Ты же обещал мне...

Знакомая потрёпанная соломенная шляпа была натянута практически на всё лицо. Её обладатель дрожал, согнувшись в три погибели, вновь и вновь всхлипывал, хныкал, выл, скулил, неразборчиво что-то мямлил.

Ты никогда не...

Дышать было тяжело. Наверное, он даже не дышал уже, когда произносил последние слова. А руки на спине были совсем ледяными — впору подумать, что самой Смерти не терпелось коснуться его своими костлявыми пальцами, от которых веяло холодом и пустотой. Сердце напротив — сердца, которого у него самого уже не было — будто застыло: не ощущалось даже медленного стука. Только возле уха ещё было слышно тяжёлое дыхание, больше похожее на хрип. И голос: такой жалобный, такой умоляющий... упрашивающий остаться.

Такого чудовища, как я...

Они ведь никогда так не думали. Никогда не видели в нём той тьмы, которую он пустил в себя сам. Они всегда ему улыбались.

Такого бесполезного сына демона, как я...

Жизнь яркой вспышкой пронеслась перед глазами: если бы он ещё мог, то задохнулся бы в тот же миг от нахлынувших чувств — сколько в ней было счастливых дней и драгоценных мгновений. И люди, окружившие его, — лучшее благословение, что он мог получить от этой жизни, казавшейся вначале пути такой никчёмной и бессмысленной.

Я отвратителен, ведь...

Он был так любим.

Спасибо, что...

Без сожалений.

Если бы у него был...

Без.

Лучше бы он...

Вивр-карта сгорела дотла.

— Лучше бы тебя не было, — произнёс вдруг возникший перед ним Марко с понурым взглядом. Он звенел цепями из кайросеки. С пулей во лбу. — Тогда ояджи был бы жив.

Нет-нет-нет-нет-нет-нет. Так быть не могло. Они должны были выжить! Он умер — теперь они могли убежать! Без него, без обузы. Отец не мог умереть там, он не мог...

— Но ведь мы пришли за тобой, и что получили в итоге? Теперь я такой же мертвец, как и ты, а ояджи... наша семья... они все!.. — голос Марко надорвался, и он резко умолк, уронив голову на грудь. Эйс бы упал, если бы мог: наконец увидел, что они стояли в груде черепов и костей, обёрнутых в подозрительно знакомые одежды. — А... ты только посмотри, что стало с твоим младшим братом, Эйс, — не глядя, он указал куда-то в сторону.

Луффи стоял на коленях в той же позе, будто у него в руках всё ещё был Эйс, и таял в магме. С него сползала кожа, обнажая белые кости — да и те потихоньку плавились. Он распадался — растекался в ничто.

Эйс в ужасе пытался это остановить, он рыдал и кричал, пытаясь собрать магматическую жидкость хоть в какую-то форму, но та не поддавалась, утекая сквозь пальцы. Почему? Почему?! Это же Луффи, его младший брат, его любимый глупый братишка, он не мог умереть! Он должен стать следующим Королём пиратов, а не медленно и мучительно умирать на войне, в которую его поневоле втянул непутёвый старший брат.

— Ты не можешь мне помочь, Эйс, тебя ведь уже нет, — вяло отозвался Луффи на его отчаянные попытки что-то исправить. — Но ничего страшного. Ты ведь говорил, что никогда не оставишь меня одного. Теперь мы будем вместе.

Это испугало больше, чем разлука смертью.

Он не сразу понял, что вновь кричал. Кто-то снова его держал, тело потряхивало, голову носило в разные стороны. Ему говорили успокоиться, говорили, что всё хорошо, что всё увиденное — кошмарный сон. Он слышал голоса и чувствовал, что вокруг собралась уже небольшая толпа — не меньше.

Эйс вскочил резко: так, что перед глазами потемнело и полетели звёзды, а голова неприятно затрещала со звоном в ушах. Взгляд постепенно прояснялся, но всё было как в тумане. Дико хотелось пить. И есть. А ещё блевать. И хорошо бы, наверно, впридачу чуть побольше поспать, ведь тело болело так сильно, что на ум приходило только дурацкое сравнение из детства, когда за непослушание «любви» от кулака деда потом хватало недели на две, если не больше.

Неприятное покалывание дрелью сверлило в мозгу. Что-то забыл. Что-то важное.

Перед глазами по-прежнему стояла пелена, мир плыл перед ним, а люди вокруг размывались в цветастые пятна. Вокруг и правда собралась группа людей, но лиц он разглядеть не мог, вычленить какие-то отдельные слова из гомона тоже не представлялось возможным. Кажется, кто-то прогонял всех зашедших людей. Это их доктор пытался прогнать слишком рано решивших навестить Эйса людей? Как он вообще сюда попал?

В голове щёлкнуло неожиданно, и воспоминаниия о недавних событиях тяжким грузом ударили по черепной коробке. Идиот! Идиот! Как он мог забыть! Луффи! Отец! Ребята! Они ведь живы?! Должны быть живы!

Взгляд забегал по лицам в поисках знакомых, реальность теперь уже почти прояснилась. Больше всего он боялся не увидеть, а потом — услышать, что они пали в бою в попытках его спасти. Он себе этого не простит никогда. От пугающей мысли и воспоминаниях о том кошмаре по спине прошёл холодок.

Первый фокус остановился на одном из мужчин в толпе, отчего все мысли буквально вылетели у него из головы. Хотя они все теснили друг друга, толкая плечи и конечности соседей, словно пытаясь выбить себе место с лучшим обзором на Эйса, он всё равно как-то сильно выделялся среди прочих. Например, тем, что был Гол Д. Роджером.

А Роджер зрительный контакт установил сразу, не стесняясь. Он улыбнулся так ослепительно, будто только что вытянул счастливый лотерейный билет, ведь из всех собравшихся именно ему удастся первым заговорить с ним.

— Эй, парниша, — деловито начал тот, отодвинув от себя лицо недовольно бурчавшего соседа, — расскажешь, чего с тобой случилось и в какую передрягу попал? И, самое главное, как ты попал к нам?!

На несколько секунд Эйс так и застыл каменным изваянием, глядя на него широко раскрытыми глазами. Рядом ещё полезли люди с распроссами, один громче другого, всем не терпелось узнать, как он попал на их корабль. Где-то, похоже, были даже дети, краем уха можно было зацепить и совсем юные голоса. Незнакомый мужчина средних лет со странной причёской и в белом халате пытался всех успокоить, напоминая, что больному нужен отдых, тишина и покой. Сам больной, однако, об этом и не задумывался: он вообще ничего не слышал и не видел ничего вокруг, только грёбаного Гол Д. Роджера собственной персоной, который сейчас пытался ему что-то сказать с широченной лыбой на все тридцать два, а взгляд такой заинтригованный-заинтригованный, будто только и ждал, как Эйс сейчас поведает ему интереснейшую историю о своих приключениях. Что ж, это было довольно забавно, потому что она и правда была довольно интересной.

Эйсу, однако, вдруг стало абсолютно начхать на всё, что творилось вокруг. На лице появилась еле заметная улыбка.

— Наконец-то, — единственное, что он сказал после непродолжительной паузы.

— Наконец-то? — повторил кто-то из толпы.

А дальше всё происходило с невероятной скоростью. Он ведь не зря всю жизнь мечтал об этом: раз уж действительно умер, ну можно же хотя бы разок. Другой. Третий. Десятый.

Ублюдок оказался высоченным, пришлось подпрыгнуть. Кулак целился Роджеру прямо в лицо, а мимоходом показалось очень странным, что, кажется, он учуял запах случайно спалённого им одеяла. Зачем в мире мёртвых вообще чему-то гореть? Подумать об этом чуть дольше милисекунды он не успел: почему-то лицо Роджера очень быстро сменилось стремительно приближающимся океаном (невозможно было в этот момент не словить дежавю по старым добрым временам, когда юношеский максимализм ещё позволял ему лезть на ояджи!), а после — морская вода заполонила лёгкие, тело резко стало ватным и неподъёмным, и сознание, и так державшееся доселе на волоске, ускользнуло от него.

Он мог поклясться, что в последний миг перед непроглядной тьмой увидел соломенную шляпу брата.