…Снежная целина хрустела под широкими лыжами, поблескивая, словно солнечный хрусталь. Голубоватый горный ледник приближался, вместе с потрескиванием даря этому миру свежий запах разреженного на холоде кислорода. Колючее сиреневое солнце обжигало не хуже крио-заморозки…
Сравнение с крио разорвало странный сон, будто толчком. Еще не до конца пробудившись, астронавт сообразил, что да, действительно толчок — в обшивку корабля что-то врезалось. Скорее всего, очередная партия метеоров, останков поцелуя разогнавшихся в пустоте каменных глыб. Или не каменных, но всем уже надоело изучать состав вселенского мусора…
Астронавт продрал слипающиеся глаза и хмуро воззрился в планшетку — что там, надо ли вставать? Оказалось — надо, ибо повреждены щиты, и на корпусе вмятина…
[Починка обшивки — Белый].
У соратника в белом скафандре тоже чувствительный сон. Усмехнувшись, астронавт сел на узкой койке, отбросив одеяло, и отметился в ячейке напротив починки щитов. Мельком заметил часы на дисплее — «середина ночи» по специальному корабельному времени, определяемому только лишь цифрами, но не дневным светом. Откуда ему посреди вакуума взяться-то, свету?
Астронавт не стал причесываться и одеваться, поскольку спал, как и все, одетым, а волосы — какая разница, какие они под шлемом. Скафандр всё спишет. В скафандре, словно в коконе, любая жуткая недоформировавшаяся личинка может чувствовать себя в безопасности и покое...
Не потому ли Белый на «пуповине» сейчас мирно болтался в невесомости, пристраивая к поврежденному боку кабины вакуумную присоску для устранения вмятин. Потом он надежно запаяет щели и зашлифует все устойчивой полимерной пленкой…
Перестав пялиться сквозь стекло на Белого, астронавт занялся восстановлением щитов. От сильных ударов они перегружались и коротили генератор — с этим следовало что-то делать, но никто еще не прислал инструкций, а ремонтники откладывали задачу в уступки приоритетной — ухаживаниям за главным реактором. Если разлетится главный реактор — разлетятся все…
Наконец, силовое поле вернулось, сверкнуло и на мгновение явило себя взору, после чего выцвело до стекольной прозрачности. Астронавт удовлетворенно вскинул к шлему левое предплечье с уменьшенным вариантом планшета на нем, и кратко отчитался:
[Щиты восстановлены — Фиолетовый].
Всё. Можно вернуться в постель и дремать до самого подъема. А можно досмотреть за тем, как работает Белый. Поразмыслив минутку, Фиолетовый выбрал второй вариант и вернулся к обзорному окну, остановился перед ним, сложив руки на пояснице и застыв так в позе вдумчивого созерцателя.
Белый — капитан команды. Он самый смелый, самый хладнокровный, и нет сомнений — не боится никого и ничего. Именно Белый берется за те задания, при упоминании которых у остальных путников холодный пот в скафандры струится. Он однажды поправлял сдвинувшееся ядро реактора, он на ходу спаивал швы работающего двигателя, он и сейчас снаружи, пока все спят…
Белоснежный скафандр сиял на фоне серой обшивки, словно путеводная звезда, но, подумав о таком сравнении, Фиолетовый только мрачно усмехнулся. Не любил белые звезды — убийственно раскаленные, но визуально морозящие, словно горный снег из сна… Кстати, на идентификационной карточке капитана действительно значился позывной «Снег». Позывными почти не пользовались в разговорах, и данный момент Фиолетовый астронавт случайно углядел во время регистрации, под локтем командира…
…Давно закончив с ремонтом, Белый исчез из поля зрения, оставив пустыми космическую черноту и излом темно-серого корабля, как бы говоривших всем своим видом "люди здесь лишние". Должно быть, именно так если не видели, то ощущали себя матросы субмарины — посреди громадной тьмы и в мелкой хрупкой посудине.
Сравнение с подводной лодкой приходило на ум часто, вытягивая следом ехидное: «А жаль, что субмарина не желтая». Астронавт любил желтые оттенки — цвет теплых солнечных лучей, опадающих листьев, попискивающих канареек, летних лугов и всего того, что он мог видеть на фото земной жизни, и никогда не встречал в родной колонии.
На этом космическом корабле, невольном временном пристанище, находилось немало «солнечных» объектов. Желто-полосатые оградительные знаки вокруг опасных зон, желтые ночники в спальном модуле, желтые провода, тянущиеся в стенах от плафона к плафону, и горчичного оттенка белково-минеральные пищевые брикеты в столовой…
Картинка с подсолнухами, нарисованная ребенком и приклеенная к стенке рядом со спальной нишей Фиолетового. Иногда по утрам астронавт медитировал на неровные зубчатые цветы и напоминал себе: «Вот именно поэтому…»
— Фиол, почему не спишь? — голос Белого застал астронавта посреди коридора. Капитан как раз покинул отсек обеззараживания, где кроме моющих средств хранились плотные скафандры, предназначенные для выхода в открытый космос, и не успел еще надеть шлем более легкой версии комбинезона, «домашки», как называли повседневную форму. У Снега было суровое лицо с глубокими морщинами на хмуром лбу и короткая пегая стрижка. Множество седых прядей делали его ершик похожим на шапочку из шкуры далматинца.
Фиолетовый опустил взгляд, ибо таращиться на чужую внешность считалось неприличным. Вот на колонии обоснуются — и будут вольны хоть в зубы друг другу заглядывать всей командой, а пока что следовало сохранять интригу и предвкушать…
Белый не боялся нарушать даже это странное и мутное правило.
— Вы имеете в виду сон ночной, крио или вечный, командир?
— Не кокетничай, — Белый юмора не оценил и глянул холодно. Он не водил любимчиков среди подчиненных. — Твоя смена начинается через пять часов. Отбой.
— Выполняю, — уже развернувшись, чтобы уходить, Фиолетовый с удивлением заметил, что его придержали за уголок кислородного рюкзака, носимого на случай внезапного отключения общекорабельной «дыхательной» системы.
— Отчитаться в управлении не забудь, — на долю градуса теплее велел Белый. — Про щиты.
— Ах да. Бюрократия…
Корабль дальнего следования «Skeld» был неудобным для жизни. Возможно, изначально его строили с намерением пытать в нем людей, кто знает! Длинные коридоры, напольные вентиляционные люки при искусственной гравитации, несинхронизированные системы и полный раздрай с внутренней связью — далеко не все его проблемы. Когда экипаж только попал на борт и изумился до глубины души этой музейной обшарпанности транспорта, командир Белый попросил внимания и пояснил ситуацию: пришлось ему тогда сказать, что судно пущено в последний свой поход, и обратного рейса не совершит. Грубо говоря, полетели на списанном куске хлама. Герои.
Здесь было всё, что необходимо для существования посреди космоса, но не было уверенности не только в завтрашнем дне — в следующей минуте. Постоянно что-то сбоило, отваливалось, не транслировало, гасло, съезжало с оси. В первые пару дней ремонтники сбились с ног вместе со всей командой, а навигатор с капитаном в рулевой пинками и руганью настраивали посудину на путь истинный. Дальше стало полегче. Вот уже больше недели крупных поломок не обнаруживалось, не считая этой ночи, но метеоры — это снаружи, это природа, здесь уж никто не виноват…
Проклятая карточка в считывателе снова заедала. Идентификатор попался на диво капризный. То ему быстро, то медленно, то скользко, то шершаво, то карточка не той стороной, хотя вставлено правильно. Кажется, вся команда успела прочувствовать на себе немилость аппарата, и потому отчитываться в управлении мало кто любил — занятие нудное, проблематичное, пакостное. По логике, хватало отчетов на планшетнике — галочки об устраненной проблеме. Так нет же!..
Наконец, она сработала, и астронавт удовлетворенно воззрился на кусок пластика с магнитной полоской, голо-печатью, небольшим фото и зашифрованными личными данными. Открытыми оставались лишь приписанный цвет униформы — фиолетовый, и позывной — Тенёк.
…Тенёк находился в светлом кабинете с золочеными подоконниками, мебелью темного до черноты дорогого дерева и тонкими занавесками из чего-то странного, похожего на подкрашенную паутину. Сюда будущего астронавта привезла кабинка прозрачного лифта, в который пришлось забраться прямиком из вагонетки… А начал он свой путь аж с космопорта Марсовой колонии «Миролюбие-22».
За обширным столом напротив двери восседал не менее обширный человек. Это босс, Большой Чин, и его следовало слушать навостренными ушами.
— И Земля, и Марс, и Венера уже вусмерть переселены, необходимо скоропостижно разогнать большую часть населения… Ты откуда будешь?
— С Сатурна.
— Бедолага, — в заплывших сливочным жиром глазках Большого Чина даже промелькнуло сочувствие, всего на секунду. Колонии Сатурна действительно не отличались ни богатством, ни комфортабельностью.
— Зато там очень красиво, сэр.
Большой Чин еле-еле и с треском помещался в кресло. Способность передвигаться с таким весом мужчине дарил специальный экзоскелет, проблескивавший маячками, как персональный мобиль охранника правопорядка. Довольно завораживающе, с точки зрения сатурнянина, прожившего все детство в полумраке.
— От лица Компании заявляю: мы хотим, чтобы ты воспел планетку Полюс-номер-бла-бла, как рай внеземной! — протяжный кресельный скрип, во время которого босс приподнялся, чтобы вдохновенно изобразить руками дугу. Должно быть, радужную. — Чтобы все эти слабоумные любители красивого словца ломанулись осваивать новые земли. Я достаточно ясно говорю?
— Конечно, — томное презрение из голоса Чина сочилось так, что хотелось грести руками, дабы не утонуть в потоке, но Тенёк стоял неподвижно. — Не беспокойтесь, я справлюсь.
— Не сомневаюсь. Но инструктаж — моя работа, — босс довольно расслабился в кресле, наслаждаясь его механическими криками. — Ты ве-ли-ко-леп-но разрисовал жизнь на отсталой Лаванде-5, так что тур-поток возрос в два с половиной раза, а население увеличилось на 8%! Признаться, от твоего репортажа я растрогался до слёз, и, на минутку, даже сам подумал отправить туда жену!
— Но не любовницу?
Это было слишком дерзко, однако Большой Чин не обиделся, гулко расхохотавшись. Он за брюхом не видел собственного члена, но был слишком богат: не одна любовница, и не две, а еще мальчики помоложе, и что-то инопланетное, о чем не ведала даже клининг-прислуга… В общем, господин добродушно простил шутку молодому нищеброду на побегушках, которому все равно с рассветом улетать на другой край космоса.
— Ты прозорливый малый!
— Рад стараться.
…Сейчас, в долгом полёте к малоизученному Полюсу, астронавт Тенёк убивал свободное время тем, что прикидывал заметки про эту планету. Источником вдохновения служили немногочисленные фото, раскопанные в Галактической Сети еще до отбытия, и пока что Тенёк затруднялся выдавить по ним что-то соблазнительное для обывательских масс.
Вот и вернувшись на койку после щитов, Фиолетовый открыл на планшете текстовый редактор и завис в раздумьях — что бы такого еще сочинить?
«По выглаженным каменным тропинкам нежно-сливового оттенка никогда не наскучит гулять пешком, тем более что просторов для новых открытий на Полюсе предостаточно…»
Или же:
«К Рождеству цены на проживание значительно уменьшаются — праздничная скидка действует три земных недели! Ваши дети никогда не видели чистого снега? Подарите им Рождество на Полюсе! Экологически чистый снег позволит всей семье играть в снежки, лепить снеговиков, а так же веселиться на огромном комплексе горок, изготовленных вручную колонистами с любовью…»
Какой же сентиментальный бред. В рекламе на счастье детей нужно давить, да не нужно передавливать. К тому же, если говорить честно, на вулканически активном Полюсе экологически чистым снег являлся лишь на 45%, а остальное составляли пепел и прочие продукты горения планетного нутра…
Нет, в топку этот абзац.
«Вечная зима Полюса — для тех, кто устал от жары и пыльного зноя!»
Выключив планшет, Тенёк повернулся на другой бок и погрузился в сон.
Ночной метеоритный удар словно бы послужил спусковым крючком для затаившихся проблем, потому что уже к вечеру случилось то, чего не было давненько — мигнули и медленно погасли лампы по всему кораблю. Вместе с лампами лишились питания и камеры слежения, и тревожные кнопки, и датчики…
«Т-техника для жизни», — Фиолетовый оставил свой ужин дожидаться и выбрался из-за стола, включая маленький фонарик, встроенный в надетый поскорее шлем. К сожалению, обзорный радиус увеличился лишь на полтора метра. Этого хватало, чтобы видеть стены и светоотражающие полоски разграничительных лент, но не хватало для полноценной реакции на резко появляющиеся посреди коридора объекты.
— Разуй глаза! — рявкнул выруливший из комнаты управления Синий, в чью спину с разгона вписался Тенёк.
— Извини, — с зажатым в голосе вызовом откликнулся рекламщик, и дальше они бежали рядом, но не вместе.
В технической комнате, забитой трансформаторами чуть ли не от пола до потолка, выяснилось — от резкого скачка тока слетели предохранители. Поблескивая ярким циановым скафандром, один из ремонтников уже возился перед железным шкафом с распахнутой дверцей. Он кратко оглянулся через плечо и кивнул Синему напарнику, подпуская. Дальше они дергали непокорные рычажки вместе, пока Фиолетовый и прибежавший Оранжевый заглядывали через спины и под локтями, пытаясь выяснить, не нужна ли еще помощь, и бегло изучали остальное содержимое помещения — искрит ли где, горит ли? Всё казалось исправным.
— А тут у нас что? — деловитый плечистый астронавт распахнул железные дверцы ящика электропроводки. — У-у, ребят, изоляция оплавилась! Некоторые спайки развалились! Яд, чини давай!
— Потом, — кратко ответил Циановый.
— Нам некогда, не видишь, что ли, скотина! — Синий обозлился на Оранжевого. — Понабрали слепошарых…
— Че сказал? — Оранж был не только громким, но и легковоспламеняемым. Он шагнул к сопернику угрожающе.
— Милый, перестань! — на шею огненного конфликтера метнулась появившаяся вовремя Лаймовая, супруга по паспорту, вторая половинка по жизни.
— Я сказал, что вы слепошарые, — Синий выпрямился, возвышаясь над напольными блоками накопления энергии. — Что Фиол, что ты! Но он хоть немного в проводах шарит, ты-то нахрена приперся, ботан сраный?
Кораблишко в открытом космосе — то место, где простой ремонтник может унижать ученого со степенями, и тот мало что сумеет противопоставить, кроме физической силы. Ибо прав был Синий, а от Оранжевого геолога и его Лаймовой супруги-биолога толку в «электричке» не предвиделось.
— Что здесь происходит? — послышалось на входе.
— Ид… — Синий прикусил язык, ведь запоздало усмотрел, что к ним шел сияющий белизной даже во темноте капитан, а за ним ненавязчиво маячил Желтый, державший в руках фонарь посерьезнее нашлемного. — Простите, кэп. Работать мешают…
Оранж чуть не задохнулся от возмущения.
— У них там провода потекли, а они!..
— Я уже отключил тот ящик от сети, потом починим, — немногословному Циановому тяжко далась столь длинная фраза, но дальше молчать, тем более перед капитаном, не годилось. Оранжевый плюнул на пол через раскрытый шлем и ушел, ухватив под локоть женушку.
— Команда мечты, — злой иронии в голосе Синего хватило бы на уничтожение куклы вуду, если бы эмоции умели материализовываться в булавки. — Но хотя бы капитан нормальный, — это он добавил шепотом, и зря, потому что Белый уже удалился вглубь комнаты к многострадальному ящику и лести не услышал. Услышали остальные: привычный к выходкам напарника Яд промолчал, Фиолетовый со вздохом отвернулся, а поза прислонившегося к стене Желтого излучала ехидное «Ну-ну, полизаблюдничай».
— Готово.
Мигнув, зажглись плафоны… и сразу приглушились в красный спектр, а на стенах ожили проблесковые маячки. Зазвучала сирена, и астронавты повыскакивали в коридор, прислушиваясь.
«…имание! Пожар в медицинском отсеке!» — донесся из дернувшихся динамиков встревоженный голос Черного. — «Повторяю, пожар в меде! Отсек заблокирован! Кэп, где вы?!»
Тушить пожар на космолете проще всего открытием шлюза в космос — вакуум в таком случае вытягивает всё в себя: огонь и остатки воздуха, и даже продукты горения. Другое дело, когда в каюте отсутствует дверь в открытый космос, и тушение бушующего пламени превращается в какое-то погружение в ад.
Капитан первым схватил химический огнетушитель и отпер медотсек, ныряя в пылающую дымную тьму. За ним поспешили далеко не все.
Спасать было нечего, оборудование полностью сгорело, вместе с койками, результатами сканирования экипажа, анализами препаратов и образцов… И медиком.
Тело Розовой прикипело к обшивке стены, отброшенное взрывом компьютера: как решил экипаж, сбой электричества спровоцировал замыкание в сложной лаборатории, и аппаратура не выдержала. В оплавленном провалившемся шлеме сохранилась голова женщины, запекшаяся, но с выражением крайнего изумления на лице…
— Господи, — Лайм прижала было ладони к лицу, но перчатки наткнулись на визор шлема, и она опустила руки. — Господи, Розочка, милая…
За считанные минуты «Розочка» превратилась в барбекю. Так команда лишилась высококвалифицированной медицинской помощи.
К похоронам Розовой подошли со всей ответственностью: бережно обмыли останки, завернули честь честью в свежую простыню и отправили тело в космос. Вещи разобрали меж собой или сложили в коробку и убрали в хранилище. Почтили Розовую минутой молчания и поминальным обедом.
— Что же с ее дочкой-то делать? — Лайм на нервах много говорила. Она хватала руку мужа, и тот утешал, но это не слишком помогало. — Капитан?..
Белый над своей тарелкой еле заметно вздрогнул.
— Вырастим, как свою, — ответил он твердо, словно отрезал.
Ребенок Розовой вместе с другими детьми астронавтов спал в криокамерах в соседнем с обычным спальным модулем отсеке. И не только с детьми, но и домашними животными, разнопланетными тварями. А вне капсул стояли выключенные рабочие роботы, ждавшие приземления на колонию…
Здесь, в одном из «хрустальных гробиков» с морозцем спал и ребенок Фиолетового. В маленьком лиловом скафандре, весь такой беззащитный, что хотелось спрятать в сейф и охранять круглосуточно… Тенёк не стал, конечно, так делать, он спустился просто проведать дитя, убедиться, что автономный генератор не вышел из строя от общего сбоя, что…
Перенервничал, и пришел убедиться, что хоть что-то хорошо.
По соседству ребенок в розовом скафандре спал так же безмятежно, как остальные, совершенно не подозревая, что когда проснется, то уже не попадет в материнские объятия.
«Можно написать в статье еще и об этом», — ехидно гоготнул внутренний голос, тот, который никогда не обременял себя грузом человеческой морали.
«Нет, мое дело — раскрасить красками унылую жизнь на Полюсе. Про смерть в полете туда пусть пишут другие».
Фиолетовый покинул крио-отсек.
В столовой шел совет:
— Важно было убедиться, что это просто смерть по случайности, а не преднамеренное убийство! — ярость хлопающего ладонью по столу Синего можно было упаковать в какой-нибудь бокс и отправить в подарок тому, кому ее не хватает.
— То есть, ты считаешь, что кому-то хватило ума взорвать медотсек? — Оранж вновь готов был вступить в схватку и даже слегка перегнулся через стол. — Просто ради того, чтобы убить Розу? Зачем? Кому?!
На несколько секунд повисло молчание, и цветные скафандры словно разом отстранились друг от друга.
— А что, если пожар — попытка замести улики? — негромко предположил Желтый, до этого сникнувший и рассматривавший свой выключенный планшетник на руке. На правой, этот астронавт был левшой.
— А ты что-то знаешь? — немедленно накинулся на него Синий.
— Рассуждаю логически. Кому-то же надо этим заниматься.
— Вот вам логика! — папкой о стол грохнул Красный, до сих пор помалкивавший. — Я снял записи с камеры перед дверью медотсека, и все, кто бывал в нем за последние шесть часов, на снимках.
Лаймовая и Циановый, по одному.
— Ну и что?! — сразу возмутилась супруга Оранжевого. — Да, я заходила к Розочке! Мы подруги! Были… Я каждое утро ее навещала, и хоть кто бы заметил!
— Вообще-то, однажды ты зашла, пока меня сканировали, — напомнил Фиолетовый, до этого сидевший в сторонке. Памятный случай был довольно неудобным, так как торчал Тенёк на сканере без привычной скафандровой оболочки, в одних трусах. — Так что я заметил.
Но Лайм уже не помнила смущения, сейчас она злилась на обвинения и лишь всплеснула руками:
— Спасибо огромное!
В ответ на выпытывающие взгляды Яд лишь пожал плечом.
— Живот болел.
— Ага, это вечная отговорка у всех, — презрительно отодвинувшийся Оранжевый скрестил руки на груди. — Не ты ли Розовую грохнул? Может, она нашла что-то в твоих анализах, молчун ты наш?
— Или не дала, — подкинул версию Красный.
— Хватит, — Белый прервал поток коллективного сознания, встав. — У нас нет доказательств того, что Розовая была убита. На теле только повреждения, оставленные, скорее всего, взрывом. Уймитесь.
— Уроды, — Синий напоследок рыкнул на «теплый спектр» и виновато покосился на капитана. Циан же молча встал и покинул зал первым.
Столовая опустела стремительно, ведь притихший экипаж поспешил заняться делами, чтобы не думать больше о страшном событии. Сообщение о гибели медика было разослано в пункты отбытия и прибытия, но поскольку корабль находился очень далеко в пустоте, за прошедшие часы пакет информации не донесся до цели. И уж тем более пройдет время, прежде чем будут получены ответ и указания о дальнейших действиях.
Пока что приказ оставался прежним — лететь на Полюс.
На ночь свет по всему кораблю приглушали ради экономии энергии, и сегодня не было исключений. В сумерках Фиолетовый почувствовал себя, как дома, на родном Сатурне. Он поднялся со скамьи и приблизился к огромной витрине, простиравшейся с потолка до пола, за которой глубокая чернота вселенной проблескивала дальними звездочками. От плотнейшего стекла веяло холодом, кусавшим сквозь скафандр, но Тенёк не отодвигался. Он вынул из кармана небольшой цилиндр и установил его на полу, включая — светящийся луч выдал горизонтально расположенную ленту с клавишами. Голографическое пианино.
Сиреневое свечение клавиш прогибалось под пальцами, когда астронавт медленно начал играть. Он не задумывался над исполнением и не вспоминал давно поселившихся в памяти въедливых произведений, просто играл, как игралось. Купол тьмы охватывал импровизированную сцену, мелодия плакала, словно страдающее в тоске существо, и всё пространство, казалось, вступило в резонанс с музыкой…
Тем неожиданнее было выпадать из транса, заметив краем глаза движение сбоку. Фиолетовый вздрогнул и обернулся, обрывая музыку. Желтый стоял у стенной панели и скачивал на носитель данные. В полумраке солнечный скафандр потерял привычную яркость, но все равно разрезал купол тьмы, словно узкий золоченый нож, привлек внимание.
— Ты чего не спишь? — решил осведомиться Тенёк.
— Закончу и пойду спать, — отозвался собеседник спокойно. — Что за композиция была?
— Не знаю… — ответил Фиолетовый и сразу же же спохватился. — То есть, это ничья, моя, я просто на кнопки жал. Думал тут о… — «О смерти». — О случившемся, и вот.
— Мы все проходили обучение, первую медпомощь оказать сможем, — Желтый вроде бы утешал, а возможно, что и нет.
— Розовую все равно жаль, — вздохнул Тенёк. — То есть, ей-то уже все равно, а вот ребёныш совсем один теперь. Я точно знаю, что взять детей позволили только тем, кто вообще ни с кем оставить их не может. Да…
Он не ожидал продолжения разговора, но Желтый неожиданно заинтересовался:
— Вроде бы я видел в крио твоего?..
— Ага, есть такое, — с облегчением согласился рекламщик.
Больше диалог не склеился, но Фиолетовому показалось, что разошлись на мирной ноте: Желтый в навигационную, сам Фиол — спать.