Небо и бетон

- Ти, а мальчики могут плакать? 

Парень косится на сидящего рядом мелкого. Тот склонил голову к узкому плечику, чуть прикрыл лукаво глаза, соломенные волосы надоедливо спали на лоб. Смотрит внимательно, изучающе, выжидающе.

- Сколько раз я просил не называть меня так, Луис? - выдыхает устало, раздражённо, но лицо так и остаётся безразличным. - Не могут.

- А почему? - малыш перехватывает руку брата, что потянулась к выключателю единственной тусклой настольной лампы. Приподнимает белёсые брови, поджимает грустно губы — любой бы растаял.

- Сам прекрасно знаешь, отец не раз говорил, - блондин-таки вырывает ладонь из захвата, щёлкает, погружает комнату во мрак. - Спи, завтра служба.
 

У Трэвиса под ногами горящая земля, бетонные плиты над головой, наставления отца вперемешку с текстами псалмов в мозгах и лёд в сердце. И приглушённый пуховой подушкой скулёж разочарованного младшего брата на соседней койке. Последнее парень предпочитает категорически игнорировать.

***

У Трэвиса свежие синяки на рёбрах, потому что младший сбивается в середине молитвы, ибо брат его недостаточно хорошо наставил, не научил, не справился с задачей (хотя когда сам Трэвис в таком возрасте путал текст, никто не срывался на папашу-дрессировщика, только на самого мальчика).

У блондина перекашивается лицо, когда безумец Джонсон львиной хваткой сжимает плечи и впечатывает в стену в ответ на очередную колкость в сторону Салли. Больно, отбиваться сил нет физических и духовных — он лишь хрипло смеётся, и выходит, наверное, так жутко, что Ларри просто бурчит что-то вроде «псих» и разжимает ладони. Трэвис ковыляет до туалета и громко захлопывает за собой дверь, облокачивается на стену и смеётся, смеётся, смеётся. Рёбра болят, лёгкие по ощущениям сжимаются так сильно, что мешают дышать.

У Фишера руки холодные и ощущаются очень странно. Жутко тягучая мазь холодит прикосновения ещё сильнее, и блондин внезапно осознаёт, как же пошло отзываются ладони одноклассника под свитером в собственном сознании.

- И вот что ты творишь? - выдавливает Фелпс на удивление спокойно, когда Салли уже смывает с рук остатки чего-то. Парень глухо усмехается, рассмотрев на лежащей на раковине упаковке так по-детски звучащее название «Скорая помощь».

- Синяки должны сойти быстрее, - бросает голубовласый, небрежно закидывая тюбик обратно в сумку и выходя из туалета. Трэвис позволяет себе глупо улыбнуться.

***
 

- Ти, а мальчики дружат с кем-нибудь? - хлопает глазами ребенок, уставившись на брата. Глаза сияют чистотой — зелёные, пронзительно-яркие, как у матери были. Сердце неприятно сбивается с ритма.

- Не называй меня так, - шипит старший в ответ. - С товарищами по приходу и по учёбе.

- А с мальчиками или с девочками? 

Трэвис пропускает вопрос мимо ушей, щёлкает выключателем, прикрывает ставни. Откуда ему знать? У блондина нет друзей — только трещащие в тишине чётки и полная амигдала сомнений по поводу Салливана Фишера.

***
 

У Трэвиса дрянной характер и сильные руки, а ещё ужасная слабость, за которую собственное сознание разъедает ненавистью, попутно прожигая бронхи и трахеи, сердце и лёгкие, заползая даже в самые маленькие альвеолы. Который раз он с яростью захлопывает дверь кабинки, который раз забирается на унитаз с ногами и захлёбывается слезами, разбивая костяшки о пластиковую перегородку? Который раз Салли грёбанный Фишер просовывает в отверстие между полом и дверцей бутылку воды? И ведь не травит, даже не пытается, заботливый нашёлся. 

Складывается ощущение, что та самая нить судьбы, о которой рассказывали в начальной школе на дурацких уроках мифологии, завязывается в узелки один поверх другого, сделал раз — и по новой, и снова, и снова...

У Трэвиса абсолютно потерянное самообладание и втоптанные в грязь установки. И холодные руки Фишера, обвившиеся вокруг шеи, и его маленькое тело, прижимающее к себе содрогающегося от плача блондина. У голубовласого тихий приятный голос и невероятное умение успокаивать одной лишь фразой «я рядом». Безумие, да и только.

***

- Ти?

Парень оборачивается на тонкий голос — свет уже выключен, ориентироваться приходится на звук. Сил злиться на дурацкое прозвище нет.

- А мальчики, ну, - запинается, словно боится задать вопрос. Протяжно выдыхает в темноту. - Влюбляются?

- Да, Лу, - мальчик, кажется, улыбается, когда слышит усталый, но добрый тон брата. Что-то определённо в нём поменялось. Может быть.

- А только в девочек? - чуть тише, почти шёпотом уточняет ребёнок. Вкрадчиво так, с ноткой запретности. Старший лишь горько усмехается.

- Я не знаю, малыш, - у Трэвиса только фантомное ощущение хладных рук на шее и пронзительный голубой взгляд перед глазами. И крошечная мысль на задворках сознания, истерично кричащая в пустоту, что может быть, может быть есть где-нибудь на безграничной Земле парни, созданные для парней, и может быть Трэвис — один из них. - Я не знаю.
 

***
 

- Ну вот и что ты тут делаешь?

У Фишера прекрасно получается отвечать на вопросы, не произнося ни слова. Заранее обдуманные действия, строгий порядок — легонько повести плечами, присесть рядом, невесомо коснуться руки. Всё понятно им обоим, словно на пальцах объяснили, но парень, тем не менее, уточняет:

- Поговорить пришёл, - голос чуть хриплый, словно простуженный. - Подумал, может, ты вытащишь голову из задницы. У нас может что-то получиться, если попробовать.

- Не думаю, - выдыхает блондин, запрокидывая голову, чтобы Салли случайно не увидел разочарованное выражение его лица. - Иди своей дорогой.

- Как хочешь, - тихо молвит голубовласый.

У Трэвиса слова застревают комом в горле и выступают бриллиантами слёз на глазах. Они мутят прозрачность взгляда, и Фелпс едва видит, как какой-то ребёнок с соломенными волосами — осознание того, что это его собственный брат, приходит чуть позже — спрыгивает с карусели и тянет за рукав уходящего из парка парня с голубыми волосами, останавливая, что-то возбуждённо ему рассказывает, машет руками в сторону скамейки, откуда Фишер только что ушёл. Блондин усмехается, глядя на Луиса, даёт себе мысленную пощёчину — даже до четырёхлетнего ребёнка дошло, что всё не должно быть так, хотя он и видит Салли в первый раз в жизни.

Трэвис в который раз осознаёт, что взорвал все установки, годами томившиеся в его голове. Но на их место приходят руки Фишера, веющие холодом даже сквозь ткань свитера, и, кажется, это невероятно достойная альтернатива.

У него всё ещё горит земля под ногами, но над головой теперь ясное голубое небо. А даже если и нет, рядом — лучшая замена, которую только можно придумать — голубые волосы и такие же ясные глаза.