Кто-то говорит, что так рождается девичья влюбленность.
Мимолетное пересечение взглядов, и вот сердечко начинает биться так сильно, что невозможно думать о чем-то ином — так это описывали дешевые романы, которые Фуу получала от госпожи Камиллы в подарок каждый раз на день рождения. Она боялась этой женщины, но та, вероятно, купаясь в собственной власти, хотела подразнить родственников младше, одаривая их милыми, но бесполезными вещами. Показывала так свое лживое внимание. Фугецу могла бы возмутиться, но ей нравились эти глупые и наивные книжки, а потому она бережно хранила их у себя, пусть и были они подарены безо всякой любви и искренности.
Десятки глупых романов, стоявших на полочке в ее комнате. Дома. Там, куда она вряд ли когда-нибудь вернется. Всякая мысль об этом угнетала Фугецу, но она старалась не плакать — ведь слезы по такому поводу — это, конечно же, полная глупость. Ей нужно было оставаться сильной для себя, для сестрицы, для мамы. Чтобы никто-никто — даже страшная госпожа Камилла — не усомнился в том, что она чего-то да стоит. Теперь ведь у матери осталась лишь она одна.
Телохранители улыбались ей, подбадривая и обещая, что они обязательно защитят ее ото всех опасностей. Матушка гладила ее по голове и шептала на ухо, что они что-нибудь придумают — точно-точно, и эта глупая традиция обойдет их стороной. Матушка была умной, она рассказывала им с Качо когда-то о том, что старшие принцы не заинтересованы в убийстве младших, и это вселяло в Фуу ложную маленькую надежду на светлое будущее, то, где она будет жить.
Но в душе она знала — это не так. Матушка сама не верила в это.
Качо и Фугецу были обречены с самого начала, ровно так же, как и сестрица Момозе. И смерть Качо это лишь доказала.
Каждую ночь Фугецу закрывала глаза и видела страшные сны о том, как страшная-страшная госпожа Камилла вместе с господином Бенджамином и, конечно же, господином Цередрихом, делают те вещи, о которых маленькие принцессы не говорят вообще. Она просыпалась в холодном поту и быстро зажимала себе рот рукой, страшась издать хоть звук. Ей не хотелось беспокоить телохранителей своими глупыми кошмарами, это была лишь ее проблема — та, которую ей надо было преодолеть каким-то образом.
Смириться ли со смертью. Уверовать в чудо. Не важно.
Нужно было думать о том, что этого никогда не случится.
Но одной ночью она не успела — вскрикнула буквально на чуть-чуть, после чего с ужасом закрыла себе рот и сжалась в комочек под одеялом. Это было нехорошо — вот так показывать свои главные слабости. Как принцесса, она должна была казаться им — своим охранникам — сильной, смелой, такой, какую никто не захочет предать. Как сестрицу Момозе. Та была слишком тихой и расслабленной, а потому ее задушили, и самым страшным кошмаром Фугецу было увидеть на месте уже мертвой сестрицы себя.
Злое эгоистичное желание.
Уткнувшись лицом в подушку, Фугецу зарыдала, боясь, что ее вновь услышат снаружи. Она и так сделала глупость и оступилась от своего лживого образа, а тихие всхлипы лишь помогут разрушить ненадежное прикрытие, что должно было отвадить возможного предателя.
Но был ли в этом хоть какой-то смысл?
Она была слаба. Не ровня сгинувшей Качо.
Она была лишь маленькой принцессой, у которой не было возможностей избежать смертельной игры.
Она...
Когда что-то резко опустилось ей на спину и больно — так, что Фугецу взвизгнула скорее от этого, чем от страха и неожиданности — ущипнуло за бок, она едва ли не подскочила на месте, страшась, что ее кошмары стали явью. Но вместо страшных убийц и предателей рядом с ней сидел Лянь Сян. Поначалу Фугецу стушевалась и испуганно вжалась в стену, но стоило мыслям прийти в норму, как она облегченно выдохнула и горестно покачала головой.
Ей было почти радостно, что это оказался именно он, но с другой стороны...
Мгновенно щелкнула мысль, что убийцей мог быть любой, что заставило ее вновь вскинуть голову — только для того, чтобы в ужасе расширить глаза при резком наклоне Сян прямо к ней.
Слишком близко — их носы едва ли не соприкасались, и Фугецу чувствовала его дыхание. Приятное, сладкое, оно напоминало какие-то сладости из детства, что заставило ее на мгновение поверить в то, что он и правда мог заявиться сюда с добрыми намерениями, но ведь это было не так, никто не мог так просто войти в чужую комнату настолько поздно лишь из благих побуждений.
Может, Сян не понимал концепции «нормальности» — Фугецу не знала.
Нет, точно не понимал.
Но вместо того, чтобы душить или ударить по голове, Сян лишь медленно отстранился и с какой-то странной рваной осторожностью поправил одеяло, сползшее с ее колен. Было в этом жесте что-то жутко неправильное и не сочетающееся с его персоной, настолько, что от растерянности Фугецу отстранилась от стены и наклонилась к нему уже сама. Их взгляды встретились, и ей подумалось, что у него очень красивые глаза — даже за очками ей виделось нечто очень чарующее в этом страшном равнодушном взгляде.
Настолько ему было все равно.
Настолько сильно ей врезался в память этот момент.
— Что, назовешь плаксой? — пробормотала она, сминая одеяло в руках.
Ей было так неловко оказаться перед взрослым мужчиной в таком глупом состоянии — едва ли не плача из-за какого-то глупого кошмара, Фуу разрывалась между желанием отругать себя за боязнь всего на свете и его за то, что он так нагло и бесцеремонно ворвался в ее комнату. И, главное, бесшумно — вот уж и правда человек-невидимка. Поджимая пальцы на ногах, Фуу настороженно посмотрела на сидящего рядом с ней Сян, и почему-то глубоко в душе она была очень и очень рада, что пришел именно он.
Что-то в тот момент — когда они собирали икебану — понравилось ей в нем. Была ли это его наглость, хамство, дурацкие шуточки или же что-то иное — ей тяжело было сказать. Но в тот раз она запомнила его, и то, что к ней явился не просто безликий телохранитель, а тот из безликих, что сумел запомниться всего парой фраз.
— Мне казалось, кодекс запрещал вам врываться в комнату к принцам, если только это не экстренная ситуация...
Лицо Сян даже не дрогнуло, но внезапно он исказил губы в легкой усмешке. Он прошептал — очень тихо — то, от чего уши у Фу загорелись.
— Тебе стоит тренироваться в пробуждении от кошмаров. Раньше ты кричала намного тише. И, ай-яй-яй, даже не плакала.
Такой снисходительный тон был унизителен, но страшно было не это.
Каждую ночь он слышал. Но не говорил.
Это было так неловко, так грустно — все ее попытки казаться сильной оказались никчемными, и на глаза мгновенно набежали слезы. Опустив голову вниз, Фуу лишь медленно покачала головой, чувствуя себя круглой дурой, чей страшный секрет раскрыли. 
А она-то думала, что успевала делать все вовремя. Как наивно.
Она не подняла голову, когда им был сделан первый шаг назад, но в отчаянии — в глупом и детском — протянула руку и схватила его за рукав. Ей подумалось, что Сян не остановится и уйдет прочь, но он замер молча, словно не решаясь ничего произнести. И пока Фугецу терялась в собственных желаниях и мыслях, он ждал.
Пока, наконец, она не сказала свое слово.
— Останься.
Ткань выскользнула из ее пальцев, а затем последовал вздох.
— Мне не...
— Это приказ.
Фугецу сказала это упрямо, с силой — так, чтобы он точно согласился. В голову проникла мысль о том, что уважительная просьба точно не поможет, и все, что ей действительно нужно — это изобразить ту самую принцессу, которой она хочет быть. И тогда Сян останется. Но...
Был ли в этом смысл?
Он был ей едва ли знаком. Он мог оказаться убийцей — запросто. Охотник от организации, которого они не знали. Старшие принцы обладали достаточным влиянием, чтобы их люди проникли всюду, даже в подобные структуры. И то, что она просила о чем-то настолько опасном, было откровенной глупостью, такой, что матушка бы точно отругала ее за подобное желание.
Поджав губы, Фуу вскинула голову и уставилась прямиком в эти холодные глаза.
В этом не было смысла.
Ей просто так захотелось.
Глупое-глупое решение глупой-глупой девочки, которая придумала себе любовь с первого взгляда.
И, вопреки всем ожиданиям, Сян развернулся к ней лицом и прикрыл глаза.
— Хорошо.
Он мягко опустился на пол рядом с кроватью, покряхтывая и держась рукой за правое колено — словно то очень сильно болело, и, смотря за его действиями, Фуу размышляла о спешности своих требований. В самом деле, она могла остаться одна — так было даже спокойней, но что-то внутри отчаянно молило ее об этом несуразном одолжении, будто что-то подобное могло прогнать ее кошмары.
Какая глупость, подумала Фуу.
— Тебя что-то беспокоит, принцесса?
Голос Сян, даже такой тихий, разрывал абсолютную тишину комнаты. Взгляд его блуждал по стенам, пока не остановился на Фуу, и вместо обыденного равнодушия, свойственного всем телохранителям, ей увиделась в его глазах искра интереса и маленького любопытства.
— Все те же глупости, что и раньше.
Она вяло улыбнулась, пусть и за одеялом этого не было видно. Такая странная забота ее немного забавляла.
Сян громко цыкнул и качнул головой.
— Думаешь, что я дурочка, которая переживает из-за всякой чепухи?
— Нет, почему же. Я так не думаю, это правда. Но волноваться о таком — это хорошо-о-о...
Голос Сян звучал размеренно и спокойно, почти что успокаивающе, и Фугецу передумала душить его подушкой за очередную глупую шутку.
— Но сейчас оставь заботу об этом на своих подчиненных, — он откинул голову назад и, не мигая, уставился на Фугецу. — Иначе зачем мы здесь вообще?
— А вдруг предадите, как кто-то предал Момозе?
Неуверенно пробормотав это, Фуу крепче сжала в пальцах одеяло. Она так не хотела это обсуждать — но слова сами вырвались из ее уст, стоило услышать чужой ответ. Мерзкое, противное знание. Что скажет на это Сян? А что она сама думает об этом? Скажет ли ей честно? Или наврет? Она ведь наверняка узнает об этом — о лжи в его словах.
Что-то подсказывало Фуу об этом. Но вместо гнева и возмущения в тихом смешке Сян слышалось лишь легкое недоумение.
— Ну, пока я играю роль телохранителя, я не допущу подобного.
В ту ночь Фугецу больше не смотрела на него.
Сначала притворяясь спящей, а затем медленно проваливаясь в дрему, она слушала его размеренное дыхание и думала о тех девичьих глупостях, что приходили ей в голову. В книжках, которые дарила госпожа Камилла, девочки влюблялись в сильных мужчин. Тех, что защищали — в настоящих рыцарей. Может, и Сян был таким же — пусть и наглым хамом, но точно-точно храбрым. И сильным, пусть таковым ей и не виделся. И, улыбаясь собственным же сновидениям, Фугецу цеплялась за остатки сознания, что твердили ей о спешности подобных выводов.
В ту ночь ей показалось, что она впервые влюбилась. Ах, глупые-глупые девичьи мечты.
В своих сновидениях Фугецу видела поляну розовых гвоздик — тех, что символизировали первую невинную любовь. И среди них она стояла рядом с ним, с тем человеком, что даже в ее мечтаниях имел расплывчатые очертания. Но четким было одно — глаза цвета раскаленного золота.
И они смотрели на нее снисходительно.
Вот глупая, подумала Фуу. И, закрыв глаза, поцеловала иллюзию.