходит к альфе, останавливается рядом, но Чанёль не спешит переводить на него взгляд, продолжая рассматривать убранство кухни.

— Ты ужасный человек, — берёт его руку и отодвигает в сторону, садясь на чужие колени, перемахнув ногой. Чанёль следит за его движениями, впитывая слова как губка. — Ненавижу тебя, как я тебя ненавижу за те слова, — кладёт свои руки на его плечи и придвигается ближе, заглядывая в карие глаза. Пак опускает руку ему на поясницу, мягко ведя чуть ниже. — И всё равно люблю, — печально опускает взгляд, едва-едва касаясь его губ. Альфа подаётся вперёд, аккуратно целуя его, словно ожидая согласия. Бэкхён приоткрывает рот, позволяя Чанёлю вновь завладеть собой и своим сердцем. Он не может без него, не может жить дальше, ощущая пустоту внутри себя. Они целуются так же горячо, как и тогда в коридоре здания. Бэкхён впутывается в его волосы пальцами, сжимая другой рукой чёрную футболку на его плече. Он вспыхивает как спичка, чувствуя, что в самом деле течёт, ведь совсем забывает про это. Это заводит альфу пуще прежнего, тот вжимает его в себя, кладя уже вторую ладонь на поясницу. Сжимает ягодицы и чуть приподнимает, еле как вставая со стула.

Руку саднит под бинтом, но он откидывает эту боль куда подальше, наслаждаясь мягкими губами, сводящего его всего с ума. По памяти поднимается по ступенькам, зная, какая из них сделана немного выше остальных. Толкает дверь ногой и вваливается с Бэкхёном на руках в их спальню, раскладывая его на постели и продолжая терзать его губы. Омега тает в его руках, подаётся навстречу, и от этого чувства альфа задыхается. Они останавливаются лишь на мгновение, когда вся одежда снята, а волосы Бёна раскинуты по подушке, его щёки пылают, как и кончики ушей, а в глазах отражается такой же возбуждённый Чанёль.

— Мне нужно знать, Бэк, — целует его в плечо, выглядя так побито и виновато. — Ты прощаешь меня? — с надеждой спрашивает альфа, ведя носом по шее и втягивая его тончайший аромат. Бэкхён стонет и вновь выгибается, сжимая руками одеяло, скользит ногами по нему, раздвигая их, и тянет блаженное, когда Пак кусает свою же метку у него на ключице:

— Прощаю.