Примечание
Cinema Bizarre – Lovesongs (They Kill Me)
Ухён был гордым обладателем слишком многих странностей – об этом не ленились напоминать абсолютно все, кого он знал, начиная родителями и заканчивая малознакомой, но весёлой бабушкой, которой он каждую пятницу помогал донести сумки из магазина. И ему это нравилось – назло каждому, кто умудрялся найти в Намовых странностях что-то отрицательное.
Начать танцевать, идя по улице? Раз плюнуть! Запеть отпадную песенку из наушников, расплачиваясь на кассе? Да проще простого! Зависнуть на чём-то рядовом? Нет, пожалуй, это уже было не к нему. Ну, думал он так, прежде, чем выйти в астрал прямо из автобуса, в котором ехал на работу. Почему? Ухён и сам бы не отказался задать этот вопрос одному отстранённого вида парню с по-лисьему узким разрезом глаз и парой точек-родинок на линии перехода шеи в плечо.
- Девушку бы тебе, сынок, - вздыхала мама на попытку сына поделиться наболевшим.
- Только ты мог так вляпаться, брат, - смеялись коллеги.
- Да ладно, отпустит, - нехотя отмахнулся лучший друг.
И только Ухён знал, что ничерта не отпустит, такое могло случиться только не с ним, и девушка тут не поможет. Потому что с тех пор прошло уже больше двух недель, а мысль о лисьих глазах и родинках даже не собиралась отходить на задний план, сопровождая его повсюду и всегда. До тех самых пор, пока не нашла своё материальное воплощение – на этот раз в парке около работы Нама.
«Это судьба», - подумал Ухён и подул на чёлку наклонившегося за его ежедневником парня, тем самым убирая её с умильных щёлочек глаз.
Надо сказать, со сравнением он попал в точку – эти глаза умели весьма ехидно щуриться, делая обладателя ещё более схожим с лисой.
***
Сонгю оказался чокнутым – вот просто двинутым на всю голову, что заходило Ухёну с каждым днём всё больше и больше. Знакомы они были без году неделю, но мозги, казалось, затачивал им один и тот же мастер. Хотя нет, над Сонгю постарались больше – такого упавшего во всё, во что можно упасть, стоило ещё поискать. В таком без ста грамм и мата не разобраться. Всё ему нипочём – прыжки с парашютом, роупджампинг, экстремальный сёрфинг, покупка женских прокладок интереса ради, и даже ночные прогулки по гоп-стоп районам в весьма примечательном цвете волос. И всё это в один день – почему бы и нет?
Наверное, потому Ухён, сидя перемазанным всякой мерзостью в сточной канаве и безостановочно хохоча, согласился на предложение такого же невменяемого Сонгю сходить как-то на свидание. Просто потому, что хён вообще беcбашенный, смеялся заразительно и внезапно полез целоваться прямо в этой же канаве, а сам Ухён, кажется, немного влюбился, его совершенно точно сломало об эти точки-родинки на линии перехода шеи в плечо, да и вообще. А в канаве они оказались, кстати, не случайно – просто не все экстрим-прогулки заканчивались более-менее удачно, что, в принципе, не печалило ни одного из них.
***
Дома у них – дом, кстати, резко стал общим – сущий ад. Тряпки раскиданы по всем горизонтальным и вертикальным предметам в не то, что художественном беспорядке, но в откровенном бардаке. Ухён никогда не отличался особой опрятностью – просто у него всё всегда было на своих местах. У Сонгю тоже, между прочим. Но два своеобразных порядка без труда обосновали армагедонных масштабов беспорядок. В прочем, для них это было так же естественно, как и полное отсутствие всего этого срача непосредственно на кровати. И шторы за ней тоже – хватило с Сонгю в один очень важный момент приземлившегося на спину карниза.
Под кроватью у них обосновался склад обёрток от презервативов и пустых тюбиков из-под интимного геля. Бананового – Сонгю, оказалось, та ещё кинковая душа. Подушка пропахла зелёным яблоком, одеяло – цитрусовыми. Ни дать, ни взять – корзина с фруктами.
И всё так по-родному, так искренне и безумно, что Ухён готов был потерять счёт времени… если бы не горчащий где-то на кончике языка привкус карамели, который Нам ненавидел с детства. А ещё шарф, которым Сонгю всё чаще прятал точки-родинки от цепких глаз младшего.
***
Он исчез так же, как и появился – неожиданно. Просто однажды Ухёну приснилось, что Сонгю, по-лисьи прищурившись, ушёл, легко захлопнув за собою дверь. Вот так просто, унеся за собой не средних размеров рюкзак, но ухёновы полжизни длинною в бесконечность. А потом было полное разочарований пробуждение – как ото сна, который был не сном вовсе, так и от этой фруктово-взвинченной жизни с легким шуршащим звуком смятой фольги под пяткой.
Впервые захотелось порядка – как в квартире, так и внутри себя. Если за первым дело особо не стало, то со вторым приходилось туго. Потому что каждый грёбанный шорох – как эхо ушедшего дня. Того самого, который унёс за собой все привычные странности, не оставив для Нам Ухёна ни капли былых красок – только монохромный пезаж.
- Внучёк, ты чего это? – крякнула бабуля, которой парень всё ещё помогал с покупками каждую пятницу. – Заболел, что ли? Ану-ка улыбнись бабушке!
Но Ухён продолжил монотонно шагать, видимо, даже не слушая её. А зачем, если шарф пахнет не горькими цитрусовыми, но морозной свежестью свежевыпавшего днём ранее снега? И этот уже омерзевший привкус карамели на языке, который – Ухён знал – под силу смыть только алкоголю покрепче. Но парень держался от этого подальше – не потому что печень жаль или ещё что-то подобное. Боялся впасть в состояние без тормозов, об которое единожды уже обжегся.
Хватит странностей – пора нажать на стоп-кран.
***
«К чёрту, я вылечился от него», - ругнался про себя Ухён, замечая вымывшуюся до рыжего, но некогда рубиново-красную макушку, чей обладатель сидел на лавочке у подъезда Нама.
«Пройти мимо, не заметить, к чёрту, к чёрту, к чёрту…», - словно мантру повторял в голове, надеясь на то, что корни его некогда белой шевелюры отросли ровно на столько, чтоб сделать своего обладателя неузнаваемым.
Прошёл мимо. Не оглянулся. Даже не дёрнулся. Краем глаза только немного зацепился за родинки-точки на неприкрытой коже. Не мог не. И вздохнул с облегчением. А потом ноги пошли юзом по льду, стремительно приближая утоптанный множеством ног снег к лицу.
- Фея, - хохотнул через миг знакомый голос над ухом, заставивший открыть глаза и понять, что лицом в снег таки не случилось.
Коленями и ладонями – да, но не лицом.
И под животом ощущалось что-то живое, более-менее мягкое. Громко смеющееся.
А смех Сонгю – заразительный, ситуация – ностальгичная, положение – комичное. И, кажется, ком нервов в груди парня стал потихоньку попускать – по крайней мере бить по лицу долго и со вкусом уже не хотелось.
- Зачем снова здесь? – всё, на что хватило выдоха.
- Скучно без странностей, - Ким с улыбкой потрепал взъерошенную шевелюру. – Холодно без тебя.
- А если уже грею кого-то другого?
- Значит, я был прав, уходя. – Ухён ощутил, как Сонгю передёрнул плечами.
- Не прав, - на грани шепота и стона.
«Ничерта не вылечился», - успело пронестись на периферии сознания, прежде, чем околевшая от контакта со снегом ладонь коснулась тёплой кожи шеи.
Притянул, поцеловал, ощутил под пальцами маленькие горбики родинок и понял, что, чёрт возьми, Сонгю вообще ёбнутый, а не просто бесбашенный. Одно не меняется – он пахнет цитрусами и смывает привкус карамели с языка получше всякого алкоголя.
А с побегами этими они что-то решат – на худой конец, Ухён просто запрёт старшего в башню где-то на краю света.