В раменной было многолюдно и шумно. Для такого маленького заведения — совсем уж невидаль.
Куросаки это место хвалил, говорил — такую лапшу подают, что пальчики оближешь. По запаху так и казалось: аромат стоял хороший, добрый. Итикава сильные ароматы вообще-то не любил, но этот, пожалуй, был очень даже ничего. Кивнув организатору, когда тот открыл перед ним дверь, Итикава медленно вошел внутрь и огляделся.
Образно говоря, ведь он давно уже был слеп.
На дворе стояла поздняя осень, становилось холодно. Тут же было почти жарко.
Пришлось снять пальто.
Раздались шаги, кто-то зашаркал по деревянному полу, после чего Куросаки неожиданно присвистнул. Они двинулись следом за явившимся по их душу работником раменной, который отвел к свободным местам у стойки и всучил меню, после чего скрылся на кухне. Все это время оба провели в молчании, пока Куросаки неожиданно не прервал тишину громким смешком.
— Вот надо же!
— Ты что-то чересчур довольно звучишь для человека, который просто зашел поесть.
Итикава ухмыльнулся. Куросаки громко хохохтнул в ответ и с шумом положил меню на стойку.
— Ничего-ничего, скоро ты сам все увидишь. Услышишь.
И залился смехом вновь.
Можно было начать гадать, что же такого увидел Куросаки здесь, раз даже расхохотался и попытался сохранить интригу. Буквально через несколько минут, уже после того, как у них забрали заказ, к их стойке вновь вернулся человек с шаркающими по полу ботинками, аккуратными быстрыми движениями водрузивший перед посетителями тарелки. Итикава прислушался — работники обязаны были желать клиентам приятного аппетита, а значит, сейчас раздастся и голос — и замер, когда в ответ ему донеслось сначала неуверенное, но затем весьма наглое:
— М-м-м... Не подавись.
Он бы этот голос даже спустя сто лет признал. Это же тот мальчишка, которого пару месяцев назад притащил полицейский, тот, которого еще Куросаки демоном обозвал... Как же его...
— Мальчишка! А ну прояви уважение!
Голос Куросаки внезапно зазвучал угрожающе.
Но Итикава их не слушал. Он все еще пытался вспомнить имя этого мальца, оно было такое... на слуху... У него в памяти вертелись воспоминания: он помнил корабль темных времен войны ровно с таким же звучанием... Еще тогда на ум пришло, при знакомстве. Неужели Кага?
— С чего бы? Я вам еду подал? Подал.
Пока Куросаки не успел ничего гавкнуть в ответ, Итикава щелкнул пальцами, вспомнив. Ну конечно, наконец, пришло на ум. Ну и ужас, кто бы мог подумать, что такое выветрится из головы. Совсем старый стал.
— Вспомнил. Ты крысеныш Акаги.
— Как невежливо, Итикава.
А произнес-то как неуважительно, всем своим видом показывал, что иметь дела с проигравшим не желает. И это отчего-то очень сильно рассмешило Итикаву, так, что люди вокруг заозирались — он услышал это, но ему не было до подобного никакого дела. Кто бы мог подумать! Мальчишка, выигравший у него огромную кучу денег, торчал в раменной и подавал им лапшу. Судьба явно умела издеваться над своими любимчиками.
Ну, ему было уже все равно. Играть с маленьким крысенышем он больше не собирался.
— За еду мы тебе заплатили? Заплатили. Можешь быть свободен.
Он зло засмеялся, когда рядом кто-то громко фыркнул и развернулся на пятке, отчего раздался характерный скрип.
— Экий ты злой, старик, мог и не хамить в ответ, а то только и делаешь, что поддерживаешь в молодежи бунтарские настроения.
Явно уже смирившийся с тем, что ведение словесной войны перешло от него к Итикаве, Куросаки тяжело вздохнул — за происходящим он наблюдал уже явно без интереса. Что-то хрустнуло, раздался треск. Были разделены палочки. Наблюдая то ли за этим, то ли за самим Итикавой, Акаги никуда не уходил и продолжал стоять на месте, после чего вдруг все же сделал шаг вперед.
В такие моменты кто-нибудь обязательно что-нибудь спрашивает. Это почти классика ситуаций.
И Куросаки, поддавшись, вдруг вскинув руку и щелкнул палочками, заставляя Акаги снова замереть на месте и обернуться.
— А ты что тут забыл? Разве Ясуока тебя не нанял?
— Я ушел.
О, какой своевольный. Иной бы держался за это место, а этот еще и от полицейского скрылся.
Итикава заправил выпавшую прядь за ухо, подцепил палочками лапшу и пригубил — вкус был и правда отличный. Если пацан еще и на кухне помогает, то у него есть все, чтобы обеспечить себе хорошее будущее: умение зарабатывать деньги и вкусно готовить. Хотя, конечно, в четырнадцать другими бы вещами заниматься... Окна там бить...
— Работаешь тут? А не рановато ли?
— Деньги нужны, — с зевком проговорил Акаги, после чего исчез куда-то.
Он вернулся через пару минут и поставил перед Итикавой и Куросаки кувшин с сакэ и две керамические чашки.
И алкоголь тут недурной, вот уж хорошее место. Жаль, правда, что и крысеныш тут, но это стерпеть можно.
— Что? Скрываешь за спиной драму, о которой мы не знали?
Итикава ухмыльнулся — он и сам в это не верил. Те, кто нуждается в деньгах, выглядят и действуют иначе. А пацан спокоен, хамит им, да и делает всё так, словно эта работа ему нужна чисто ради факта работы, а не для чего-то серьезного.
Акаги неопределенно шевельнул плечом — раздался шорох фартука — после чего медленно проговорил:
— Нет никакой драмы, просто... Просто все равно делать нечего. Матери помогаю.
— Знала бы твоя мать о том, где ты шлялся, оттаскала бы тебя за уши, — проворчал Куросаки.
А он был в чем-то прав. Итикава обреченно кивнул, не понимая, как родитель отпустил свое чадо гулять по таким опасным местам. Мало того, что мальчишка научился играть в маджонг и обыграл реп-игрока, так еще и выиграл кучу денег.
— Я ей не говорил. — Акаги даже бровью не повел, судя по всему. — Да и какое ей дело.
— Проблема на голову родителей. Доучился бы в школе и шел на инженера, с твоими-то мозгами...
Редкие советы от якудза — это то, что стоило бы учесть.
Но, конечно, если ты не Акаги Сигеру. Маленький крысеныш лишь посмеялся в ответ и потряс головой, после чего прямо из рук Итикавы вырвал чашечку с сакэ и осушил одним глотком.
— Вот уж придумал.
— Ах ты маленький негодник!
На улице было темно — так сказал Куросаки — и морозно.
Итикава поправил ворот пальто и уже собирался сделать шаг вперед, как вдруг позади него крикнули знакомым до боли голосом:
— Погоди!
Развернувшись, Итикава поймал прилетевшую в него черствую горбушку хлеба. Сжав ее в ладони, он ехидно бросил:
— Посмотрите на этого гордого игрока в маджонг, который задирает инвалида.
Впереди него кто-то тихо выругался, и мальчишка спешно удрал. Проводив его взглядом (фигурально выражаясь), Итикава наклонился к Куросаки и со смехом бросил:
— Не, смотри-ка!
— Мальчонка-то совсем зазнался, может, проучить его?
— Оставь...
Вздохнув, Итикава поправил пальто и развернулся. В его руках все еще лежала черствая горбушка хлеба, и, касаясь ее пальцами, он не сумел сдержать ухмылки.
— Глупому крысенышу хочется порезвиться, что такого? Да и Ясуока тебе потом голову открутит, если хоть пальцем его тронешь. Не обращай внимания, он просто развлекается.
Итикава вернулся туда через неделю лишь для того, чтобы встретиться с недовольным вздохом одного маленького гнусного крысеныша. Ухмыльнувшись, старик вскинул руку и поприветствовал его.
— О-о-о! Маленький жулик! Опять тут?
Акаги хмыкнул в ответ и, небось, показал ему язык. Куросаки вдруг сдавленно хмыкнул, после чего, едва сдерживая смешок, пробормотал на ухо, будто бы у мальчишки уши пылают ярче огня. Ну это, конечно же, глупости. Так подумал бы Итикава, если бы не знал, как хорошо некоторые отделяют свое «я» как игрока и «я» как обычного человека. И Акаги был точно таким же, только еще ребенком, чертовски удачливым ребенком.
— Ну что, дали тебе по шее за поведение?
— Еще чего, я тут, наоборот, самый лучший работник.
Голос Акаги звучал гордо, но не излишне — ровно настолько, насколько это было бы позволительно во время игры. Значит, сейчас он успешно пытался нацепить на себя маску очень серьезного и внушительного игрока, но эта маска не лезла. Ну-ну, ничего, такое получается со временем, просто крысенышу нужны тренировки... Много тренировок.
— А ты живчик, оказывается. А какого грозного молчуна строил из себя во время игры!
— Я не грозный молчун, просто сейчас мне нет смысла важничать перед пустым местом.
— Тьфу, ребенок! — Итикава поморщился, но не всерьез.
— От старикашки слышу.
Они могли бы и дальше лаяться, но Акаги надо было работать. Притащив алкоголь и сакэ, он поставил их перед Куросаки и Итикавой, после чего скрылся где-то в гудящей толпе. Было почти забавно наблюдать — слушать — за тем, что он все делает, и это изрядно веселило Итикаву. Все же, он больше любил тех детей, что вели себя как дети, а не как...
Как Акаги.
— Хочешь выпить?
Держа в руках чашечку, Итикава смотрел в том направлении, где стоял Акаги. Тот почему-то замешкался, словно сомневался в ответе, но потом вдруг поморщился и повертел головой, так, что это даже слышно стало.
— Фу, горькое.
Нет, все же еще ребенок...
— Эй!!
Итикава развернулся и выставил ладонь вперед — почти мгновенно в нее врезалась горбушка хлеба, но, какое удивление, в этот раз более свежего и мягкого. Ухмыльнувшись так широко, что у крысеныша небось лицо скуксилось, он откусил от горбушки кусок и прожевал.
— Черт возьми.
— О, в этот раз свеженький, а что такое? Что случилось?
Он откровенно издевался над мальчишкой, а тот почему-то отвечал, хотя тот Акаги, против которого Итикава когда-то играл в маджонг, никогда бы на такое не повелся. Может, он оказался не прав, и сейчас ребенок перед ним все же не умел еще разделять две стороны своей личности, просто внезапно переключался между ними. Да и нормально было крысенышу беситься от того, что какой-то слепой старикашка, проигравший ему кучу денег, теперь безобидно над ним измывается.
Особый сорт удовольствия. Итикава рассмеялся и выхватил из кармана что-то, после чего швырнул прямо в руки Акаги. Судя по звуку, тот поймал.
— Что это?
— Конфетка. Сладенькая. Для такого глупого ребенка, как ты.
Итикава ожидал, что сейчас мальчишка разозлится по-настоящему и все же выпустит истинную натуру — ту, что хорошо скрывалась — наружу, но этого не произошло. Что-то зашуршало, после чего раздались шаги. Куросаки уже не обращал на их перепалки внимания и зевал, а Акаги, оказавшись почти вплотную к Итикаве, вдруг сунул что-то ему в руку.
— На.
— И что это?
Какая-то бумажка, судя по ощущениям.
Смешок Акаги показался подозрительным.
— Это купон на скидку. Если ты еще зайдешь, глупый старик.
— О-о-о, слышал, Куросаки? Сопля решила уважить старших.
Тот в ответ лишь сплюнул и тихо выругался, явно устав от этих сцен.
— И ты все еще играешь?
Куросаки резко вскинул голову, явно недовольный интересом мальчишки к подобной информации, но Итикава лишь весело хмыкнул в ответ. Проигрыш сопле сильно подкосил его репутацию, но босс оказался человеком понимающим, тем более что он сам видел творившуюся в тот день магию. А потому он остался реп-игроком — тем более что из постыдных проигрышей был лишь этот, а остальные, почуявшие наживу и сунувшиеся сразу после, тут же проиграли.
С демонами играть — одно, с людьми — другое.
Хотя не демон он, а крысеныш.
— Играю, играю, что ж еще делать.
— Это хорошо-о-о-о...
Акаги поставил тарелку с раменом перед Итикавой и протянул ему палочки. Тот с ухмылкой принял их и разломил, после чего намотал лапшу. И все это — пока Акаги смотрел на него. Неотрывно. Не надо было иметь зрение, чтобы чувствовать его внимательный взгляд.
— Я думал, тебя убьют. Как Яги. Или что испугаешься и прекратишь.
Итикава вскинул бровь и наклонил голову к Куросаки.
— Разве Яги убили?.. Да и было бы кого пугаться, с тобой-то я играть во второй раз точно не стану.
— По-моему, пальца лишился и все, — ответил Куросаки с зевком.
— А-а-а, ну вот.
Судьбы игроков из чужих группировок его волновали мало; Яги был заносчивым крикливым придурком, за что и поплатился. Итикаве только на руку было, что среди реп-игроков в городе таких хитрых и шумных прохвостов стало меньше. Но то, что мальчишке это было интересно... Точнее, то, что его интересовало, играет ли еще сам Итикава...
Наверное, простая вежливость, подумалось Итикаве. Хотя уж кто-кто, а крысеныш вежливым никогда не был.
— А тебе-то что?
— Да так.
Акаги наверняка улыбался своей странной улыбкой, той, с которой объявлял о победах. Это чувствовалось по голосу.
— Просто подумал, что многие боятся играть после такого. А ты не боишься.
— Это молодежь боится, а мы в свое время и пострашнее вещи видывали.
Итикава потянулся за сигаретами и закурил. Последние несколько десятилетий действительно были богаты на события разной величины, и он не мог назвать их радостными. Ну, кончились и хорошо. Ему-то уже нечего было бояться, а юнцы страшились и не совались слишком далеко. А кто совался, тот делал это по глупости — как Яги.
Вот и проиграл. Вот и лишился пальца. А Итикава еще сотню игр сыграет.
— Но я-то тоже из молодежи.
В голосе Акаги слышался смех, и Итикава рассмеялся вместе с ним, после чего указал на него сигаретой.
— Нет. Ты не молодежь. Ты — гнусный крысеныш.
— Говорят, крысята очень больно кусаются.
А потом Акаги выхватил у него из рук сигарету.
— Эй!
И, как он делал это всегда, Итикава остановился и развернулся. Но в выставленную вперед руку ничего не прилетело, и это заставило его в смятении опустить ее, ощущая, что тут что-то не так. Может, он швырнет в меня хлебом прямо сейчас, подумалось ему, но Итикава не сдвинулся с места — ровно как и Акаги, выбежавший следом за ним на мороз.
Итикава слышал его дыхание: громкое, оно было абсолютно не таким, как в той их игре. Два абсолютно разных человека. Тогда с Итикавой играло настоящее чудовище, сейчас же пред ним стоял простой мальчишка, такой, каким он и должен был быть в свои четырнадцать с чем-то.
— И где хлеб?
— Я не принес.
Он услышал в чужом голосе сомнение.
И это так внезапно рассмешило Итикаву, что он не сумел сдержать громкого хохота. Он давно так не смеялся — много лет, почти с тех самых пор, как потерял зрение. И это было очень и очень глупо — то, что творилось сейчас перед ним. Почти нестандартно. Он никогда бы не подумал, что увидит Акаги... таким.
Услышит.
— Так и знал, что под шкурой демона скрывается тупой ребенок.
— Тупой ребенок забрал у тебя победу.
Голос Акаги звучал с едва заметной гордостью — все же, хорошо он маскируется, когда надо. И даже под обликом глупого ребенка скрывается демон. И так вечно: бесконечный круг смены одного амплуа на другое, каждое из которых — настоящее. Вот оно, искусство.
Такой далеко пойдет, подумалось Итикаве, но он лишь покачал головой.
— Смотри не оступись с такими заявлениями. Игроки, которые держатся за прошлые победы, заканчивают в могиле.
— Ну, это если я буду играть.
Итикава недоуменно вскинул бровь, и вдруг Акаги развернулся... нет, он замахивался! Выставив руку вперед, Итикава в самый последний момент успел поймать что-то новое, прилетевшее ему от гнусного мальчишки. Что-то очень маленькое, что-то...
Это был хаку.
Один из тех двух тайлов, которыми крысеныш одолел его тогда.
Широко ухмыльнувшись, Итикава шутливо пригрозил ему кулаком.
— Ах ты маленький засранец! За уши бы тебя оттаскать! — Он со смехом запихнул тайл в карман и отмахнулся. — Ну-ну, все, прочь с глаз моих. Слепой, а все равно вижу твою хитрую морду, так бы и дал по шее.
— Какой ты чувствительный.
Акаги показал ему язык, озвучив это. За такое тоже, по-хорошему, все же надо было по шее дать, но ладно уж. Пусть живет. Тем более что ничто так не веселило Итикаву в последнее время, как этот крысеныш, внезапно выросший из-под земли.
— Про мамку небось соврал? Где живешь-то хоть?
Раздался топот на месте.
— Не имеет значения.
— Ну, если твое «не имеет значения» накостыляет тебе за твои гулянки по ночам, то можешь сказать мне.
С возрастом Итикава явно стал излишне сентиментальным. Особенно ко всяким маленьким крысятам, как этот. Куросаки говорил, что он еще и внешне выделяется: с белыми волосами и алыми глазами. Таких не любят. Но ему-то все равно — пока ты в фаворитах у судьбы, тебе плевать на косые взгляды со стороны.
Почему-то это предложение Итикавы рассмешило Акаги, и он весело фыркнул.
— Это приглашение?
— Никто в свой дом добровольно крысеныша звать не будет. А ты думай.
Махнув рукой, Итикава развернулся и направился к ждущему его поодаль автомобилю. В лицо бил ветер... Это заставило его замереть на месте от осознания, почему он не почувствовал запаха хлеба. Ну конечно, ветер дул к Акаги, а не к нему. Резко повернувшись, он успел схватить свежую горбушку.
Но рядом уже никого не было.
Ухмыльнувшись, Итикава покачал головой. Ну ничего, он этого крысеныша за уши-то еще потаскает.