Красный и черный как грех и смерть. Вместе они красивы как две переплетенные, контрастные нити, охватывающие всю жизнь как кузнечные клещи. Нет, как руки неведомого существа, в объятиях которого хочется остаться если не навечно, то хотя бы на те краткие мгновения жизни, когда искры сияют в темноте и человек делает то, чего никогда и ни за что в жизни не совершил бы ни при свете дня, ни под покровом ночи. Но именно эти грешные мгновения дают те ощущения, которые не могут дать обычные бытовые вещи. Но так люди становиться наркоманами. «Еще и еще, больше и больше». Вот их самые затаенные, самые грешные мысли. Люди всегда хотят больше, как истинное отребье, которое никогда не вылезет из грязи, даже не признается себе в этом. Нет, они стирают свою дорогую одежду руками других, едят дорогую и изысканную еду приготовленную другими. Для этого им нужны лишь деньги и власть, лицемерие и высокомерность, интриги и заговоры. Потому они намного грязнее, чем остальные люди, валяющиеся в грязи. Так было и так будет. А эти нити просто дают то, что не может ничто другое. Потому что грех сладостней любви, а смерть куда проще, чем ношение своих костей по этому свету. Так куда интереснее, ведь интерес может привести к чему угодно. Он благороднее, чем простое любопытство, но все же тоже грешен.
- Вы меня слушаете?
- Да-да, конечно.
- Господин, вы сегодня несколько рассеянны.
- Забудь. Иди, мне нужно работать.
- Да, господин.
Люди, они интересные даже тогда, когда являются марионетками в твоих руках. Их последовательность, ведомая именно твоей рукой, на самом деле может оборваться в любой момент, как рвется любая нить. От старости. От натяжения – это уже детали, которые придумываешь сам и смакуешь. Но не как вино. Нет, это слишком вульгарно. Скорее, как конфеты. Не сладкие, а с кислинкой, мягкие. Но несколько твердые, с закругленными углами. Так же куда интересней.
- Чему вы улыбаетесь?
- Просто вспомнились вкусные конфеты.
- О, правда? А мне дадите попробовать?
- Прости, Финни, но они закончились, а стоят довольно дорого. Так что лучше иди и выполняй свою работу.
- Хорошо.
Два это такое интересное, особенное число. Две нити, два сплетенных в огненной страсти тела любовников, две руки, две ноги, двуличность, женатая или только собирающаяся пожениться пара. Да, это очень особенное число, хоть его и разбавляют одним или тремя и более. Но тогда становится немного сложнее и скучней одновременно. Каждый перво-наперво ищет пару, а не уже сформировавшихся двоих. Нет, то, другое формируется постепенно, ведь когда ты не спешишь, то получаешь куда больше удовольствия. Спешка приведет лишь к сгоревшей еде и криво проложенной строчке. Скука. Никакого интереса, который может осторожно подтолкнуть и поискам этой самой пары. И ты её находишь и никогда даже пытаешься понять.
- Ты сегодня был очень страстным.
- Просто кое-какие мысли подхлестнули.
- Мм, и какие же мысли?
- О, милая мадам Ред, этого я вам не скажу.
- Почему же? По-моему подходящие и время, и место.
- Нет, нет. Как эти мысли подхлестнули меня быть сегодня более страстным, подарить вам больше ласки, так и я подхлестываю вас, чтобы вы были более покорной и более строптивой.
- И ты думаешь, что у тебя получится?
- Простите, что огорчаю вас, мадам, но я не думаю, а знаю. Знаю, что после моих слов вы не начнете в злости одевать вещи, чтобы потом вызвать карету и направиться домой, где уже давным-давно ходит из угла в угол взволнованный Грель.
- Как ты можешь быть спокойным в такой момент?
- А как вы думали, я скрываю все от господина? Лицо это всего лишь маска, просто нужно научиться правильно её менять.
- Себастьян.
Да, пытаемся понять…
- Поцелуй меня, Себастьян.
…ради интереса.
Людская жестокость. Об этом можно написать целую книгу, такой себе фолиант, рассказывающий об этой самой жестокости, но не раскрывающий её суть. Потому что это действительно сложно. Все равно, что пытаться понять себя самого, понять зачем ты вешаешь ярлыки, убиваешь. И не освобождаешься, задавая очень интересный вопрос «А зачем?». Самая лучшая свобода – хорошо выбранное рабство, не правда ли? А человек всегда являлся рабом любви, как бы он ни старался от нее отречься. И если одна сторона раб, то вторая будет господином. Вот только каким? Каким будет этот человек, как будет проявлять себя, свою сущность? Именно так можно раскрыть двуликость, показать истину своей души, одновременно заколачивая в нее гвозди, доски, цепи. Так проще, так интересней, так печальней. Печаль же более распространенный продукт, самый востребованный. Людям нравятся чужие печали, нравится выставлять свои слабости. Радость уже не в моде, она прошла, как тает снег поздней весной.
Рано или поздно все проходит, это неизбежно, как неизбежно то, когда хозяин требует от раба уже невозможное, что он уже не может выполнить. Тогда начинается печаль, падение, гниль. Все началось с интереса к греху, а закончится неизбежной смертью. Только одна жалость – когда раб умирает не от руки хозяина, а от руки слуги, такого же греха, но уже иного. Не такого утонченного, не такого страстного и который не полюбит искренне, не смотря на все унижения. Не смотря на то, что в ответ никогда не полюбит. Но, ведь, в этом же и состоит грех.