Cause I'd rather feel pain than nothing
Сан знает, что цепляется за то, чего нет. Понимает всё от начала и до конца. Что ничего нет, не было и не будет. Будет только вот это — приходящий искать успокоения Юнхо, которому Сан не может отказать. Хотел бы, но задохнётся без него гораздо раньше, чем с ним.
Сан судорожно втягивает носом воздух, когда горячие, обветренные губы касаются шеи сначала чуть ниже уха, а после и прямо под кадыком. Он крепче вцепляется в футболку на спине Юнхо и ненавидит себя ещё сильнее, но прижимается ближе и закрывает глаза.
Потому что губы скользят по шее, а крупные ладони трогают бока под марвеловской футболкой, которую Сан выиграл на радио. Юнхо что-то напевает под нос, и вибрация по шее волной бежит от его тепла, направляя электрические импульсы к позвоночнику.
Сан стонет сквозь сжатые зубы, и от этого ненавидит себя ещё сильнее. Потому что Юнхо всё равно вряд ли заметит, как влияет на него каждое прикосновение. Оно будто пропитано ядом с наркотическим эффектом. Как бы себя не ненавидел Сан после, он всё равно захочет ещё.
И ещё.
И ещё.
И ещё.
Не вместе и не порознь, не друзья и не бойфренды. Просто Сан помогает Юнхо справиться с болью, а сам жмурится до пятен, представляя, что они всё-таки вместе, что Юнхо не уйдёт на несколько недель, чтобы вернуться к нему после очередной ссоры, забываясь в нём, как в крепком вине.
Уступив однажды, Сан продал свою душу в обмен на редкие прикосновения и поцелуи, на которые не имеет права. Он никто, эдакая таблетка от боли, и от этого душит раскалённый воздух, обжигающий лёгкие. Юнхо откидывается на подушки и блаженно выдыхает:
— Мне так не хватало тебя, Санни.
Сан знает, прекрасно понимает, что ничего не будет. Что его максимум — это не самый нежный секс и пустота квартиры за закрывшейся дверью. Но он сам не может оборвать эту болезненную зависимость, сам и виноват. Он давит разочарованный стон и прикрывает глаза, устало укладываясь на подушку.
Внутри болезненно режется толчёным стеклом, но он лишь крепче стискивает зубы и молчит, когда Юнхо мостит на груди косматую как у медведя голову. Ему кажется, что вот-вот, сегодня, через минуту, через две Юнхо поцелует в губы и скажет долгожданное: я остаюсь.
Остаюсь с тобой.
Но это лишь мечты. Юнхо засыпает, а Сан с наркоманской одержимостью касается его рук, шеи, волос, страшась, что это в последний раз. Когда приходит Юнхо, Сан не спит. Не может. Такова плата. Как и оглушающая режущая боль внутри в последние недели.
Юнхо смотрит так, что Сан ощущает себя обнажённым. Смотрит в душу, тёплыми глубокими глазами, касается своими большими ладонями шеи, ерошит волосы:
— Сан?
— М?
— У тебя всё хорошо?
— Да.
Оба знают, что это ложь.
Особенно Сан, потому что никогда не расскажет Юнхо всего. Потому что он не хочет видеть больше сожаления, чем сейчас, когда Юнхо стоит у двери, готовясь уходить. Юнхо горько усмехается и касается уголка его губ большим пальцем, озадаченно глядя на подушечку.
— Кровь?
— Ерунда. Десна чуть кровит.
— Я пошёл?
— Ага…
Глаза жжёт, когда в квартире становится опустошающе тихо. Звеняще пусто. Так одиноко и страшно. Он словно ненужный робот уйдёт в сберегающий режим до возвращения Юнхо. Ненадолго его ещё хватит. Но он максимально оттянет момент, даже если ради этого придётся глотать лекарства горстями, только чтобы Юнхо не узнал.
— Хочу никогда тебя не отпускать и прожить с тобой отпущенную нам вечность, — бормочет Сан, глядя на закрытую дверь и улыбаясь окровавленной улыбкой себе в зеркало.
Внутри шелестят острые крылья бабочек или мотыльков, он не вдавался в подробности, у кого как складываются крылья и как их отличать. Главное — они приносят невыносимую боль. И он её заслужил. Никто не просил. Он сам. Всё сам. Сам уступил, сам расплачивается.
Уже давно не захлёстывает волной ревности или горечи, просто каждый раз бездна становится чуть больше. И больнее. Но лучше чувствовать боль, чем ничего.
Боль оглушала поначалу, так, что он кричал во сне, со временем перестал спать, а потом прошёл обследование и получил мощные таблетки, которые притупляют боль и немного затормаживают, но разве это цена за целую ночь поцелуев? Даже если не в губы.
Он не знает, зачем продолжает себя мучить, если можно уйти не так быстро, а то и вовсе дождаться очереди на удаление, куда его записали тут же, поставив диагноз. Ему помогут, если он протянет ещё полгода, но Сан не уверен, что у него есть хотя бы месяц.
Юнхо приходит через день. Взъерошенный и задумчивый, садится за стол и долго цедит сквозь зубы бокал белого вина, вряд ли замечая, что пьёт. Невидящим взглядом он смотрит в окно, а в пальцах фото. Сан впервые видит того, с кем делит Юнхо. Но внутри нет даже зависти.
— Мне так больно, Сан, — шепчет Юнхо, поглаживая чужое лицо на фотографии.
Всего лишь сильная размолвка, очередной спор или внеочередная командировка, а не смертельная болезнь невзаимности. Но Юнхо всё равно пришёл за своим болеутоляющим.
Сан криво усмехается, когда в нём, отзываясь на голос Юнхо, шевелят острыми крыльями бабочки, причиняя боль, от которой он едва не теряет сознание, но Сан ободряюще обнимает Юнхо, подставляя шею под поцелуи.