Изгои

Когда Чанёль смотрел на ночное звёздное небо, ему казалось, что у него в руках была целая вселенная – величественная в своей безграничности и фантастическая в разнообразии. Паку большего от жизни тогда и не нужно было – лишь бы плечо хёна под головой да звёзды над ней – с остальным благополучно справлялось воображение. И как-то не печалило то, что лежали они на холодном, припорошенном дорожной пылью асфальте трассы, соединяющей их небольшой городок с мегаполисом. Вообще ничего не печалило, потому что с хёном рядом было комфортно всегда и везде.
- Видишь вон то созвездие? – Чан выкинул вперёд руку, тыча пальцем в небо.
- Большая Медведица, - педантично исправил его Ифань, тем не менее, кивая.
- Оно на ковш похоже, - сам себе хохотнул Чанёль, роняя руку хёну на живот, от чего тот даже охнул.
- Второе его название Большой Ковш, если что, - Фань в отместку дёрнул рукой, вытаскивая её из-под головы донсэна, на что тот лишь треснулся затылком об асфальт, но даже не поморщился.
- Ветер очень здоровски развевает твои волосы, - скакнул с темы на тему, Пак, даже не поворачивая головы к старшему.
Ифань промолчал на это – он уже привык к подобным прыжкам в разговоре с лучшим другом, потому имел даже определённый алгоритм действий на ту или иную ситуацию. В его глазах Пак Чанёль был слишком предсказуемым мальчишкой-переростком. Впрочем, иногда в голове у этого несмыслёныша проскальзывали крайне проницательные мысли, которыми он тут же делился со старшим. Но Фаню это до ноющего ощущения в груди нравилось – откровенно говоря, он бы душу отдал за то, чтоб всю жизнь вот так лежать с этим башнеобразным малым или шататься по подворотням до утра. 
- Хён, скажи, а сколько лет назад ты из Китая перебрался к нам?
Не то, чтоб Чанёль не знал – он задавал другу этот вопрос с периодичностью раз в неделю-две, но делал вид, что всё время забывает. Просто ему было необъяснимо приятно осознавать, сколько времени они уже знакомы.
- Лет десять, а что? – тряхнул головой Ву, всё же поворачиваясь к младшему, который всё так же созерцал звёзды.
Но теперь была очередь Ёля молчать  - он прекрасно помнил тот день, когда семилетний мальчишка со, слишком раскосыми для корейца, глазами, в которых явно угадывались китайские корни обладателя, впервые пришёл на футбольное поле, где всегда собирались дети и подростки их городка. Ребята с азартом гоняли мяч и старались не обращать внимания на новоприбывшего, явственно давая тому понять, что он – изгой. Конечно, они знали, кто это – ещё за месяц до того, как семья Ву въехала в свой дом, о них уже ходили абсолютно разнообразные слухи, и то, что они были китайцами – тоже не осталось без внимания. В их ограниченном социуме это сразу вызвало тихий бунт – иностранцы ведь! И что им здесь нужно? Явно, задумали что-то нехорошее, а может и вообще – шпионы. 
Если в двух словах, то общество не захотело принимать это семейство, с первого контакта дав понять, что им совершенно не рады. И лишь став немного старше, Чанёль понял, почему – глава семейства Ву был наркозависим, а мать – к слову, очень красивая женщина, от которой сын унаследовал внешность – бегала по мужчинам.  И, правда – зачем их городку такое клеймо на репутации? Проще ведь было отыграться на ни в чём не повинном ребёнке, дав ему понять, что если уж родителям нет до него дела, то соседям – тем более. 
- Как тебя зовут? – удивительно чётко проговорил Ифань на корейском, подойдя к сидевшему на лавке запасных Чанёлю. Того не взяли – да и никогда не брали – в игру потому что «неряха-Ёль всё портит». На самом деле, Пак не был неряхой – просто его одежда была слишком поношенной и, судя по коротким штанинам и рукавам, маленькой на него. Да и не портил он ничего – просто был слишком высоким, для своего возраста, потому и слегка неловким, за что получал постоянные насмешки. Худой, высокий, нескладный – тройное комбо для любителей поиздеваться над другими. 
- Пак Чанёль, - немного ошарашено ответил мальчик, почему-то тут же хватаясь за рукава худи и пытаясь натянуть их пониже, чтоб спрятать ладошки. – А ты Ву Ифань, я знаю.
Ребёнок слегка улыбнулся, видя, как запнулся китаец, когда ему не дали представиться.
- О вашей семье говорит вся округа, - продолжил он, а потом несмело добавил. – Вас не любят, кстати. 
Судя по тому, как Ифань опустил голову, Чанёль понял, что мальчик уже об этом знал. Он нервно трепал край собственной футболки. 
- Прости, я, наверное, пойду, - внезапно Фань отвесил ни к чему не обязывающий поклон, и хотел было уже уйти, как Чан его поспешно остановил.
- Но я не знаю, чего такого вы натворили, потому мне всё равно, и мы можем дружить, - у мальчишки лихорадочно заблестели глаза – неужели у него тоже будет друг? Но так же быстро, как поднялась голова расплывшегося в улыбке Ифаня, упала уверенность Ёля в собственном предложении. 
- Если ты не побоишься дружить с таким, как я, - Чанёль снова потянул вниз рукава, но на этот раз поношенная ткань не выдержала и треснула, образуя приметную дырку в области локтя. Паку взвыть захотелось от такой неловкости – теперь этот мальчик-китаец точно не будет с ним дружить – ну, кому нужен такой вот неряха? 
- Ты разве плохой? – услышал он внезапно в ответ.
- Нет, но другие не хотят со мной дружить, - не поднимая глаз, ответил Ёль. 
- Тогда мне незачем тебя бояться, - благоразумно рассудил китаец, беря нового друга за руку. – Мне нравятся честные мальчики и девочки, а ты не похож на того, кто врёт.
- Смотрите, неряха-Ёль и китаец подружились! – внезапно раздался издевающийся голос где-то со средины футбольного поля. 
- Может, теперь этот лопоухий прекратит за нами таскаться? – не менее издевательски отозвался другой – поближе к парням, что заставило Ифаня крепче схватить нового друга за руку и закрыть собой от быстро сбегающихся со всего стадиона детей. 
- Ого! Чанёль нашёл себе благородного самурая, - расхохотался мальчишка, который стоял ближе всех.
- Но мы-то видим, что у него снова порвался свитер, - на распев протянула девочка, демонстративно дёрнув Пака за многострадальный рукав.
- Немедленно извинитесь перед моим другом, - храбро потребовал Ифань, хмуря брови и мрачнея всё больше с каждым новым словом в адрес Чана. 
- Перед этим оборванцем? – с притворным ужасом прижала к щекам руки другая девочка – из хвоста толпы. – Да никогда в жизни! 
И все дети дружно начали ей вторить, прерываясь разве что для того, чтоб от души посмеяться. 
- Сейчас же извинитесь! – крикнул Ву, пытаясь схватить за шиворот одного, особо отличившегося, который беспечно назвал Ёля бомжом. Но от его резкого выпада, дети начали пятиться назад, непроизвольно закрывая цель китайца собой. При этом ни один ребёнок не прекращал бросать колкости в сторону съежившегося за спиной Фаня Чанёля, а некоторые уже начали делать то же в адрес самого китайца. 
- Изгои – вот вы кто! – громче всех выкрикнул тот самый мальчишка, который первым заметил разговор Фаня и Ёля. – Никому не нужные дети, которые когда-то так и умрут на улице потому что ваши отцы пьяницы, а мамы – проститутки!
Совершенно никто из толпы детей не ожидал того, что Чанёль вдруг встанет на ровные ноги, быстро оттолкнёт в сторону стоявшего перед ним Ифаня и бросится на обидчика с кулаками, лупя абсолютно наугад. А Ву разве дурак – оставлять друга в беде? Потому и он ринулся бить ближайшего обидчика. Девочки, увидев происходящее, стали визжать и бросились врассыпную. Мальчишки же всей честной компанией принялись мутузить несчастных Чанёля и Ифаня, которые явно были в меньшинстве. Отстали от них только тогда, когда одна из девочек – живущая, как оказалось, рядом с футбольным полем – привела свою маму. Обидчики наперебой принялись рассказывать женщине, что «нехороший Чанёль и этот чужой китаец» ни с того, ни с сего бросились на них и стали жестоко избивать. Как порядочная мама, женщина должна была бы понять, что двое валяющихся в пыли избитых мальчика скорее жертвы случившегося, а не инициаторы, но она предпочла в приказном тоне запретить ребятам общаться с «этими ненормальными» и пообещала пожаловаться родителям обоих. 
Да, Пак очень хорошо помнил, как загорелись тогда недетской злобой глаза лежащего в шаге от него Ифаня. В сочетании с кровавой дорожкой под носом и красной опухшей щекой, это смотрелось поистине жутко. Тогда в голове мальчика проскочила совершенно случайная мысль, что Ву этого никогда не забудет и не простит – он и сам не подозревал тогда, насколько близко был к истине. 
На этом их попытки подружиться с ребятами по соседству навсегда прекратились. Впрочем, как оказалось, им и вдвоём было вполне комфортно. Отец Чанёля правда был алкоголиком, а вот мама – скромной домохозяйкой, изо дня в день терпевшей побои мужа, но не смеющей ему возразить. Чану тоже нередко влетало от отца по различным поводам – начиная абсолютно несправедливыми жалобами соседей и заканчивая неряшливым видом сына, в котором мужчина, кстати, собственной вины не видел. Мальчишке ничего не оставалось, кроме как – по просьбе матери, разумеется – сбегать из дома каждый раз, когда уже невменяемый отец возвращался с работы. Обычно, он спешил убежать за границу городка – на заброшенное хозяйство, принадлежавшее некогда едва ли не единственному человеку, относившемуся к Чанёлю с теплотой – пожилой женщине, которой почему-то жутко нравились, и правда, слегка торчащие уши мальчика. Но женщина умерла, когда Паку было пять лет, и с тех пор он предпочитал прятаться на одном из деревьев в её дворе и ждать там до тех пор, пока темнеющее к вечеру небо не рассыпалось миллионами сияющих точек, а в ближайших окнах не тухнул свет. Однако, с появлением в его жизни Ифаня, эти моменты прекратили быть такими однообразными и одинокими. И даже немой вопрос, почему именно с ним такое происходит, стал беспокоить парнишку всё реже, ведь Ифаню было абсолютно всё равно, какая одежда была на его друге и как сильно торчали в стороны его волосы… 
- Так что? – размышления Чанёля были грубо прерваны ощутимым пинком в плечо.
- А, забыл просто, - ошеломительно улыбаясь, ответил Пак. 
- Дурак, - беззлобно бросил Ифань, снова ложась на асфальт и будто бы невзначай просовывая под затылок друга руку. А что Чанёль? А Чанёль был рад такому нехитрому жесту заботы от человека, с которым он это понятие заботы-то и осознал впервые. 
- Хён, о чём ты думаешь? – спросил внезапно Ёль, всё так же улыбаясь звёздному небу.
- О том, что мы завтра снова будем лезть через ограду, - Ву и себе посмотрел на ночное полотно, пытаясь понять, что же такое там высматривает друг.
- Почему? – не понял младший, резко поворачивая голову к китайцу.
- Потому что ворота школы закрываются со звонком, а сейчас четвертый час утра и ты ну никак не сможешь подняться через меньше чем два часа, - будто в подтверждение собственных слов, Ифань кивнул, так же поворачивая голову. 
- Ну и к чёрту школу, - весело отозвался Ёль, поправляя сползшую на лоб шапку. – Давай в Кванъян* двинем? Поглазеем на море.
- Ты обзавёлся лишними деньгами? – улыбнулся Ву, сгибая руку в локте и едва цепляя выбившиеся из-под шапки пряди чёлки донсэна кончиками пальцев.
- Так подработал же, - ощерился в ответ младший, хлопая себя по карману штанов. – Заодно заглянем в ту кафешку… как там её?
- Поехали, - легко согласился китаец, понимая, что если друг уже задумал что-то – пускай и спонтанно – то не успокоится, пока не воплотит это в жизнь. – Только снова прогулов засчитают – не огребёмся на зимней сессии.
- К чёрту! – беспечно крикнул в небо Чанёль, заходясь заразительным смехом, от чего и сам Ифань заулыбался ещё шире. Но улыбка тут же потухла, когда китаец заметил на старательно замотанной в бандану шее совсем свежий синяк, по очертаниям напоминающий указательный и средний пальцы.
«Снова повздорил с отцом», - подумал старший, но вслух ничего не сказал – смысл напоминать о неприятностях, если у них нет ни конца, ни решения? Фань в который раз поймал себя на мысли, что с радостью бы отдал всё, что имел, ради поистине искренней улыбки этого человека, лежащего на его руке и с восторгом смотрящего в ночное небо, ради его счастья. Но что он мог? Да ничего, по большому счёту – у самого, кроме собственной жизни и алкоголика-отца, ничего за душой не было – даже матери, сбежавшей два с половиной года назад с одним из любовников. 
- Хён, а о чём ты мечтаешь? – заметив состояние друга, постарался вернуть его из пут самобичевания на землю Чанёль.
- Мечтаешь…, - бессвязно повторил за младшим Ифань, не сразу понимая, чего от него хотят. 
- Ну да, огромный дом там, машина крутая, куча денег? – не унимался Пак, видя по-прежнему отсутствующий взгляд китайца.
Тому понадобилось несколько минут на то, чтоб понять… что ему нечего ответить. 
- Я… ни о чём не мечтаю, - уверенно начал старший, понимая, что это действительно так. А увидев медленно сползающую с лица Чанёля улыбку, он поспешил исправиться.
- Разве что, о подобных этой ночах.
- Чтоб вместе со мной шататься до поздней ночи, а потом встречать рассвет на этой трассе? – сразу же оживился младший, возвращаясь из лежачего положение в сидячее. 
- Что-то типа того, - с тихим смешком согласился старший, видя, что такой ответ Чанёлю по душе.
- Ну, а дальше? – ошарашил его Пак, поворачиваясь и совершенно без улыбки на лице впиваясь в Фаня изучающим взглядом.
- В каком смысле? – не понял тот.
- Мы оба когда-нибудь повзрослеем, - начал Ёль как-то совсем невесело, - и придётся идти по жизни дальше. 
- Для пятнадцати лет в твоей голове слишком много мыслей, - приподнимаясь на локтях, потрепал его по чёлке китаец.
- Гэгэ, - без тени веселья осадил его младший, и Ифань понял, что, если уж Чанёль обращается к нему по-китайски, значит это и правда важный для него вопрос. 
- Не знаю я, - не нашёл ответа получше Ву. – Мне ли тебе объяснять, что таким, как мы, в этой жизни нет места – нас будто выбросили на обочину. Грязную, пыльную, словно асфальт, на котором ты так беспечно сейчас сидишь, обочину. И ладно, если бы сами были в этом виноваты… но такие, как мы, просто никому и нигде не нужны.
После этих слов даже улыбка, не покидающая лицо Пака в самых тяжелых жизненных ситуациях, ушла в забытье. 
- Я боюсь взрослеть, - искренне признался Чанёль, как показалось Фаню на секунду, превращаясь снова в того мальца, который сжимался в комок за его спиной под насмешки других детей. Оно и понятно – кому захотелось бы покидать осточертевший в своей омерзительности мирок, меняя его на ужасающую неизвестность? Из огня да в полымя – не иначе. Но время перемен когда-нибудь настанет – и важно, чтоб оба не потеряли внутреннего стержня. Впрочем… о каком стержне может идти речь, когда у обоих абсолютная дисгармония с самим собой?
- Хён, давай больше не будем бояться? – поджав губы, начал Ёль, наугад нашаривая в темноте руку друга и крепко её сжимая. – Вот вообще ничего не будем бояться. 
- Легко сказать, - вздохнул Ифань, в ответ так же крепко сжимая ладонь донсэна. 
- Ну давай? Поклянёмся? – не унимался Пак, зачем-то шаря в карманах, и извлекая в итоге маленький раскладной нож.
Китаец с недоверием посмотрел на друга, вертевшего свёрнутый ножик в руке. Тот лишь, будто извиняясь, глянул на старшего из-под ресниц и, отпустив руку хёна, наискосок резанул собственную ладонь. 
- Ну и что ты сделал? – тяжело вздохнув, Ифань уже потянулся к краю собственной футболки, чтоб оторвать кусок ткани для перевязки, но Чанёль остановил его, настойчиво тыча в руки всё тот же нож.
- Поклянёмся, - с увереностью повторил младший. – Я устал бояться всего…
И тут китаец всё понял. По взгляду понял, на сколько ошибался, считая этого парня ребёнком. Перед ним сидел уже даже не подросток – это был раньше времени повзрослевший человек, страдающий, однако, от детских страхов. И чтоб осмелиться отбросить их, ему нужна была опора – тот самый внутренний стержень, о котором давеча думал Ву, но которого, как оказалось, внутри самого Чанёля не было. Ему нужна была сила, которую он так и не смог найти в себе, но которой, в его глазах, располагал Ифань. И Ву готов был отдать ему эту силу даже полностью – лишь бы только больше не видеть эту ежедневную вымученную улыбку. Потому парень уверенно взял нож и сделал такой же надрез на собственной ладони.
- Клянусь, что никогда и ничего больше не стану бояться, - первым проговорил старший, протягивая раненую руку к Паку. Тот в свою очередь положил свою руку сверху, прижимая порезы друг к другу, и крепко сжал пальцами чужую ладошку.
- Клянусь, что никогда и ничего больше не стану бояться, - вторил ему донсэн, и Ву ещё ни разу не видел столько благодарности в глазах друга. Казалось, что все звёзды, которыми так восхищался Чанёль, вмиг поселились в его глазах, от чего на душе у Ифаня ощутимо потеплело. Если счастлив Пак Чанёль, значит счастлив будет и Ву Ифань. И не потому что последний был готов жизнь положить ради счастья младшего, а потому что теперь они одной крови, а значит радости и печали теперь тоже одни на двоих. 
***
Ифань вспомнил о том, что у Чанёля был день рождения лишь неделю спустя. Ну, надо же – он даже позволил ему оплатить совместную поездку в Кванъян в этот день! Да как он вообще мог забыть о таком?! Впрочем, учитывая, что дарить ему всё равно не было чего, потому что отец продал даже самую элементарную мебель в их доме ради новой дозы, то, как они тогда провели этот день, могло бы сойти за подарок. В конце концов, они действительно хорошо повеселились – уехали первым автобусом до Кванъяна, позавтракали в кафе, которое так полюбилось Чанёлю, а потом целый день носились по городу – в том числе и по причалу – то встречая и провожая судна, то гоняя чаек, а потом и вовсе убегая от полицейских, которые поняв, что в учебное время перед ними школьники, попросили предъявить документы. Ночь они тоже провели в городе, разведя на осеннем пляже костёр, вокруг которого пристроили импровизированные кровати в виде огромной шины и выброшенного автомобильного сидения. Стоит ли говорить, что этот день стал одним из лучших дней в жизни Ифаня и, он был уверен, самого Чанёля? Китаец знал, что никогда не забудет выражение лица друга, когда тот, растянувшись на влажном песке, рассматривал звёздное небо и прислушивался к тихому шепоту величественного моря. И пусть самому Ву влетело от начальства, когда он не явился на ночную смену на заправке в этот день. Не уволили – и ладно. Кстати, возможно, стоит выпросить у нуны, работающей в мини-маркете у бензоколонки, какую-нибудь яркую безделушку, которую реально списать в накладной?..
Но тут ход мыслей Ифаня был прерван воем сирены полицейской машины. Учитывая, что в их городе полиция – ещё и с сиренами – была редким гостем, Ву решил выйти на улицу и посмотреть, что же там происходит. Однако, дойдя до переулка, в котором находился дом Чанёля, китаец с замиранием сердца понял, что звук доносится именно оттуда. Он опрометью бросился бежать к дому Пака, но, забежав за угол, сразу же остановился, не в силах поверить в то, что видит. Дом его друга оцепляли чёрно-желтыми лентами, а самого Чанёля выводили в наручниках. Но по-настоящему Ифаня испугало то, что руки Пака были красными от крови, а, в кои-то веки новая белая футболка, заляпана ею.
- Отпустите его! – бросился было к другу Ву, но был сразу же перехвачен каким-то, хоть и уступавшим ему в росте, но крепким на вид полицейским. – Куда вы его ведёте?! Почему он в крови?!
- Парень, уймись, ты его знаешь? – старался перекричать его мужчина. 
- Конечно, я его знаю, чёрт возьми! – Фань стал вырываться яростнее. – Чанёль! Чанёль, куда они тебя тащат?!
Пак, услышав знакомый голос, поднял на друга глаза. Этот взгляд китаец запомнил на всю жизнь – абсолютно мёртвый взгляд человека, потерявшего всё, чем мог дорожить. И именно такими глазами смотрел на него его лучший друг, с лица которого всё так же не сходила улыбка, но, в комплекте со стекающими по лицу с кончиков волос темно-красными каплями, скорее ужасающая. 
- Он совершил двойное убийство, - безапелляционно заявил голос, показавшийся Ифаню таким далёким, потому и смысл до него дошёл не сразу. 
- Что? – наконец, осознав сказанное, ошарашено переспросил Ву у полицейского, который его держал всё то время, пока Фань наблюдал, как его друга сажают в машину и увозят. 
- Парню светит срок – пускай в колонии, но всё равно приличный – на взрослую тюрьму тоже хватит, - поняв, что юноша больше не будет вырываться, мужчина отпустил его, но при этом был готов в любой момент среагировать.
- Да о чём вы, чёрт побери?! – снова перешёл на крик китаец.  
- Пацан родителей своих убил, - словно для тупого, едва не по слогам пояснил полицейский. – Хладнокровно, «стеклянной розочкой»**. Матери горло перерезал, а отцу нанёс девятнадцать колотых в живот всё той же «розочкой».
Ифаню хотелось в голос рассмеяться от такой чуши – чтоб Чанёль, в жизни не умеющий давать отпор, и убил кого-то?! И не кого-то, а родителей! Да не могло такого случиться!
- Ты бы шёл отсюда, да не мешал людям работу свою делать, - посоветовал полицейский, стараясь по возможности ограничить обзор Ифаня на место преступления, но парень всё же смог увидеть то, во что отказывался поверить – из дома семьи Пак выносили два накрытых белыми простынями тела… 
А через неделю он получил повестку в суд на слушанье дела Пак Чанёля. 
Судья, приняв во внимание все смягчающие обстоятельства в виде возраста подсудимого, состояния аффекта и доказательства того, что мать была убита ранее, и не им, а отцом, о чём свидетельствовали отпечатки пальцев на орудии убийства, вынесла вердикт, который резанул по ушам Ифаню – восемь лет лишения свободы. Восемь чёртовых лет… но по лицу Чанёля невозможно было что-либо понять, кроме того, как он устал. И всё же, когда Пака проводили мимо Фаня, последний услышал едва уловимый шепот Чана:
- Я больше не боюсь, - и улыбка в подтверждение. 
Да, Пак Чанёль не боялся заключения. Он не боялся больше и собственных страхов, прежде ежедневно нагоняемых безрассудной жестокостью отца и безвольностью матери – нынче покойных. Он больше совершенно ничего не боялся, но решил плыть по течению, где берегами стала сначала клятва данная другу, а потом и обстоятельства, случайно устроенные им самим. 
Из немногих писем, присланных Чанёлем из стен сначала подростковой колонии, а затем тюрьмы, Ифань узнал, что Чан убийство таки совершил, но совершенно неосознанно – просто упала планка, когда он, вернувшись домой с подработки, увидел, как отец в очередной раз жестоко избивал мать. Его буквально переклинило, словно стал другим человеком, а потом перед глазами промелькнул момент, когда они приносили клятву. Следующим, что он трезво осознал были уже стены КПЗ. А ещё Ёль по нескольку раз за одно письмо писал, что очень скучает по хёну и хочет скорее с ним увидеться, но при этом запрещал Ифаню его навещать. Обещал, что за прилежное поведение его освободят раньше…
А Ву Ифань тем временем, подталкиваемый мыслями о друге, закончил школу и поступил сначала в колледж, а затем и в университет в большом городе Пусане. Увлёкшись психологией, парень стал изучать её с большим рвением. Кстати, и в университет он поступил благодаря рекомендательному письму одного из преподавателей колледжа. С этим же преподавателем они занимались подготовкой книги, наработки к которой собирались ещё задолго до прихода в дело Ифаня. Но именно он стал тем, кто их классифицировал и грамотно укомплектовал, потому преподаватель решил так же поместить имя китайца на обложку, дав таким образом превосходный старт будущей карьере парня. 
Чанёль к тому моменту не писал уже год, а у самого Ифаня всё не доходили руки.
И вот, утром в один из выходных, во время которых устраивалась их с соавтором большая автограф-сессия в одном из книжных Пусана, в квартире Ифаня раздался телефонный звонок. Совершенно ничего не подозревавший и собирающийся на запланированное мероприятие Ву Ифань подошёл к телефону, но, услышав до кома в горле знакомый голос, едва не выронил трубку из рук.
- Хён, а дашь автограф в честь возвращения блудного ребёнка в семью? Я даже в Пусан приехал ради этого…
Едва услышав знакомые нотки в первом слове, Фань понял, что никуда сегодня, кроме как на встречу к донсэну не отправится. Потому что… потому что они пропустили целых восемь дней рождений Чанёля, на каждый из которых Ву Ифань абсолютно серьёзно собирался подарить другу по крупному подарку и сводить на все карусели и горки, о которых они в детстве могли только мечтать. А что лучше всего отпугивает внутренних монстров, которых так и не удалось побороть? Верно, смех – искренний, радостный смех. А потом они обязательно пойдут на пляж и будут всю ночь смотреть на звёзды – как любил это делать в детстве Чанёль. Ведь не смотря на время и обстоятельства, они оба остались те ми же мальчишками, которые в пятнадцать лет принесли серьёзную клятву – не бояться.