Врасия была для нее всем.
Солнцем. Воздухом. Жизнью.
Всем миром.
Ради Врасии можно было пойти хоть на край света, ведь это было так чудесно — быть рядом с ней, держать ее за руку и смотреть, как растет улыбка на ее устах. Она была шумной, грубой, слишком наглой — ребенком, который привык получать все, что захочет. И когда они с Нэви впервые — много лет назад — увидели друг друга, та лишь немо возмутилась подобному неподобающему поведению от знатной особы и спрятала неодобрительный взгляд за ладонью.
Неслыханно! Возмутительно! Некрасиво!
Но чем дольше Нэви, еще слишком юная, чтобы ворчать, и уже слишком взрослая, чтобы считать такое нормой, смотрела на Врасию, ту Врасию, которая будучи еще мелкой козявкой смогла укусить стражника за палец и убежать, показывая язык, тем больше она чувствовала, что попалась в эту ужасающую ловушку.
Ловушку, из которой не было выхода.
Ловушку, которую называли «влюбленностью».
Словно мотылек на огонь. Рыбка в сеть. Именно так она себя чувствовала.
Это было то, что называли «юношеской любовью». Светлое и прекрасное чувство, греющее изнутри, когда мир еще слишком прост, а любовь кажется самым прекрасным, что с тобой случалось. Романтика в самом чистом ее проявлении, ведь в таком возрасте еще никто не смыслит в любви, а оттого она становилась простой и понятной.
И, главное, приятной.
Нэви прыгнула в эту ловушку с головой.
Врасию в юности нельзя было описать коротко.
Если бы Нэви писала мемуары, она бы обязательно отвела целый том только на то, чтобы рассказать о том мимолетном огоньке, который привлек ее и заставил предать почти все идеалы в жизни. Огоньке, который впоследствии разросся в огромный пожар, сжегший все надежды Нэви и оставивший лишь пустой холодный прах. Но такова была Врасия — брала и не возвращала, и ровно так же она похитила сердце Нэви в тот самый первый день их мимолетного знакомства, о чем сама, впрочем, вряд ли ведала.
Похищение века.
Нэви была так возмущена, но...
Все же, отдала его добровольно.
Но все же — Врасия была прекрасна. Слишком шумная, любящая грубые шутки, наглая, проворная — она была тем, кому завидовала Нэви, запертая в золотой клетке статуса и положения. Плевавшая на все запреты, она творила то, что ей хотелось, и Нэви так хотелось прикоснуться к этому чарующему запретному миру, что всякий раз, когда эта наглая особа появлялась в поле ее зрения, она намеренно отводила взгляд в сторону.
Чтобы не терзать себя страданиями по тому, что будет ей недоступно.
Но это оказалось неправдой.
Знакомство с Врасией повлекло за собой и новый мир, полный эмоций.
Трудно было сказать, когда именно она влюбилась во Врасию по-настоящему.
Может, это был тот момент, когда они впервые взялись за руки, и Нэви ощутила ее ладонь — горячую и шершавую. Может — в какой-то другой. Но это было не важно, ведь ненужное ей прошлое ничего не значило, когда можно было наслаждаться сладким превосходным настоящим, где Врасия все так же держала ее за руку и все так же улыбалась — будто скалилась, но как-то иначе.
Это — не оскал.
Слишком нежно.
Они держались за руки, ходили по шумным базарам, даже проделывали то, что таким почтенным особам — как они, разумеется — запрещено. И каждая секунда этого общения была для Нэви словно живительным нектаром, каждая капля которого была подобна амброзии. Она желала еще и еще, но все не могла напиться. Теплые объятия, легкие поцелуи и этот взгляд — взгляд, который заставлял Нэви мучительно жмуриться в экстазе — все это было слишком восхитительно, чтобы наслаждаться лишь малыми его дозами. И чем дальше шло их время вместе, тем прекрасней становилась Она — та, ради которой Нэви была пойти куда угодно.
Та, что была подобна яркой звезде.
Та, что сжигала все то, что было к ней слишком близко.
А потом они обе повзрослели, и что-то изменилось.
Трудно было сказать, что именно. Для Нэви это так и осталось загадкой, которую она не смогла понять до конца своих дней. Их пути разошлись окончательно в тот момент, когда Она стала супругой правителя своей планеты — и все, что за этим последовало, стало походить на непрекращающийся ночной кошмар, который паразитировал на воспоминаниях Нэви — о таком ненужном и глупом прошлом. О таком приятном и теплом.
Таком, где Она казалась теплым солнышком, согревающим ее, а не холодным огнем.
Прекрасный образ из воспоминаний рушился на ее глазах, а Нэви ничего не могла с этим поделать. Лишь злилась — на Нее, на себя — за то, во что превращались их жизни. Не было больше тех милых беззаботных дней, они канули в лету. Осталось лишь серое настоящее и мрачное неизведанное будущее, такое, о каком не хотелось даже думать.
А потому Нэви и не думала.
Даже в тот момент, когда узнала, что Ее империя пала от рук Титана.
Лишь сухо улыбнулась в ответ на щедро изгаженное чернилами письмо — торжественно врученное ей вместе со склянкой, то, в каком говорилось о новой жизни после падения. И о будущем, конечно же — о том будущем, где Титан падет, а Она вновь восторжествует.
Она, быть может, и смяла бы это послание, да выбросила бы его прочь, но что-то заставило Нэви остановиться. И, держа в руках склянку с зельем, она лишь молча смотрела на него, не в силах разбить. Это было неправильно — потому что Нэви не желала Ей новой жизни. Это было неправильно хотя бы потому, что идти против Титана — глупость, какой не придумать.
Но это было так в ее духе.
В духе Той, которая показала ей новый чарующий мир когда-то давно, похитив при этом сердце.
Словно маленький подарок из прошлого — такой, что повлек за собой кровавые распри на трупе Ее империи. Этого было достаточно, чтобы ненавидеть. Но для Нэви это же было прекрасным поводом на мгновение — ничуть не больше, иначе нельзя — забыть о чувстве долга и логике и вновь вернуться воспоминаниями к тому теплому солнышку, которое она бережно хранила у себя в закромах воспоминаний.
Там, где должно было быть ее сердце.
Аккуратно откупорив склянку, Нэви в последний раз посмотрела на письмо.
Значит, это был конец. Смерть. Окончание ее истории, той глупой трагедии, что произошла по любви. Что-то произойдет, конечно же, но не сразу. И пока они соберутся с силами, пока найдут тех, кто пойдет на столь глупый и безрассудный поступок — объявить войну Титану — пройдет много-много времени. И, стало быть...
История имела тенденцию повторяться.
Это был такой отличный повод напомнить Ей о том, что она утратила.
Где-то глубоко внутри Нэви хотела вновь увидеть свое маленькое солнышко, ту Врасию, которая еще не стала жестокой и циничной Ею. Ту Врасию, которую все еще любила Нэви.
Она подняла склянку вверх.
— Императрица умерла. Да здравствует императрица!
И осушила ее.
Впереди ждала лишь непроглядная тьма.