☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Бэкхён с детства мечтал посетить Чехию. Однажды он увидел красочные пейзажи далёкой страны и влюбился в них с первого взгляда. Романтические замки и величественные крепости, эффектные развалины и неповторимые пейзажи звали его к себе. Чтобы побывать там, он стал подрабатывать после школы в кофейне официантом, в университете он смог добиться устройства в фирму в качестве мальчика принеси-подай, и со временем дорос до начальника отдела. Время шло, а детские грёзы остались.
А теперь сбылась его мечта, он сделал себе волшебный подарок, к которому готовился давно. Он долго откладывал деньги и накапливал отгулы, которые он приплюсовал к отпуску. И отправился в страну мечты. А теперь медленно шёл улочками Праги, вдыхая волшебный, как ему казалось, воздух и щуря глаза от солнца.
Прага – один из красивейших и живописнейших городов Европы давно манил своими огнями и достопримечательностями, Бэкхён мечтал окунуться в неповторимую атмосферу древнего города. И оказавшись здесь, не сдерживал трепета при виде, казалось бы, простых, но прекрасных улочек. Он находился всего лишь первый день в Чехии, но никак не мог отделаться от ощущения, что жил здесь всегда. Пыль веков оседала на душе тончайшим слоем, вплеталась в его реальность и заставляла улыбаться.
Старый город встретил его дыханием древнего наследия Европы. Бэкхён шёл по древней, знаменитой Королевской дороге, начав свой путь, как и положено, у долгостроя – Пороховой башни. В буклете было указано, что строительство длилось четыреста лет! Именно в этой точке начинались все королевские коронационные процессии, отсюда начинали двигаться кортежи, и именно здесь брала своё начало знаменитая Королевская дорога, что так легко ложилась под ноги Бэкхёна. На смотровую площадку башни он подниматься не стал, предпочитая пройти побольше и погулять.
Выйдя на Староместскую площадь – в исторический центр пражского Старого Города – он замер. Толпы людей, снующие туристы и фотографирующиеся парочки не помешали ему насладиться красотой самой красивой в Европе площади. Целый комплекс архитектурных сооружений и памятников разных стилей поражал воображение.
Бэкхён достал фотоаппарат и делал снимок за снимком, стараясь, чтобы кадры ему нравились, и солнце не попадало в объёктив. Он не был профессиональным фотографом, но вёл свой блог, из читателей – с десяток подписчиков и пара вездесущих ботов, но его это не смущало. Ему нравился процесс и краткое описание собственных чувств под фотографиями. Он делал это, чтобы потом просматривать записи и вспоминать былое.
Бэкхён долго не мог оторвать взгляд от Староместской ратуши, смотрел на неё и глазами и сквозь объектив. Пражские астрономические часы его заворожили, и он толкался и иногда прикрикивал на попадающих в кадр. Выбрать лучший ракурс для фотографий было делом принципа, а заодно он старался лучше рассмотреть всё вокруг. Вокруг зашептались и толпа заволновалась.
– Скоро девять, девять! Сейчас, без минуты! – услышал Бэкхён неподалёку родной язык. Он протолкался поближе к парочке и прислушался.
– Ты слышал, – проговорила девушка, – часы состоят не только из сферы, календаря, но и из движущихся кукол! У них обычный циферблат и астрономический!
– Это как? – удивился парень и крепче прижал к себе хрупкую девушку в ярком и не по сезону лёгком платьице.
– Показывают положение Солнца, Луны, Полярной звезды, – прочитала она, развернув яркий туристический буклет.
– Круто! Но смотри, – парень указал на круглую сферу в средней части курантов, – мне кажется, что там не всё правильно.
– Ты прав, – согласилась девушка и вновь углубилась в чтение буклета, – ведь часы создавались в средние века, и тогда считалось, что Земля является центром вселенной.
Часы зазвенели, и толпа загудела в ответ. Фигурка скелета начала шествие фигур, появилась, словно из ниоткуда, одной рукой дёрнула за верёвку колокольчика, а во второй подняла песочные часы. Под бой часов из окошек в верхней части курантов выплыли фигурки апостолов. Все двенадцать медленно прошествовали и скрылись за дверями в другом окошке.
Громкий крик петуха, взмахивающего крыльями в нише над окнами, взбудоражил замершую толпу, и она встретила его радостными аплодисментами. Сбоку курантов одиноко стояла фигурка кивающего толпе турка, а с левой стороны курантов стояли две фигуры, что согласно буклету являлись аллегорией человеческой скупости и тщеславия. В воздухе кружила пыль и переливалась на солнце золотыми искрами, создавая окончательный эффект эфемерности и принадлежности этому миру сквозь эпохи.
Множество храмов и красивых зданий обступали площадь и тянулись в небеса шпилями и куполами. Бэкхён щёлкал фотографии одну за другой без устали и выбирал наиболее нужные ему ракурсы, сосредотачиваясь на архитектурных особенностях и декоративных элементах строений. Высокие стрельчатые окна готического стиля, причудливые, отягощённые излишествами карнизы барокко, воздушные и витиеватые архитектурные формы рококо и правильные симметричные композиции ренессанса будто дополняли друг друга, составляя единый ансамбль, присущий именно Старогородской площади. Бэкхён нашёл отметку меридиана и загадал желание.
Простое человеческое желание встретить свою любовь и прожить жизнь вместе. Глупость, конечно, но сегодня был его день рождения, и Бэкхён не хотел упустить даже такой малой возможности послать в космос трогательно приземлённые желания. «Мечтать не вредно, вредно не мечтать», – думал Бэкхён и жмурился до пятен перед глазами, представляя то, как мог бы выглядеть его суженый.
Бэкхён поднялся наверх ратуши и насладился видом, открывшимся его восхищённому взору. Город лежал как на ладони, и Бэкхён принялся остервенело нажимать на кнопку затвора, делая кадр за кадром. Спустившись на землю, он надолго застрял на Карловом мосту. Он с каждым мгновением всё больше влюблялся в Чехию и мысленно гладил себя по голове за подарок, которым наградил за долгие годы ожидания. Он стоил долгого затягивания пояса потуже и откладывания денег на потом.
Пешеходный мост казался настоящей галереей под открытым небом, у каждой из ниш застыли целующиеся парочки, а возле каждой из скульптурных композиций стояли группки туристов в очереди на фотографирование. Гид громко рассказывала о заключении таинственной сделки архитектора с самим дьяволом взамен на живую душу, что первой ступит на этот мост. По счастливой случайности ею оказался обычный петух, и дьявол убрался прочь, не получив желаемого.
Бэкхён обошёл Еврейский квартал, осмотрел каждый пыльный закоулок остатков прежнего еврейского гетто, отгороженного ранее от внешнего мира не только двумя каменными стенами, но и рекой. Он обошёл все синагоги и побывал у Ратуши, где замер надолго и даже для уверенности протёр глаза. Сначала ему показалось, что на одном из циферблатов часов стрелки идут в другую сторону.
Протирание глаз не помогло – стрелки действительно двигались в обратную сторону. Бэкхён даже снял короткое видео на телефон и тут же выложил в блог, прокомментировав: «В Европе даже время идёт не так, как у нас» и добавил дурашливый смайл. Его внимание привлекло старое еврейское кладбище, до которого он добрался, когда солнце миновало зенит.
С первым шагом, отделявшим кладбище от города, Бэкхён проникся упавшей на его плечи тишиной. Как будто городской шум разом смолк, и он погрузился в сумеречное молчание, окружавшее кладбище. Бэкхён прошёл по кладбищу, рассматривая древние надгробные памятники с различными символами на них.
Не удержался и провёл по особо красивым надгробиям кончиками пальцев, собирая пыль. Растёр между пальцев и даже понюхал – казалось, даже пыль пахла иначе. Он надолго остановился у двух крупных надгробий и тщательно изучил их в буклете, но информации на печатных страницах было не так уж и много, и он, повозившись немного, добыл из рюкзака сидушку и уселся в тени одного из раскидистых деревьев.
– Разрешите? – за спиной Бэкхёна раздался низкий голос, он вздрогнул и обернулся, оценивая обладателя бархатистых ноток и обертонов. Мужчина показался для сидящего Бэкхёна гигантом: высокий, мощный разворот плеч, длинные ноги и при этом узкий в поясе. Бэкхён прикрыл рукой глаза от слепящего его солнца, но так и не смог разглядеть ни одной черты лица.
– Располагайтесь, – пожал плечами Бэкхён и отвернулся. Кладбище не его собственность, и раз не гонят, значит, можно и дальше сидеть в тишине.
– Странное место вы выбрали для отдыха, – отозвался мужчина, приземляясь рядом прямо на кладбищенскую траву. Незнакомец сел по-турецки и мягко улыбнулся, и Бэкхён вновь вздрогнул от низкого приятного голоса. – Чонин, – представился мужчина и протянул руку.
Бэкхён посмотрел на руку с длинными узловатыми пальцами, поднял глаза на лицо и немного завис. Мужчина тоже оказался корейцем с красивой смуглой кожей, резкими, но приятными глазу чертами, надолго он завис на полных губах, которые захотелось поцеловать. Румянец бросился Бэкхёну в лицо, окрасил щёки, и он спешно пожал протянутую руку, пытаясь сгладить неловкость.
– Бэкхён.
– Почему остановились именно на кладбище? Не выбрали одно из сотен уютных кафе? Здесь очень вкусные блюда, хотя на вкус корейцев и не такие интересные, нужно добавлять остроты, – Чонин улыбнулся снова, а Бэкхён спешно отвернулся, чтобы не пялиться на привлекательного мужчину.
Он посмотрел ввысь, там неспешно плыли облака в глубоко-голубом небе, менялись под дыханием ветра и разлетались, чтобы встретиться с другими и скучиться в новые фигуры. Шум города не тревожил ухо, и, казалось, все в городе вымерли или устроили ежегодный час Земли в неуроченное время.
– Я затрудняюсь ответить, – проговорил Бэкхён. – Решил начать со Старого города, а здесь такая тишина, что не удержался. Вы же знаете, как шумно в Сеуле.
– Знаю, давай на «ты»? – предложил Чонин и вновь улыбнулся. Сердце Бэкхёна в очередной раз сделало кульбит и затрепыхалось где-то в районе горла.
– Давай, – согласно кивнул он и подумал, что день рождения делает из людей мягкий пластилин. Потому что он с трудом сдерживал лёгкую дрожь, когда Чонин говорил, внутри всё обдавало жаром.
– Древнее еврейское кладбище Праги, овеянное сонмом догадок и легенд, а мы спустя столько лет со дня основания сидим здесь и смотрим на надгробия, покрытые пылью времён. В некотором роде даже романтично, но почему ты здесь?
– Я и сам не знаю, – смутился Бэкхён. – Я с детства тяготею к древностям и иногда гуляю по кладбищам. Сам не могу для себя объяснить, почему. Страшусь и тянусь одновременно. Фантазия богатая, потому стараюсь посещать такие места только днём.
– Бывает, – кивнул Чонин, пожевал губу и заговорил. – Знаешь, почему здесь так кучно стоят надгробия? Будто их просто поналепили друг на друга? – Бэкхён отрицательно покачал головой, и Чонин продолжил: – Представляешь, кладбище состояло из двенадцати слоёв могил, иногда могильные камни извлекали из земли и устанавливали на новом, более высоком уровне кладбища. А всё из-за предписаний галахи – иудейского права – согласно им евреи не вправе трогать отдельные могилы и должны делать всё возможное для сохранения надгробий покойных. А недостаток места и привёл к наслоению. Сначала кладбище хотели снести, потом просто запретили хоронить на нём, а во времена санации гетто всё-таки снесли часть для расширения существующих улиц и создания новых. А старые надгробия вмуровали в стену.
– Брр, – поёжился Бэкхён, растирая вмиг покрывшиеся мурашками плечи. – Не представляю, почему так могут поступать. Можно же сжигать тела и на месте их захоронения высаживать деревья, пусть лучше будет много зелени, а не кладбища, и тогда не придётся вытряхивать мёртвых из могил. Но с другой стороны, меня так манят некрополи…
– Но у многих культур сжигание тела человека считается варварством по сей день, – Чонин заинтересовано склонил голову к плечу.
– А не варварство сбрасывать останки в общие ямы? – яростно вцепившись короткими ногтями в ладони, спросил Бэкхён. – Затапливать водохранилищами и строить на них города? Наши предки тоже сжигали тела мёртвых, чтобы они взлетели в небесные чертоги. Да и так мне больше нравится, никто тебе по голове ходить не будет.
– Мёртвым всё равно, – глухо сказал Чонин и пожал плечами, сжал губы до побеления и отвернулся.
– А если нет? А если мне не всё равно? – вспыхнул Бэкхён. Но сразу же затих и поспешил сменить тему, ему почему-то нравился Чонин, и не хотелось ссориться. – Об этом кладбище есть какие-то истории?
– У всех старых кладбищ есть легенды, – встряхнувшись, ответил Чонин. – А особенно в Европе. Но вернёмся к этому кладбищу и пока обойдёмся без легенд. Ты заметил, что на многих надгробиях животные или прочие декоративные элементы?
– Заметил, а ещё много надписей. Не так, как у нас, здесь много всего, и не всё понятно, – сказал Бэкхён и посмотрел на стоящие рядом надгробия.
– В надписях содержались имена покойных, отца для мужчин и мужей для жён, указывали даты рождения и смерти, профессию и почётный титул, полученный в общине, а иногда место рождения и смерти. Животные символизировали имена, а вот некоторые элементы говорили нам о том, чем покойные занимались при жизни. Ножницы у портных, топоры у мясников, катушка с нитками у швей, благословляющие руки у коэнов и так далее.
– То есть всё это указано? – удивился Бэкхён. – Это получается, пришёл на кладбище, и можешь понять, кем был человек, кем работал? – Чонин кивнул, и Бэкхён с уважением посмотрел на надгробные камни и редкие тумбы. – Интересно.
– Согласен, здесь намного больше информации, чем во многих надгробиях, но даты ранних захоронений не всегда правильно стоят – существовал обычай выпускать одну цифру в датах, чтобы могилы не опустошили. Вон там, – Чонин указал рукой на высокое надгробие, – лежит мясник, который поддерживал пражских сирот вне зависимости от их вероисповедания и раздавал в праздники беднякам столько мяса, сколько весили все его дети вместе взятые. Человека нет уже не одно столетие, а память осталась, пусть и припала пылью времён.
Бэкхён смотрел на заросшие травой камни и вспоминал, что евреи свои кладбища называли садами. Но, по его мнению, слишком уж печальными и хмурыми были эти сады. Особенно сейчас, когда за могилами не ухаживали так, как раньше, сейчас кладбище представляло собой скопище надгробий, изгрызенных временем и побитых неумолимыми ветрами.
– Есть легенда о еврее, предавшем свою веру и ставшим капелланом христианского храма, – тихо начал Чонин, и Бэкхён замер, вслушиваясь в слова и низкий голос, от одного звука которого кожа покрывалась мурашками. – Но перед смертью он вспомнил свои корни и был похоронен на родном для его рода мёртвом саду. Но с тех пор он не знает покоя, каждую ночь он приходит к реке Влтаве и садится в лодку, которую еженощно приводит скелет. Ветер пенит воду, а скелет налегает на вёсла, чтобы доставить своего единственного пассажира к улочкам у храма святого Вита. Там мертвец играет на органе, пока молчаливый скелет раздувает мехи огромного инструмента и слушает мёртвую музыку, льющуюся из-под пальцев неупокоенного. Так он играет с полночи до часу ночи, а потом опять спешит на своё привычное место, ложится в свою могилу и с печалью ждёт, когда наступит следующая ночь или Творец наконец-то сжалится над ним и простит его грех.
– Как-то это нечестно, – вздохнул Бэкхён и тоскливо посмотрел на потемневшие надгробия. – Он же признал свою вину, разве этого мало?
– Не знаю, – пожал плечами Чонин. – Я, как и ты, часто не понимаю людей.
– Правда, что здесь похоронен создатель голема? – спросил Бэкхён и посмотрел на наиболее богатые тумбы и надгробия, выискивая могилу именно там.
– Да, вот место его упокоения, – Чонин указал на стоящее рядом массивное надгробие из песчаника, украшенное резными каменными завитками и увенчанное экзотическим плодом.
Бэкхён поднялся и осмотрел указанное надгробие, обошёл плиту, но ничего особенного не увидел, ни рисунков голема, ни каких-либо намёков на то, что здесь лежал именно Махараль. Он повернулся к Чонину и уточнил:
– Ты уверен? Я думал, здесь будут какие-то знаки.
– Я точно знаю, – уверено сказал Чонин, – хоть и ничего такого здесь нет, но именно здесь покоится создатель голема, той призрачной, смутной и полусознательной жизни, которую он вдохнул в глиняную фигуру.
– Да, точно, – согласно закивал Бэкхён и даже глаза, казалось, загорелись ярче, как всегда бывало, когда он заинтересовано занимался чем-то, – пользуясь утерянными каббалистическими знаниями, раввин попробовал создать искусственного человека, чтобы он помогал звонить в колокола синагоги и выполнять чёрную работу. Но где-то я читал, что ещё он создан не только из желания получить бесплатного работника, но и для того, чтобы голем защищал евреев от нападок. И жил он благодаря магической записке, что была втиснута меж зубов каждый день, а на ночь вынималась. Но однажды раввин забыл вынуть её изо рта голема вечером, и он впал в бешенство, руша всё на своём пути, пока раввин не вырвал изо рта у него записку и тот не упал тем же глиняным комом, из которого был создан.
– А ты слышал, что раввин до сих пор сидит в своей могиле и продолжает чтение древних книг? – Бэкхён отрицательно покачал головой, а Чонин продолжил: – И когда на его могилу придёт последний из его рода, положит розу на открытую книгу и скажет: «Большой раввин, вопрос решён», тогда покойник вздохнёт и наконец-то обратится в прах.
– Как-то жутко всё это, – сказал Бэкхён и отошёл от надгробия, опасливо косясь на ни в чём неповинный песчаник. Он поднял сидушку с земли, отряхнул и повернулся к Чонину. – Спасибо за рассказ. Я пойду, планировал сегодня посетить и Староместское кладбище, но задержался здесь.
– Ты не против, если я составлю компанию? – спросил Чонин и поднялся вслед за Бэкхёном. – Не хотелось бы так скоро… расходиться. Не против?
– Нет, – пожал плечами Бэкхён и ярко улыбнулся Чонину: – Но тогда с тебя новые жуткие истории.
Малостранское кладбище предстало перед ними во всей красе, каким оно оставалось с 1884 года, когда состоялось последнее погребение. Они вошли в скрипящую старую калитку, Чонин миновал большие железные ворота и хитро улыбнулся, когда указал на скрытую плющом часть стены. Узловатые ветви старых деревьев тянулись к небу, а извилистые корни крепко обнимали кости где-то глубоко под землёй. Здесь оказалось ещё тише, чем в саду мёртвых.
Покрытые мхом надгробия и печальные плачущие ангелы возвышались над ковром вездесущего плюща и зелёного ковра травы. Несмотря на оживлённые улицы вокруг, здесь тоже царила тишина. Мёртвая, печальная тишина, дарующая спокойствие. Все кладбища в центре города постигала одна и та же участь – какая-то часть уходила под застройки, если кладбище вообще не сравнивалось с землёй вместе с костями.
Здесь тоже была уничтожена не одна часть кладбища, а останки из могил выложены в общий ров в центральной части. Много могил повредили и разрушили вандалы, но даже то, что осталось, потрясало воображение. Плющ вился по старым скульптурам и скрывал надгробия, и кладбище казалось заброшенным и забытым всеми. Возле некоторых Бэкхён останавливался и долго рассматривал, проникаясь духом прошлого. Несколько минут он стоял у маленькой фигурки на надгробной плите, усыпанной цветами. Маленькая спящая девочка выглядела живой, и Бэкхён украдкой смахнул выступившую слезу.
– Здесь существовали странные обычаи, – напомнил о себе Чонин, и Бэкхён вздрогнул в который раз, – хоронили вниз лицом, связывали по рукам и ногам, набивали рот землёй или пробивали сердце колом или гвоздями, иногда придавливали камнями.
– Зачем?
– Считали ведьмами или злыми людьми, и так защищались от зла и бродивших мертвецов. Считалось, что если ты совершал плохие поступки при жизни, покончил с собой или умер насильственной смертью, то превратишься в блуждающего демона.
– Мало нам людей ненормальных, ещё мертвецы бродят, – нервно хихикнул Бэкхён и огляделся. – Не понимаю, а бедных убитых за что? Они и при жизни настрадались. Чонин, что здесь написано? – Бэкхён указал на табличку.
– Будьте осторожны, не беспокойте спящих вечным сном, мёртвые не любят шумных посетителей, – прочитал Чонин и подошёл ближе к Бэкхёну, осторожно тронул его за пальцы. – Идём, я покажу тебе легендарный памятник.
В тишине они прошли заросшими дорожками мимо могил, скрытых плющом и тенью раскидистых деревьев, и вышли к большому красивому памятнику, над которым был не властен плющ. Соседние могилы буквально утопали в нём, а этот коленопреклонный мужчина перед раскрытой книгой будто насмехался над окружавшей всё кладбище зеленью. Ни одного ростка у его могилы не наблюдалось.
– О могиле этого епископа есть легенда. Однажды одна богатая и зазнавшаяся дама после бала возвращалась домой и решила срезать через кладбище, даже пошутила, что надо помочь бедному старику перевернуть страницы его старой книги, чтоб не читал одно и то же из ночи в ночь, из года в год. Она спокойно ступала среди могил, она приближалась к могиле епископа, но с каждым шагом всё нерешительнее шла. Пары алкоголя выветрились окончательно, когда перед ней в лунном свете вырос коленопреклонный епископ.
– Дамочка явно не в себе, чтоб среди ночи бродить по кладбищам, – заметил Бэкхён и посмотрел на фигуру перед ним. – Я бы не пошёл. Точно.
– Не могу согласиться, иногда лучшие кадры получаются на закате или в полнолуние, когда сумеречное лунное сияние стирает границы миров. Ммм, так вот страница его книги перелистнулась, а за ней и ещё одна, но женщина дошла до могилы и, дрожа от страха, заглянула епископу через плечо. В ужасе она бежала оттуда и, когда попала домой, рассказала об увиденном домашним. Не прошло и недели, как её похоронили. А молва о том, что на страницах книги был реквием по её душе, и епископ молился о ней в ту ночь, поползла по городу и превратилась в легенду.
– Да уж, – прошептал Бэкхён. – Идём отсюда, пожалуйста.
Они выбрались через тайную калитку и влились в потоки туристов. Чонин не отставал, шёл рядом, едва касаясь горячими пальцами то бедра, то ладони Бэкхёна. И ни разу не возникало желания убрать руку или одёрнуть Чонина. В отличие от некоторого дискомфорта в толчее туристов, с Чонином было уютно и спокойно.
Бэкхён напрочь забыл о голоде, пока бродил по городу, но теперь, неподалёку от палаток с фастфудом он задумался о том, что неплохо было бы перекусить. Бэкхён купил сэндвичи и два стакана с чаем. Они с Чонином нашли место на берегу реки и уселись на траву, глядя на золотящиеся лучи заката. Чонин отказался от еды, и Бэкхёну пришлось жевать за двоих.
– Я хотел бы побывать в костехранилище в Седлеце, – задумчиво проговорил Бэкхён и посмотрел в небо. – Мне интересно и страшно одновременно. Если не думать о том, что всё из человеческих костей, то там должно быть захватывающе. Но как представлю, что каждая кость принадлежала человеку, который хотел успокоения, а в итоге стал частью интерьера, мне становится жутко.
– Давай я тебе расскажу немного о костнице, а ты решишь для себя, хочешь ли ты туда ехать, – предложил Чонин, когда Бэкхён вернулся после выкидывания мусора. – Хотя я как и ты искренне не понимаю, как люди могут из других делать украшения и при этом называть себя верующими. В проспекте у тебя написано, что костехранилище покрыто более чем сорока тысячью скелетами. Вот просто на минутку зажмурься и представь толпу людей, которая там сейчас.
– По-моему, это жуть, – Бэкхён зябко передёрнул плечами и посмотрел на серьёзного Чонина. На его щеках красиво играли отблески заходящего солнца. – Мне некрополи не очень нравятся, а тут они даже не захоронены. Нелепые религии, никогда не пойму их. Сначала говорят, что нельзя хоронить не по обряду, а потом делают такое. Разобрать человека на части и пустить на украшение, – Бэкхён зажмурился и опустил голову. – Никогда не пойму людей. Но продолжай.
– Люстра в костехранилище состоит из каждой кости, что есть в человеческом теле, – Чонин прикрыл глаза и говорил так, будто бывал там сотни раз, а Бэкхён боролся с охватившим его ознобом. – Вообще всё началось с того, как настоятель отправился в Иерусалим, привёз оттуда ящик земли и рассыпал её над монастырским кладбищем, которое тут же назвали «святой почвой» и мгновенно появились желающие быть похороненными именно здесь, – Чонин заметил, как Бэкхён зябко ёжится и набросил на него свою кожаную куртку, Бэкхён хотел было возмутиться, но от чужой одежды пахнуло жаром и приятным парфюмом, и Бэкхён не стал противиться, лишь посильнее завернулся в куртку и спрятал нос в воротнике, принюхиваясь и жмуря глаза. – Естественно, их было слишком много, и в основном они оказались богатыми людьми, готовыми заплатить любые деньги, лишь бы приобщиться к земли с Голгофы.
– Странные люди, – фыркнул Бэкхён и подтянул ноги ближе к груди, чтобы умостить на них голову. – Какая разница, если всё равно в землю, а не в огонь? Так или иначе, земля одинаковая везде.
– Верующие, – пожал плечами Чонин, – что с них взять? После эпидемии чумы, войн и народных волнений, кладбище просто не могло вместить новых мертвецов, и власть предержащие решили старые кости выгрести из земли, так многие кости были навсегда перемещены в огромный склеп часовни и до сих пор не знают погребения. Впервые сброшенные в груды кости стал упорядочивать полуслепой монах. Он разобрал завалы из костей и построил шесть пирамид из самых крупных костей. Надолго склеп был закрыт. Спустя время на костях появились узоры умелого резчика по дереву, который и создал то, что сейчас известно как Костехранилище.
– И что он с ними делал? Не боялся? Чистил хлоркой? Мне не хочется об этом даже думать, – Бэкхён прикусил губу. Желание посетить костницу боролось с некоторой брезгливостью, но тут до него дошёл смысл сказанного Чонином: – То есть за всё это время ничего не изменилось? – удивлённо захлопал ресницами Бэкхён.
– Да, практически без изменений к нам дошло его творение. Все кости сорока тысяч человек он пустил в работу, хотя, мне думается, когда его нанимали, не ожидали того, что получили на выходе. Мало того что он сложил самую известную костяную люстру, используя все кости человеческого организма, так ещё и в благодарность за доверие и предоставленную работу выложил из костей герб работодателей, – Чонин замолчал и положил руку на плечо Бэкхёна, подсел ближе, обдавая жаром. – Честно скажу, то ещё зрелище: отрубленная голова турка и выклёвывающий ему глаза ворон.
– Спасибо за рассказ. Я теперь думаю, стоит ли вообще совать нос в костницу, – слабо улыбнулся Бэкхён и потрогал языком уголок губы. В детстве мне казалось хорошей идеей сходить туда.
– Куда тебе точно не стоит ходить, – усмехнулся Чонин и опустил руку с плеча на поясницу, согревая кожу сквозь одежду, – так это в парижские катакомбы, там такие оссуарии, что без меня тебе там делать точно нечего.
– Без тебя? – вскинул брови Бэкхён, поворачиваясь к Чонину. Ему показалось, что он ослышался, но Чонин улыбался широко и совершенно бессовестно.
– Ага, – кивнул Чонин и протянул руку Бэкхёну, переплёл горячие пальцы с холодными Бэкхёна, даже кожу закололо, а потом рывком поднял Бэкхёна с травы. – Должен же кто-то тебя оттуда выносить.
– Эй! – возмущённо вскрикнул Бэкхён, утыкаясь носом Чонину в грудь. Он отстранился, но на щёки легли горячие ладони, а губы обожгло поцелуем. – Что ты делаешь? – выдохнул Бэкхён, но блаженно зажмурился под горячими ласками.
– У тебя же день рождения, я прав? – между поцелуями спросил Чонин.
– Откуда ты? – удивился Бэкхён и вцепился в чёрную рубашку Чонина. Дорогая ткань скользила между пальцев, не желая помочь хватающемуся за реальность Бэкхёну даже такой слабой опорой.
– Не знаю, чувствую такие вещи, – пожал плечами Чонин и опустил руки Бэкхёну на поясницу, согревая её. – Идём.
Чонин поднял сидушку с травы, протянул Бэкхёну и потянул за собой. Бэкхён спешно зашагал за ним, даже не задавая вопросов. Он не успел стряхнуть пыль с кроссовок влажной салфеткой, поправить куртку на плечах, завязать полурасшнурованный кроссовок, он даже сидушку не засунул в рюкзак, просто захлопнул на полиспаст вокруг лямки и всё.
Они шли освещёнными мягким светом улочкам, поворачивали бесчисленное количество раз, целовались в тени деревьев и домов до головокружения. Отстранённо Бэкхён понимал, что Чонин может оказаться кем угодно, маньяком, охотником на органы, убийцей, торговцем людьми и живодёром, потому что плутали они так, что даже с нитью Ариадны было бы непросто выбраться из запутанных лабиринтов. Но Бэкхён почему-то доверял Чонину и шёл за ним, как привязанный.
Оказавшись у старой часовни, они долго целовались, пока не начался ливень. Чонин потянул Бэкхёна за собой прямо внутрь, легко открыв висящий замок на старинных дверях. Внутри было пыльно, видимо, часовня находилась в очереди на реставрацию. Чонин вслепую пошарил вокруг себя, прижимая Бэкхёна к себе, щёлкнул чем-то, и часовню осветило колеблющееся пламя зажигалки.
Чонин прошёл к ближним скамьям с кучей свечей на спинках, прикрывая огонь, зажёг свечу одну за другой. В часовне дрогнули и отступили тени перед волнующимся пламенем свечей. Бэкхён поёжился и обнял себя за плечи, пока Чонин занимался освещением, ему стало холодно без него. А ещё было немного жутко.
Часовня была совсем небольшой: пять рядов широких скамей с двух сторон и небольшим проходом в центре, небольшой алтарь и позабытый всеми человек на кресте прямо за ним, высокие стрельчатые потолки и под стать им окна с диковинными витражами. Всюду работа умелых резчиков и стеклодувов, но часовня дышала запустением, словно сюда не заходили очень-очень давно.
Казалось, вековая пыль лежала и на скамьях, и на подоконниках. Со старинных канделябров свисали клочья паутины, взлохмаченные севшей сверху пылью. Покосившаяся дверь поскрипывала под порывами ветра, а витражи на мгновение становились разноцветными, когда вспыхивала очередная молния, вспоровшая небо.
– Чонин. Вдруг кто увидит? – оглядываясь, спросил Бэкхён.
– Не переживай, сюда не заходил никто не меньше года, – повернулся к нему Чонин и медленно подошёл.
Бэкхён не отрывал от него взгляда. В таком освещении Чонин будто немного светился, и Бэкхёну на миг показалось, что сквозь широкую спину он видит колеблющееся от сквозняка пламя свечей. Он передёрнул плечами и покорно подставил губы под поцелуи, которые стали откровеннее и спустились с лица на шею, опалили ключицы. Куртка Чонина поползла с плеча, и Чонин помог её снять, отбрасывая на широкую скамью. Он уселся рядом с курткой и потянул Бэкхёна за собой, усадил на колени лицом к себе и согрел руками замёрзшие лопатки, не прекращая целовать.
Дыхание трепыхалось в груди, душило и в то же время кружило голову, кровь с такой скоростью бежала по венам, что зудело под кожей, хотелось, чтобы Чонин коснулся везде, ничего не упустил, обласкал его всего, согревая собой и своей страстью. Это было запредельно восхитительно, так, что Бэкхён не мог унять дрожь в теле, его буквально трясло от прикосновений и ласк.
Бэкхён и забыл, что желание может накатывать так сильно, что он умеет покоряться властным движениям и подстраиваться, не теряя ничего, а получая лишь больше удовольствия. Ему не надо было озвучивать свои мысли, Чонин делал всё так, как нравилось Бэкхёну, и он забылся совсем под горячими ласками. Было неважно, что Чонина он знает считанные часы, что ему укоризненно прожигает спину взглядом чужой бог, что Чонин в какие-то моменты будто подёргивается дымкой, а стоны не глушат полные горячие губы.
Откинув голову на плечо Чонина, Бэкхён рвано дышал, восстанавливая сбившееся дыхание, и всё так же подрагивал в горячих руках. Чонин дышал тяжело, но размеренно, щекотал дыханием взмокшую кожу и непрерывно выводил узоры раскрытыми ладонями на теле Бэкхёна.
– Ты помнишь твоего подписчика Кая? – внезапно спросил Чонин, и Бэкхён напрягся, но расслабился от поглаживаний и спокойного голоса Чонина. – Это я… Помнишь, я в твой пост добавил фото?
– Да, это было неделю или две назад, – согласно кивнул Бэкхён. – Ты следил за мной?
– Нет, – тихо вздохнул Чонин. – Само так получилось, я не думал, что ты окажешься в Праге и так вовремя. То фото… Бэкхён, – сдавлено прошептал Чонин, и Бэкхён испуганно повернулся к нему. – Найди меня, пожалуйста. Пока не поздно.
– Что?
– Фото – подсказка. Бэкхён, прошу…
Бэкхён закричал – Чонин исчез, растворился, и вместо тепла человеческого тела, Бэкхён почувствовал холод деревянной скамьи голой кожей. Он зажал рот руками, и принялся судорожно одеваться. От Чонина не осталось ничего, ни куртки, ни сброшенной одежды, лишь следы их страсти на светлой коже Бэкхёна. Свечи колебались от порывов остервеневшего ветра, а Бэкхён дрожал так сильно, что едва не выронил телефон, когда искал тот самый пост в блоге.
Кадр оказался смазанным и нечётким, будто фотограф дёрнул рукой, когда делал снимок. Бэкхён стучал по клавиатуре, задавая вопрос в глобальную сеть, где могло находиться изображённое на фото. Сейчас ему было плевать, что всё происходящее казалось кошмаром и пугало до чёртиков. Уверенность, что ничего страшного в собственный день рождения произойти просто не может, он вылетел из часовни, побоявшись потушить все свечи, оставил одну у входа, пока пытался справиться со старым замком. Свеча померкла и потухла от порыва ветра, ворвавшегося в дверь, и часовня погрузилась в темноту.
Он успел выскочить на освещённую улицу, когда ответы посыпались один за другим. Он выбрал самый часто встречаемый ответ и забил его в карты, выискивая месторасположение. Перелезая через ограду, словно вор, Бэкхён боролся с растущим внутри страхом и паникой. В голову приходили разные мысли, но он отмахивался от них и крепче сжимал зубы, казалось, ещё чуть-чуть и они треснут от усилия.
Бэкхён крался мимо застывших в вечной скорби фигур женщин, мужчин и детей, богов, ангелов, крестов и простых могильных плит. Очень некстати вспоминались все страшные истории, фильмы и книги, но Бэкхён жмурился и продолжал свой путь, сверяясь с картой на экране телефона. И пусть потом он будет жалеть об этом, но сейчас не попробовать и не разобраться во всём он просто не мог.
У большой усыпальницы он застыл надолго, сверяя написанное на многочисленных приложенных людьми фотографиях и на старой, поеденной временем табличке. Дверь склепа была приоткрыта, и туда затекала дождевая вода. Бэкхён собрался с духом и толкнул дверь, присвечивая фонариком, спустился по древним ступеням и с ужасом ступил на залитый водой пол. Вода доходила до щиколотки, но страх оплетал липкими щупальцами сердце.
Казалось, что его что-нибудь ухватит за ногу и утащит под землю. Что качнутся крылья молчаливых ангелов, что разверзнется земля, и из могилы покажутся нетленные мёртвые. В голову приходило всё, пока он осторожно ступал между саркофагами древнего рода. Но когда он увидел на полу человека в воде, он еле сдержал крик, затыкая рот кулаком. На полу лежал Чонин. Бэкхён подлетел к нему, кряхтя, взвалил на спину и поспешил покинуть промозглый склеп.
Дождь показался даже тёплым после подземелья. Но вот Чонин был ужасающе холодным. Бэкхён давился слезами и, оскальзываясь в грязи, спешил к маленькой калитке, чтобы покинуть пределы вечного успокоения усопших. Крупная дрожь сотрясала тело, но он вцепился в Чонина и тащил его на спине, кусая губы, пока его не остановил окрик. Вполне человеческий.
Бэкхён остановился и замер. Дождь хлестал наотмашь, а ноги разъезжались в грязи. Подошедшие люди говорили на непонятном языке, и он попробовал объясниться с ними на английском, один из них кивнул и переспросил:
– Что вы здесь делаете?
– Мой парень, – Бэкхён подбирал слова и стучал зубами от холода и ужаса, – у него случаются приступы. Он фотограф, пришёл на кладбище сделать снимки, но, видимо, ему стало плохо. Когда он не явился к ужину, я запаниковал… и… и я нашёл его по GPS. У него… у него приступы летаргии…
– Звучит сомнительно, – покачал головой мужчина, – мы обходили кладбище и ничего такого не видели, но оно огромное, ладно… – он помолчал и добавил: – если бы вы таскали на себе труп, то явно спешили бы бросить тело, а не надрываться. Вызывай «скорую» и полицию, – обратился он к напарнику и подошёл к Бэкхёну, перекинул одну руку Чонина себе на плечо и подхватил его за пояс. – Идём в сторожку.
Бэкхён переставлял ноги, и пытался услышать биение жизни в Чонине, но его так трясло, что он бы ничего не почувствовал. В сторожке было тепло, и Чонина тут же накрыли всем, что было, чтобы согреть. Бэкхён сбросил выданное ему термоодеяло и укутал им Чонина. В глазах мужчин, видимо, подтверждая свой рассказ.
Ему сейчас было всё равно, даже если осудят за однополую любовь, но он никак не мог оторвать губ от ледяных пальцев. Он успокаивал себя лишь тем, что если бы Чонин не был жив, он бы давно закостенел и покрылся пятнами. Над городом пробило полночь, и Бэкхён ещё раз загадал желание, остервенело кусая губы.
Когда приехала «скорая» и Бэкхён сбивчиво прошептал свою версию, надеясь, что правильно всё понял, Чонин стал немного теплее. На вопросы полиции он отвечал вяло, пояснял, как нашёл Чонина, показывал телефон и пытался не выключиться прямо в допросной. Голова кружилась, озноб быстро перерос в жар, а дальше было всё как в тумане. Он лишь помнил, как медленно завалился лицом на стол.
Бэкхён открыл сухие глаза и попробовал сосредоточиться. Светлый потолок и какое-то пиканье приборов, приглушённые голоса и яркий свет. Бэкхён сморщился и подскочил на кровати. Стоящая рядом медсестра подлетела к нему и попыталась уложить на место.
– Где Чонин? – просипел простуженным горлом Бэкхён и попробовал сглотнуть, но ничего не вышло. Боль поползла по горлу и сжала его высохшими пальцами.
– Чонин? – переспросила медсестра, делая пометки в карте Бэкхёна и сверяя показатели давления и пульса.
– Парень с кладбища, ночью привезли, – проговорил Бэкхён, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы всё-таки глотнуть слюны и смочить горло. – Где он?!
– На соседней кровати, – медсестра указала на стоящую справа кровать, и Бэкхён выдохнул спокойнее.
– Как он?
– Жить будет, – пожала плечами медсестра и засунула БэкХену градусник за щёку. – Переохлаждение, немного наглотался воды, все функции замедлились, но сейчас всё в пределах нормы. Он просто спит.
– Шпашиба, – прошептал Бэкхён и откинулся на подушки.
Но стоило медсестре уйти из палаты, он слез с кровати и, держась рукой за штатив капельницы, подошёл к кровати Чонина. Присел рядом, забрался рукой под термоодеяло, тронул едва тёплые пальцы и поджал губы. Голова кружилась, и в горле болело, слабость накатывала волнами, и Бэкхён поддался ей. Осторожно примостился на краю широкой кровати, уткнулся горящим лбом в плечо Чонина и прикрыл глаза.
Он проснулся от лёгкого прикосновения к волосам и осторожно потянулся. Его так же знобило, но рядом чувствовалось тепло, горло саднило всё так же, в голове гудели колокола. Простуда. Не самое страшное, что могло с ним случиться с такими приключениями. Чонин смотрел на него немного воспалившимися глазами и слабо улыбался.
– Не побоялся, – проговорил Чонин и вытянул из-под одеяла руку. – Спасибо тебе. Я думал, мне конец.
– Пожалуйста, – одними губами прошептал Бэкхён, подставляя щёку под шершавую ладонь. Он будто кот ласкался сам, вдыхая запах Чонина. – Но как?
– Что именно тебя интересует? – вскинул брови Чонин и закусил губу. – Мои познания в кладбищах или брождения вне тела?
– И то, и другое, – прошептал Бэкхён и стиснул горло. Боль рвала острыми когтями и очень напоминала детские простуды, когда он ходил с закутанным шарфом горлом.
– Кладбищами интересуюсь с детства, потому и знаю очень много всего. А вот хождение вне тела – это года практики осознанных снов, астральной проекции и прочих неприемлемых общепризнанной наукой методов, – Чонин вздохнул и взлохматил волосы зажмурившегося Бэкхёна. – Я не думал, что не смогу вернуться. То, что ты меня увидел на еврейском кладбище, дало мне надежду.
– И не только, – усмехнулся Бэкхён и покраснел, пряча глаза. В нём ещё жили отголоски той страсти в пыльной часовне.
– Ты всегда такой отзывчивый? – с хитринкой спросил Чонин, но тут же ощутимо получил кулаком под рёбра и поморщился.
– Для меня это первый опыт, – жёстко ответил Бэкхён и поджал губы, даже попытался отодвинуться, но Чонин удержал его от падения с кровати. Бэкхён нахмурился, но прикрыл глаза. – Я не занимаюсь сексом с незнакомцами в странных местах. И уже тем более не выискиваю среди ночи их замёрзшие тела среди сонмов мёртвых.
– Прости, не хотел обидеть, – смутился Чонин и осторожно коснулся горящей лихорадкой скулы. Бэкхён прикрыл глаза, наслаждаясь лаской шершавой ладони. – Для меня это тоже впервые.
– Надеюсь, в последний раз, – фыркнул Бэкхён. – Не смей так больше делать! Я не уверен, что смогу повторить.
– Ты даёшь мне шанс? – уточнил Чонин и обнял Бэкхёна крепче, пока он удобнее мостил голову на его груди.
– Я тебе его ещё вчера подарил, вместе с собой, – тихо отозвался Бэкхён, морщась от боли в горле. – Попробуй только носом вертеть после всего, что между нами было!
Сердце Бэкхёна вновь бухало, как сумасшедшее от одной только мысли, что всё произошедшее с ними было на самом деле. И встреча, и прогулка, и секс, и приключения. Кто б ему сказал о таком, не поверил бы. Даже сейчас верилось не во всё, казалось, будто посмотрел реалистичный фильм и остался под впечатлением. Но Бэкхён знал, что всё не было сном и фантазией, и от этого становилось ещё волнительнее.
– Нам придётся платить штрафы за нелегальное проникновение на территорию кладбища, – прерывая молчание, сказал Чонин. – Я иногда попадаюсь, когда гоняюсь за особенными кадрами и лезу не туда и не в то время.
– Неважно, – прошептал Бэкхён. Денег у него на отпуск отложено было достаточно. Не велика проблема заплатить штраф, когда сбылось загаданное желание. И к тщательно заготовленному подарку – путешествию, он получил подарок судьбы.
– Но я испортил тебе день рождения, – вздохнул Чонин и вплёл пальцы в волосы Бэкхёна, мягко массируя кожу головы.
– Дурак, ты наполнил его смыслом, – не удержавшись, вновь фыркнул Бэкхён, но блаженно зажмурился от прикосновения пальцев Чонина к скуле. – Но от ресторана не откажусь. Говорят, здесь вкуснейшее мясо.
– Понял, я в вечном долгу перед тобой, одним рестораном не отделаюсь,– засмеялся Чонин. – Кто-то любит вкусно поесть?
– И не только поесть, – улыбнулся Бэкхён, провёл пальцем по скуле и поцеловал Чонина в линию подбородка. И тут же завозился в объятиях, пытаясь избежать поцелуя в губы. – Эй, я ж заразный!
– Плевать.