в отражении тёмных глаз цвета индиго напротив пляшут жаром огни. здесь не используют нормального света — лишь тусклые магические свечи. воск капля за каплей пересекает черные отметки — минуты. тихо и спокойно, как на кладбище, только крестов нет — в бога здесь никто не верит. зябко и дышать, кажется, нечем совсем.
шарлотта не знает — из-за запаха это или из-за взгляда глаз, отливающих цветом океана.
она почти ненавидит это место — немое и холодное, где слышно голоса только когда приходит кто-то извне.
роузрей криво усмехается, когда орм в белой мантии, заляпанной кровью, улыбается ей из-за стекла, накрывшего лицо и говорит:
— о, привет. я тут как раз вашими телами маюсь. — и заливается тихим хохотом на мгновение, но тут же замолкает, отложив скальпель.
вообще-то шарлотте не обязательно приходить сюда, она могла бы отправить кого угодно из отряда, но почему-то каждый раз приходит лично, словно чтобы удостовериться в том, что морг ещё существует, а бесфамильная простолюдинка орм ещё не поставила между собой и своими пациентами знак равно.
наука сводит орм с ума, а роузрей тихо наблюдает за этим и теряет рассудок тоже. всё не то и не так. не должно быть этого всего.
тёмно-красные волосы с ещё более тёмными бордовыми прядями сливаются с кровью, брызги которой попали на шею и воротник. шарлотта чувствует, как её тело постепенно рассеивается ветром.
улыбка на белёсых губах почти-сумасшедшая, орм ходит по тонкой грани между безумием и любопытством — целует, словно в последний раз и отрывается от неё так, будто у них ещё вечность впереди. но не ясно, что из этого правда, а что ложь, потому что в тихой комнате, заполненной неживыми телами, нет часов, — нет и времени как понятия, чего-то реального.
шарлотта отвечает с болью. словно предаёт внутри себя нечто привычное, одновременно слышит всё и ничего, реагирует на каждый шорох.
орм всё равно.
она никогда не влюблялась в мужчину, да и вряд ли влюблялась вообще — роузрей почему-то кажется, что она лишь новый эксперимент в чужой коллекции. учёная не знает, что нужно бояться обнаружения, что если кто-то их заметит — плохо будет обеим. орм отдаётся чувству, поглощающему остатки здравого рассудка и заражает этим, словно вирусом. шарлотта задыхается и хочет больше, чтобы переболеть каждой клеточкой тела и забыть.
забыть о прошлом, потому что это всё равно не то.
грудь горит, лёгкие словно заполняет чёрный дым и дышать больно. гримуар чёрно-красный падает со стола вместе с острыми инструментами. слышится грохот, но теперь уже всё равно. до них доходит только тихий стук сердец — непонятно их собственных или чьих-то ещё, уже там, на другом конце.
и эти чувства — верный путь на плаху. голова уже полетела с плеч, а кровь окропила серый ворот свитера и белую мантию. чужие. и губам больно когда их не касаются чужие — сухие, но порозовевшие.
лучи закатного солнца проникают сквозь узкое окно под потолком, окропив розовой кровью светлые волосы и бледную кожу.
розы вянут, любят
вроде;
и расцветают снова под рассветными ярко-алыми лучами на границе с небом цвета индиго. радуга наоборот красит глаз ледяной, что блестит свежим льдом и инеем.
орм губами касается её сердца. на белой мантии пятна крови, а под руками светлыми и грубыми
(такими непохожими на)
нежная кожа.
шарлотта положит голову на плаху, но не вернётся
туда.