…О том, что грядет новая напасть, коренные жители Нептуна узнали от соседской планеты. Долго-долго урановцы распространяли во все ближайшие пределы свои ментальные волны отчаяния и непомерного ужаса, ведь на их планету вторглось «человечество», разрушающее естественную среду ради добычи полезных ископаемых и постройки куполов-пузырей с убийственной чужеродной смесью газов. Не выдержав такого издевательства над родным домом, большая часть урановской чУди, напоминавшая прозрачные эфирные капельки, покинула сначала недра планеты, а после и атмосферу, разлетаясь по всему космосу в поисках нового жилища.

Когда, десятки лет спустя, «человечество» добралось до тихого и скрытного Нептуна, местные существа эвакуироваться, увы, не сумели по причине своей весомой материальности. Оставалось одно — затаиться в глубинах ледяных пещер, встретив неведомого врага из засады. И очень скоро местные поняли, что «человечество» ужасно лишь в больших количествах, а единичные экземпляры опасности не представляют.

Но, несмотря на этот факт, жить на Нептуне становилось всё сложнее и сложнее…

…В те времена, когда люди активно обосновались на Нептуне, а сами нептунеанцы так же активно покидали родные просторы с помощью технологий вторженцев, в одном из куполов, самом известном среди всех Нептунских колоний, родилось новое существо. Из небольшого мягкого яйца, запрятанного в питательный кокон, выбралось в темную и пыльную трубу нечто очень скользкое и уязвимое на вид.

Новорожденный нептунеанец не был беспомощен, и даже имел уже некоторое представление о мире, в который явился — он чутко ловил вибрации окружения, пока формировался в яйце. Нептунеанец сразу знал, что не будет одинок — вокруг простирался филиал обитания неких шумных особей, запах которых достигал трубы и согласовался с запахом питательного кокона…

Пару дней новорожденный обвыкался в вентиляционной шахте колониального купола, исследуя близлежащие пространства, вслушиваясь, всматриваясь в прозрачный для его органов зрения мрак, но чаще всего — внюхиваясь. Инстинкты велели не отходить далеко от логова, но когда остатки кокона были доедены, стало ясно — на этом забота неведомого родителя окончена, пора жить самому.

Что ж, нептунеанец спокойно подчинился природе.

Существа вокруг — «люди», как они сами себя называли, — чаще всего не замечали внимательного наблюдения сквозь решетки. Нептунеанец запоминал их речь, повадки, движения, основы взаимодействия друг с другом и с различными объектами, а еще научился брать во внимание реакцию на людей неживых «существ». Роботы подчинялись людям, тогда как на рискнувшего однажды приблизиться жителя вентиляции подняли противный вой.

Существо осваивалось быстро. Оно сообразило, что доступная пища в местах, откуда люди не едят — это свалка, и питаться там считается постыдным. Казалось бы, какая разница, но… Что ж, нептунеанец научился таскать пищу сразу же у поставщиков, с кухни. Люди иногда замечали пропажу и сердились, но сваливали вину друг на друга или на своих детенышей. О тех отдельный разговор.

Человеческие детеныши выглядели куда безопаснее своих взрослых сородичей, поэтому нептуанеанец чаще всего следил именно за малышами. Со временем он начал различать детей по возрасту и степени сообразительности, по характерам. Существу очень нравились тихие, спокойные маленькие человечки, которые не сбивались в группы, а играли отдельно от остальных — так в таящемся хищнике проявлял себя охотничий инстинкт, подсказывавший целиться на слабого, отстающего от стаи…

Но нептунеанец не атаковал — зачем? Он же не голодает…

В крупном куполе на недружелюбной ледяной планете располагался самый большой детский приют дальнего рубежа Солнечной Системы: сюда не только сдавали сирот Нептуна, но и детей из вполне благополучных семейств с других планет на передержку, до тех пор, пока улетевшие за пределы Системы родители не вернутся.

Здесь множество преподавателей и воспитателей жило тем, что учило мальцов грамоте, закону, обращению с техникой и прочим мелочам, нужным для полноценного прозябания в современном мире. Иногда лекции слушал даже нептунеанец, хотя техника интересовала его намного сильнее, чем тот же «закон».

Техника дарила возможность достать желаемое. Например, нажав рычажок на кулере или повернув вентиль крана, нептунеанец мог получить воды. А взломав «родительский контроль» на персональном компьютере в аудитории программирования — посмотреть чертежи купола, в котором живет, и узнать о множестве новых хитростей легкого перемещения и легкой добычи.

Хотелось больше и интереснее. Пробное трансформирование в человека нептунеанец предпринял однажды ночью, и сделал это в душевом помещении, чтобы никто из случайных свидетелей не спросил «Почему ты без одежды?» Остановившись перед зеркалом, нептунеанец долго и тщательно «лепил» из материи лицо, потом руки, переднюю часть тела, заднюю… С волосами пришлось повозиться, так как их структура сама по себе смущала лишенное какой-либо шерсти существо, но и это удалось. Творец был доволен своим первым обликом человеческого детеныша, однако понимал, что для полноценного и беспрепятственного разгуливания по куполу нужна взрослая личина. Детей пускали не везде.

Да что уж там, если сам нептунеанец периодически воспрещал малышне соваться туда, куда считалось опасным, и вот как до этого дошло: присматривая за человеческим потомством, он давно уже отметил у этого народа крайнюю степень опасного любопытства.

У людских детей не было инстинктов самосохранения. Они постоянно куда-то лезли, откуда-то падали, травмировались и влипали в неприятности. Медики приюта круглосуточно были на чеку, а нептунеанец жалел несмышленышей — не повезло им вылупиться глупыми, недоразвитыми.

Движимый новым чувством, житель вентиляции стал не только смотреть, но и запирать двери перед детьми, стремящимися туда, куда не следовало, например, за пределы купола — в опасные льды Нептуна, холодные настолько, что можно было отморозить человеческие ручонки за несколько минут.

Конечно же, вмешательство неведомой силы не осталось незамеченным — по приюту пошли слухи о привидении, которое закрывает двери.

Окончательно миф окреп после того, как нептунеанец крупно рискнул и проявил себя. Он не смог иначе, мимолётом увидев однажды, как незнакомый взрослый человек, явившийся в приют из основной колонии, в пустом вечернем туалете начал пугать маленького ребенка. Мягким заискивающим голосом человек требовал от детеныша действий, которые совершали обычно друг с другом взрослые спаривающиеся особи — да, нептунеанец сквозь решетки успел насмотреться на многое. Он бы, может, проскользил дальше по вентиляции, оставив людей в туалете разбираться самостоятельно, но ребенок источал такой страх, что не получилось игнорировать.

— Свали отсюда, — собственный громкий голос хищник слышал впервые, но получилось вполне по-человечески и взросло, солидно, с нотой предупреждения.

Дернувшийся и заоглядывавшийся мужчина быстро убедился в том, что туалет по-прежнему пуст, а потому вернулся к дрожащему ребенку и возобновил приставания. Вентиляционная решетка на стене у самого пола приподнялась, и медленно формирующаяся левая рука потянулась оттуда змеей, пока не схватила незнакомца за лодыжку и не дернула очень сильно прочь, протаскивая расквашенным носом по полу…

Надо ли говорить, что педофил, притворявшийся желающим встать в очередь на усыновление, удрал из приюта в морозную ночь, даже не утёршись?

Испуганный ребенок толком рассмотрел лишь втянувшуюся под скрипнувшую решетку руку неожиданного спасителя, но слухи о привидении из вентиляции усилились с тех пор. Теперь многие поверившие в это дети были уверены, что призрак добрый, что это защитник. Нептунеанец был доволен.

Радость ему подогревали еще и неожиданные дары от маленьких подопечных — около решеток стали находиться вкусняшки. Конфеты и печенье, мажорские орехи, и даже кусочки котлет от нелюбителей мясных обедов. Нептунеанец тщательно обследовал угощение перед тем, как слопать — вдруг не приятели подложили, а какой-нибудь говнюк, добавивший стекло, иглы, яд?.. Не принимал он только подарков в упаковке — мусор демаскирует, шуршит и забивает вентиляцию.

Понятливая малышня все чаще «раздевала» еду перед тем, как сунуть сквозь решетку…

Волна угощений схлынула какое-то время спустя, но нептунеанец не расстроился, ведь помаленьку-потихоньку он учился общаться с детьми, а они с ним. Сперва записками: дети оставляли на ночь в шахте листок бумаги с вопросами, и утром спешили к вентиляции, словно к новогодней елке за подарками, прочитать нацарапанный кривыми буквами ответ. Потом кто-то из более старших и толковых человечков догадался — нельзя оставлять улики, чтобы взрослые не догадались, что приютский «воображаемый друг» реален, и не изгнали его. Под взрослыми подразумевались не только воспитатели, но и перешагнувшие рубеж «линьки» подростки, растратившие вместе с детской мягкостью всякую совесть…

Общение с «другом» перешло на последний этап, позволительный в таком случае — вербальный. Нептунеанец разговаривал с самыми преданными друзьями чужеродной расы, из старой гвардии которых осталось не так уж много — некоторые уехали из приюта, другие выросли и сменили сферу интересов…

Но желающие дружить с «привидением» находились всегда.

Им так и не удалось вызнать про суть нептунеанца, который охотно пользовался маской «призрака» со взрослым голосом. Приятельство приятельством, а инстинкт самосохранения, велящий скрываться — он главнее…

Дети звали своего скрытного товарища «Друг» и уже не просто болтали с ним о том-сём, а обменивались знаниями. Да еще слухами, фантазиями, мечтами… Во время подобных разговоров Друг узнавал удивительные вещи, например, гипотетическое существование некого «Бога» и «ангелов-хранителей» и о том, что осиротевшие человечки, очень тяжело переносят разрыв с родителями, потому что в одиночестве им плохо. Не знавший собственной «матери» Друг вздыхал от чужой тоски и пытался утешить, а на предположения о своей принадлежности к «ангелам» насмешливо хмыкал.

Из вентиляции нептунеанец выбирался крайне редко и, в основном, чтобы поработать за большими компьютерами, которые при всем желании не получилось бы уволочь в шахту. Лишь изредка присоединялся к взрослым компаниям, чтобы расширить свой кругозор…

Без наружного склизкого слоя было неуютно, а человеческое тело, теперь уже взрослое, казалось сухим. Не выручала даже одежда, стащенная и припрятанная в укромных закутках…

Единственный раз, когда Друг явился в таком теле к детям, остался запечатленным на нескольких пластиковых дубликатах совместного фото…

…Однажды всё закончилось страшно и быстро: планета «встряхнулась», и многотонный пласт льда превратил купол приюта в сплющенные развалины. За сутки до этого нептунеанец начал испытывать сильнейшую тревогу с желанием убраться от колонии подальше, но, предположив, что детям тоже грозит опасность, решился остаться с ними. Темнота и холод, упавшие на обитателей приюта вместе с перекрытиями, напоминали могилу.

Скользкому существу удалось выбраться из сплющенной металлической шахты, но Друг даже не остановился зализать раны, метнувшись туда, откуда звали кричащие и стонущие выжившие дети. Было морально тяжко не пробираться среди обломков, а обходить, оставляя без помощи тех раненных, кто не сумел бы выжить — уж в этом хищная натура разбиралась. В темноте дети не видели ничего, и их не пугало склизкое аморфное нечто с щупальцами, с клыкастыми пастями, потому что голос до сих пор узнавался, а руки, какими бы скользкими они почему-то ни являлись, помогали вылезти из смертельной западни.

Четверых. Он сумел вытащить только четверых, потратив уйму времени, а когда, наконец, до приюта добрались спасатели, Другу пришлось скрыться.

Больше половины нераздавленных воспитанников приюта погибло от холода и ожидания, но о выживших люди заботились хорошо, даже о сиротах. Детей экстренно обустроили в уцелевшей колонии до того времени, как за ними явятся родители или опекуны. В первые дни выжившие тайком взывали к вентиляции в лазарете, но ответом служило молчание.

Нептунеанец больше не мог оставаться на привычной территории — слишком тяжко, он по-настоящему горевал. Пришлось собрать немногочисленные вещи и уйти…

…Покинув родную колонию, нептунеанец начал охотиться на другого вида существ в диких льдах и встречать сородичей. Не все встречи оставили доброе впечатление, однако как-то раз попался дружелюбный и разговорчивый собрат. Этот пожилой нептунеанец рассказал о том, что большая часть оставшихся сородичей сейчас живет вблизи космопорта, потому что появилась возможность почти легально занимать места на человеческом транспорте.

Что возникла Компания, осведомленная о проблеме нептунеанцев и позволяющая забирать списанные крейсера на свое усмотрение. На судьбу человеческой части экипажа при этом Компания смотрела сквозь пальцы…

И бывший житель приюта решил проверить слухи, явившись в крупнейший на Нептуне космопорт. Всё оказалось правдой, и смотреть на человеческие лица собратьев по «крови» было странно, но с некоторыми пришлось контактировать ради информации.

На каждый из договорных экипажей Компания тайно пропускала от одного до трех «ксеноморфов», как здесь предпочитали называть нептунеанцев.

Почему компания не давала ксеносам собраться в свой собственный экипаж без людей — неизвестно. Может, ради борьбы с человеческим перенаселением?..

Бывший приютский «призрак» решил занять место на корабле «Skeld».

Увы, стать единственным «самозванцем» в экипаже не получилось — на тот же корабль претендовал второй ксеноморф, крайне чем-то недовольный. Однако при знакомстве этот тип улыбался человечьими губами вполне дружелюбно, что не вязалось с агрессивным запахом крайне опасного нептунеанца. Ноты плавленного металла в феромонах честно сообщали о том, что их хозяин жесток и неумолим.

Что ж, детский Друг все равно не привык никого умолять. Он решил поддерживать нейтралитет.

Вдвоем с агрессивным типом будущие самозванцы подкараулили и убили пару собиравшихся на «Skeld» астронавтов, а, обезобразив до неузнаваемости и спрятав тела, облачились в скафандры покойников.

— Жаль, долбанные чипы никак не приживить.

— Какие чипы?

— Такие… — агрессор опустил руку в мертвечину и вынул крохотный датчик. — У нас не приживаются. Учти.

— Да, я уже понял, — про себя ксеноморф, надевший желтый скафандр, решил, что постарается найти решение чиповой проблемы.

Зато с картами допуска никаких накладок — они изготавливались непосредственно перед посадкой на корабль. Получив свежий, почти горячий кусок пластика с данными, ксеноморф усмехнулся — на фото у него получилось забавное лицо. Как говорили приютские подопечные: «Будто до клозета далеко, а очень хочется»…

Чтобы отвлечься от воспоминаний, нептунеанец посмотрел на позывной. «Лимон» — что ж, такое же слово было мелко вышито на скафандре, значит, его и считала программа.

«Теперь я Лимон, мой цвет — желтый».

Огромный ангар с десятками небольших космолётов буквально кишел цветными суетливыми человечками, спешащими отыскать свою зону вылета. Мигал кислотными маяками погрузочный и заправочный транспорт, гудели прогреваемые двигатели, запаянные в серое работники космопорта отлаживали крио-капсулы — маленькие космолёты должны были доставить это всё на огромные корабли, дожидавшиеся на орбите.

За некоторыми пробегающими астронавтами Лимон чуял слабый шлейф феромонов — сородичи.

На телетрапе, поднимающемся к суденышку «Mini-Skeld», уже мелькал среди цветных красный скафандр второго самозванца. Лимон не стал подходить к нему, остановился за сутулым мужчиной в синем. Тот вдруг свесился на сторону, вглядываясь в соседний подъемник, поднял визор шлема и ликующе заорал:

— ПРИВЕТ, ДЕРЬМО-О!!!

Вдрогнувший от неожиданности ксеноморф краем глаза увидел, что на том трапе на необычный клич среагировал астронавт в коричневой экипировке. Он обрадованно махнул хохочущему синему, после чего с «факами» на обеих руках эпично въехал в шлюз.

— Друган мой, — объяснил Синий стоящему рядом товарищу в светлой-голубой форме. — Позывной «Какао». Всегда над этим ржём.

— Боже… — кратко ответил товарищ.

И Лимон был с ним согласен…

Всего в экипаже оказалось десять астронавтов, личности которых Желтый постарался для себя кратко изучить в первые же дни:

• Красный — второй самозванец, существо с агрессивным запахом, которое любит оружие. Крайне опасен;

• Белый — командир экипажа, ведущий себя сдержанно и невозмутимо;

• Розовая — медик, тихая и мягкая женщина, относящаяся к своей работе с юмором;

• Черный — многофункциональный тип, снующий везде. Кажется робким, но наблюдательный, а потому, возможно, опасен;

• Синий — ремонтник, матершинник, беспардонный и шумный. Поведением похож на Красного, но не кажется опасным;

• Голубой — второй ремонтник, неразговорчивый и скупой на движения. Подозрительный;

• Фиолетовый — рекламщик, тихий человек, источающий неуверенность. Кажется зажатым паникёром;

• Оранжевый и Лаймовая — геолог и биолог, гордящиеся своим браком. Об этих типах Лимон наслушался еще на Нептуне («У нас возраст! СтепенЯ! У остальных одна херня.»), а потому знал: оба шумные и скандальные истерички.

…С неделю «Skeld» удалялся от Солнечной Системы, а самозванцы почти что бездействовали, изучая корабль вдоль, поперек и изнутри, а еще пробуя силы в поломке систем. Они редко прилюдно пересекались друг с другом, да и наедине оставаться с Красным Лимону совсем не хотелось, и мужчина в желтом скафандре много времени проводил в рубке, за бортовыми компьютерами…

На третий день полета капитан пожелал общаться с навигатором и оружейником, и прямо заявил — знаю, мол, кто вы, потому что я куратор от Компании и должен довезти вас до заправочной станции. Нептунеанцы ощущали убитое настроение мужчины в белом скафандре, но могли лишь догадываться о истинных причинах…

Самозванцы сговорились уничтожить медотсек, чтобы избавиться от данных сканирования экипажа, и от медика, знающего про чипы всё. И теракт, разыгранный, как несчастный случай, удался блестяще. Удачное дело воодушевило, а запах крови пряно и вкусно взбодрил…

И после успеха началось быстрое падение остатков всякого доверия между Желтым и Красным, ибо второй, более импульсивный и несдержанный по натуре, не желал дальше продолжать командную работу, поддерживать схему «ты думаешь — я делаю». Воодушевленный Страйк сочинил для себя собственную стратегию, заключавшуюся в подставе других членов экипажа.

— Мы договаривались отравить всех! — шипел Желтый, злой по причине рухнувших планов. Потому что еще в первые дни, выяснив о наличии растений на борту, Лимон придумал добавить свою слизь в богатую удобрениями почву, чтобы получившийся в результате химической реакции газ повлиял на разум людей крайне неблагоприятным способом, и экипаж сам себя потихоньку устранил.

— Не бузи, гуманист! — отмахнулся Страйк с добродушным видом. — Жалеешь, что баб не осталось? Да, с этим я лоханулся… Расслабься, если что — я в сексе намного лучше любой человеческой бабы.

Особь своего вида была, конечно же, приоритетнее в таком вопросе, но Желтый испытывал отторжение к Красному, и тот об этом прекрасно знал — запах не скроешь. Издевался. Что ж…

— Ты знаешь, насколько ты отвратителен? — осведомился Лимон.

Но Страйк не обиделся.

— Лететь долго, — намекнул он. — Ты еще изменишь свое мнение.

И ведь оказался прав, зараза! К концу знакомства Лимон его почти что ненавидел. К сожалению, нептунеанец в алом скафандре обладал той простейшей логикой, позволяющей ему разбираться в человеческих отношениях, и умел добывать из них самое гнусное и тяжкое — страх, недоверие, горечь. Людским ужасом было пропитано всё судно, а периодически Желтый в разных закутках корабля замечал легкий шлейф… совокупления? Красный еще и спать с кем-то умудрялся?

Лимону даже знать не хотелось — это вызывало аналог человеческих рвотных позывов…

За все время совместного путешествия Лимон ни разу откровенно не сообщил Страйку, что презирает его до глубин души, а почему? Попросту и банально опасался за свою жизнь.

О чувствах двое самозванцев не разговаривали, и оружейнику оставалось ориентироваться на запах напарника, а там, как и раньше — отторжение, непринятие, предупреждение не приближаться…

Да, Желтый снисходил до редких переговоров и даже один раз починил скафандр не отличающемуся проворством мелкой моторики рук собрату, но насколько же он при этом ощущал себя некомфортно. Страйк совсем не исправлял ситуацию — однажды подвалил в капитанской крови под скафандром и попытался прикормить к себе сородича, чем опять всё испортил:

— Ну же, я знаю, что ты вскормлен на человечине. Знаю, что тебе хочется. Назови меня «папочкой», тогда я тебе еще мозгов притащу~

— Зачем ты вообще его убил?! — злость пополам с боязнью глушила Желтому все остальные чувства, особенно голод.

— Я прикрывал твою тупую задницу, сломавшую чипы! — полыхнул и Страйк. Они ругались полушепотом в рубке, рискуя спалиться. — Если бы эти олухи догадались побежать к нему и спросить, то узнали бы, что у импостеров чипов нет! Ты мне обязан!

— Ничерта ты от меня не получишь.

Они подрались тогда и были разняты людьми…

Лимон решил, что отныне будет сам за себя. Один. Как родился, как привык…

Он хорошо держался некоторое время… Несколько часов, если уж говорить точно, но весь настрой мигом слетел, стоило только отчаянно закричать увидевшему смерть ребенку. На крик и плач щелкнувшее подсознание нептунеанца выкинуло перед внутренним взором навсегда въевшийся в память эпизод с братской могилой, в которую превратился приют. Было плохо. Больно.

«Помочь», — с этой мыслью он пошел за перепуганным отцом фиолетового малыша, однако в столовке лишь забытые шлемы валялись прямо на полу. Людей не было видно. — «Прячутся», — понял хищник…

Тэшка оказался славным детенышем — при общении с ним сами собой активировались навыки взаимодействия с юными человечками, и пусть этот малыш не являлся сиротой и, наученный отцом, вел себя довольно закрыто, Желтый сразу ощутил, что дитя к нему тянется.

Краем глаза удавалось следить за взрослым Фиолетовым, однако тот уже не противился контакту ребенка с другим астронавтом. Лимона это заинтересовало, ибо он про себя успел подобрать для Тенька емкое описание «опасливый» — доверяющийся рекламщик выглядел, мягко говоря, странно, и не вписывался в устоявшееся представление нептунеанца о нем, как о настороженном паникёре.

«Он даже рядом с Черным не так себя вёл. В чем дело?» — Желтый заподозрил, что Тенёк к нему неравнодушен.

Но оказалось, что это всего лишь симптомы начала псевдоса.

С грозой человеческой психики получилось очень удачно, ведь как раз ее собирался призвать на корабль сообразительный предатель, используя для этого нехитрый химический трюк со слизью в почве. Получаемый в результате газ не опознавался корабельными фильтрами и провоцировал у людей панические атаки…

Морально сломленный Фиолетовый выполнил эту работу и за газ, и за Лимона, и если бы нептунеанец не был уверен в человечности рекламщика, то осторожно предположил бы, что тот — третий предатель, приемлемый напарник вместо бестолкового оружейника, сразу усмотревшего в эпидемии лишь очередной повод поубивать…

Интересная болезнь, которой подвластны только люди. Уникальный случай посмотреть на больного вплотную… Лимон бы не отказался и в разум заглянуть, любопытно же, что там. Сумасшедший человек непредсказуем и опасен, а уж если этот человек до болезни отличался сообразительностью…

«Надо было дать ему выброситься», — испуг, яркую вспышку страха ощутил ксеноморф, когда избавившийся от полоумия во взгляде Фиол ворвался к нему в комнату и потребовал раздеться. О, навигатор много мыслей успел передумать о причинах такого приказа, но главное опасение стучало набатом: — «Он вспомнил увиденное и догадался про меня».

От стресса слизь начала вырабатываться активнее, и в скафандре чуть ли не хлюпнуло. Сердито втянув все обратно через поры, Лимон действительно разделся, стараясь двигаться как можно спокойнее, даже снисходительно. Но он все же прокололся…

«Я что-то сделал не так», — позволив гостю рассматривать человеческую версию себя, не отличавшуюся мышечной массой, как у того же Страйка, Желтый покосился на полку и испугался вторично — свернул скафандр так, как нельзя было. Стоило на минутку поддаться эмоциям, и сразу такой прокол!

К счастью, ослабленный болезнью рекламщик ничего не заметил или же не предал случившемуся значения.

«Что он искал?» — вспомнив раннее предположение о симпатии и связав его с некоторыми особенностями поведения Фиола сейчас, Желтый предложил заняться сексом. Опыт с людьми нептунеанец получил еще в приюте, когда достаточно освоился со своей личиной: опыт не с детенышами, конечно, а со взрослыми особями, к которым иногда заявлялся в компании — работники приюта периодически «расслаблялись» самыми разными способами, иногда даже незаконными. На законность и моральную сторону вопроса хищнику было наплевать, он просто изучал людей и свои собственные возможности, и выяснил, что столь любимые двуногими сношения ему самому не приносят большого удовольствия. И вообще, долго держать человеческую форму без всякого прикрытия, каркаса из одежды, «аквариума» — неуютно, жутковато, крайне напрягает. Не расслабление, а сплошная работа.

Так что простодушный отказ рекламщика удовлетворил самозванца, а возможность вернуться поскорее в скафандр и вовсе обрадовала. Лимон понял: человек пришел в его логово, чтобы выяснить что-то ПРО СЕБЯ, не про предателя.

Но вот на предложение «ходить вместе» навигатор как-то не рассчитывал.

«А что,» — появилась шальная мысль, — «получше Страйка был бы напарник. И устранить не в пример легче…»

Но это требовало тщательного обмозгования, и Лимон не стал скоропостижно соглашаться…

Тем неожиданнее для него пришлось появление Фиолетового, пахнущего, как сородич — слабо, но довольно приятно.

«В смысле?..» — не утерпев, Лимон прижался к человеку, чтобы разобраться, что за пантомима такая. И через четверть минуты уже был огорчен и разочарован: Тенёк всего-навсего где-то вляпался в слизь Красного, которая потом вступила в реакцию с моющим средством и утратила часть характеристики. А въевшаяся в тканевую оболочку скафандра кровь добавила пикантности.

Поглаживания, которыми одарил его рекламщик, были слегка приятны, но не более.

«Ищет экзоскелет», — лениво подумал нептунеанец, загодя вернувший в скафандр мягкие детали каркаса. Это снижало гибкость, но вот, пригодилось…

«Красный снова прокололся. Люди знают про слизь», — судьба Страйка теперь находилась в руках более слабого нептунеанца, и тот делал трудный выбор. С одной стороны, Красный всё-таки сородич, мерзкий и жестокий, убийца и насильник… но свой по сути. С другой стороны — два астронавта молили о помощи, взывая к человечности Лимона, которой у него никогда не было по-настоящему — лишь имитация.

Желтый решил помочь людям избавиться от второго нептунеанца — возможно, это спасет жизнь самому Лимону в будущем, ведь несложно догадаться, на ком Страйк стал бы срывать агрессию после кончины экипажа…

«Теперь нужно убедить людей в том, что самозванцев больше нет», — новый план действий, который пока что неясно, как выполнять. — «Не хочется очутиться на месте Страйка…»

Несмотря на то, что расправа над Красным самозванцем не в лучшем смысле впечатлила Лимона, тот позволил Фиолетовому ночевать рядом. Что это, зародыш доверия? Понимание того, что если Фиол вдруг убьет навигатора, то сам долго не протянет? Жалость к слабаку? Всё сразу?

Ночью нептунеанец проснулся, как от толчка, и сквозь щелочки меж веками увидел, что Тенёк нависает над ним и смотрит. Неподвижно, молча, жутковато.

«Что у него с глазами?» — обычно светлые радужки рекламщика сейчас выглядели крупными и черными. Лимон вспомнил приютские разговоры: да, что-то о населении Сатурна, частично научившемся видеть в темноте. То есть, у Фиола просто очень расширились зрачки.

«Надо было изучить его получше, прежде чем подпускать вплотную…»

Что бы неспящий человек ни задумывал, делать это он не стал, а лег рядом и вскоре отключился.

Повернувшись под его рукой, Лимон бегло провел внешний осмотр на предмет у соседа по постели еще каких-нибудь «сюрпризов» кроме зрения, болтовню о котором ранее пропустил мимо ушей…

Кстати, уши. У человека они были купированы — по два квадратных выреза на каждой раковине. Так на захудалых людских колониях клеймили несовершеннолетних за попытку нелегально покинуть планету. Насколько ксеноморф помнил из подслушанных приютских сплетен, за вторую такую попытку уши отрезались полностью. Похоже, Фиолу либо одного раза хватило, либо во второй его не поймали.

«Значит, нарушитель правил. Не такой безобидный на самом деле, как выглядит. Не повезло Тэшке, его папа не ангел…» — навигатор нахмурился и уставился в потолок. — «Зачем мне расстраиваться по этому поводу? Я же не собирался дружить с человечеством.»

Довериться на этом судне, как оказалось, вообще никому нельзя, и в этом ксеноморф убедился утром, осознав, что раскрыт — Фиолетовый не только продемонстрировал свою осведомленность о сути Лимона — невербально, однако достаточно откровенно, — но и влез в личные вещи, расстроив конкретно этим поступком намного сильнее.

Предполагая немедленный призыв Фиолом остальных людей на обсуждение, навигатор напрягся и приготовился спасать свою жизнь, но Тенёк почему-то не выдал его.

Непонимание аурой висело вокруг предателя, пока внутри него ворочался тяжкий, но привычный страх за себя.

«Оставшиеся члены экипажа ненавидят рекламщика. Надо лишь подтолкнуть их к решению», — такой вариант поведения нептунеанец рассматривал, однако сомневался в его успехе: — «Но вдруг они поймут, что я натравливаю их? Мне лучше затаиться?»

Тенёк сам «вызвал огонь на себя», не дожидаясь, пока супруги или предатель дозреют до суда и голосования. Вступив в неравный бой с превосходящим количеством оппонентов, рекламщик в фиолетовой броне ожидаемо проиграл.

«Он что-то задумал», — понял нептунеанец, поймав остатки внимания умирающего человека, сквозь бронированное окошечко шлюза адресованные именно ему. — «Что-то опасное для меня?» — вряд ли простой рекламщик сумел бы заминировать каюту, хотя кто его, темнилу, знает…

Но выяснилось, что сатурнянин поступил подлее, переплюнув все изощренные подозрения Лимона — он подарил самозванцу своего ребенка. Мол, вот результат твоих деяний, от сирот ушел — к сироте пришел, живи теперь с этим, как хочешь…

Или Желтый изначально всё не так понял?

Он не желал смерти невинному человеческому юнцу, однако и отправить его на Полюс с остальными детьми не мог — увы, но Тэшка видел много того, чего не следовало бы, и это означало, что его попросту нельзя отдавать людям. Что ж…

«Теперь это мой детеныш», — сообщил себе ксеноморф, обнимавший успокоившегося от живого тепла спящего малыша. Непривычно, ненормально — в приюте нептунеанец, будучи «призрачным Другом», никого из малышей не прижимал к себе. — «Мой детеныш…»

Мысль осознавалась и впитывалась неторопливо, несколько минут, а тело работало словно бы на автопилоте: тщательно запереть комнату с ребенком, чтобы никто не вошел и не вышел, после чего отнести долгожданные простыни взмыленным астронавтам и выслушать их визгливую ругань по поводу задержки, помогая с перевязкой раненной руки геолога…

«А зачем? Я этих людей оставлять в живых не собираюсь…» — мелькнуло и пропало под грузом главных дум.

Одинокому ксеноморфу неоткуда было получить совет по полноценному выращиванию человечка — не Лаймовую же спрашивать, это попросту опасно для Тэшки! — но Лимон не успел развернуть исследования на бортовом компьютере по данной теме.

Навигатор как раз шел в рубку к излюбленным мониторам, как древние инстинкты, заложенные поколениями, расшевелились глубоко внутри и вылезли наружу.

Детеныш голоден — осознала та часть ксеноморфа, которая раньше редко заявляла о себе и всё скудными намеками.

Для потомства срочно требовался питательный кокон.

Лимон даже вспомнил собственное детство и вкус такого кокона — заботливо полупереваренное неведомым родителем мясо, заклеенное в мешок из поплотневшей слизи…

Ксеноморф опомнился как раз в ту минуту, когда на полу прачечной комнаты сосредоточенно вгрызался в окруженное рассыпанным постиранным бельем еще содрогающееся теплое тело Лаймовой, стараясь выбрать для потомства куски посочнее, попитательнее. Желтый шлем скатился с головы, скафандр на груди распахнулся, высвободив пасти, с чавканьем перемалывающие печень.

«Так, стоп. Человеческих детей таким кормить не стоит», — посмотрев на умершую женщину, хищник убрал ладонь в изжеванной перчатке от ее рта. Поедал заживо, по велению предков — столько стараний впустую… — «Да, это просто мясо. Но нельзя. Детеныш может догадаться и испугаться».

Но самое плохое случилось бы, если б Тэшка вдруг привык к человечине. Раздобыть ее скоро станет намного сложнее…

Самозванец проглотил недожеваный кусок и встал.

«Раз уж начал, следует закончить», — стараясь не следить багровыми пятнами, он вытер уроненным женщиной полотенцем потёки со скафандра, застегнулся, напялил шлем и спрятался рядом с дверным проемом, оставив мертвого биолога в поле зрения любого, кто войдет. Поднял мегафон и сказал первое, что пришло на ум:

— Внимание: проблема в отсеке обеззараживания! Обнаружена утечка химикатов!

И притих в засаде.

Грохот ботинок бегущего человека разнесся эхом по пустым коридорам через пару минут, но не заглушал воплей Оранжевого, испуганно зовущего свою жену. Вот ботинки скрипнули, затормозив, и раздался хрип — мужчина увидел тело в кровавой луже. Крикнув что-то — должно быть, имя супруги, — Оранжевый подбежал к убитой и тяжело брякнулся на колени рядом, застонав сквозь зубы из-за отдавшейся в перелом боли.

Из укрытия Лимон хорошо видел сгорбленную широкую спину Оранжа, одетого в «пижаму», и толстую потную шею с натянутой перевязью из простыни. Задыхающийся от боли и отчаяния геолог не успел даже толком рассмотреть увечья жены, потому что бесшумно приблизившийся из засады хищник коротким рывком сломал человеку шею, не размениваясь на выпускание щупалец или зубов.

Простыни — самый ходовой товар полёта, еще две отправились с покойниками в космос. Лимону оставалось включить робота-уборщика и поставить свой скафандр на очистку, перед тем как отправиться в столовую за нормальной пищей для детеныша.

Будучи уверенным снаружи, ксеноморф внутри испытывал целый спектр эмоций, от осторожной радости по поводу устранения экипажа, до страха перед дальнейшим одиноким полетом далеко-далеко, да еще и на старом корабле.

«Тэшка хороший, но серьезно помогать с ремонтом он не сможет», — тем более, что первые дни ребенку наверняка будет не до обучения ремёслам. — «Я должен сообщить ему, что его отец погиб…»

***

Семнадцать суток спустя корабль «Skeld» вошел на орбиту планеты Полюс, но, проигнорировав свою главную цель — посадку, лишь аварийно отстыковал отсек и отправил его в предполагаемую зону приземления. Бортовые компьютеры разрывались от попыток изумленных колонистов докричаться до экипажа, но связь шла помехами, и ответа судно не давало.

Сброшенный отсек благополучно сел на крепкий промороженный грунт с помощью крохотных посадочных двигателей и огромных парашютов. Колонисты Полюса вскрыли герметичные двери, выдержавшие испытание атмосферой, и поразились: всего четыре капсулы крио-заморозки из ожидаемых пятнадцати и лишь половина того груза, что обещала прислать Компания.

В капсулах спали дети…

— Теперь мы совсем одни? — маленький ребенок в фиолетовом скафандре смотрел на удаляющийся шар планеты, прилипнув к большому окну в столовке космического корабля. В вопросе промелькнула грустная нота. — Почему ты не оставил с нами хотя бы Розовую? Ты говорил, что ее мама была доброй, значит, и она добрая…

— Чтобы вдвоем вы разнесли весь корабль? — усмехнулся Лимон, возвышавшийся рядом. Он тоже следил за Полюсом, планетой, на которую никогда не собирался приземляться. — За тобой-то не угонишься… Особенно, когда зубы чистить пора.

Ребенок сморщил переносицу и забавно фыркнул, выражая свое отношение к умыванию в целом. С одной стороны, его капризы экономили моющие средства, но с другой стороны, с правильной, Желтый не собирался поощрять глупости.

Из коридора донеслось привычно-жизнерадостное «блап-блап!» собаки, которую ксеноморф решил оставить в компанию к человеческому детенышу. Не прогадал — с неунывающим животным Тэшка вышел из фазы глубокого горя по отцу уже на третий день и начал проявлять какой-то интерес к жизни и происходящему вокруг. На пятый день ребенок взялся помогать нептунеанцу с сортировкой груза в хранилище и крио-отсеке, и вместе они решали, что оставить себе, а что отправить на Полюс.

Потому что малышу тогда уже было известно — он на планету не попадет…

В принципе, жить с человеческим детенышем, который угодил в руки не «с нуля», а в уже мозговитом возрасте, оказалось не слишком сложно в техническом плане. Следить за тем, чтобы поел и умылся, запретить приближение к опасным зонам, вылавливать иногда по всему кораблю вместе с взбалмошной псиной — в каком-то роде даже забавно, развлечения среди унылых будней. Желтый изредка размышлял о том, как бы проходил полёт в полном одиночестве, и приходил к выводу — скучно.

Унылые серые стены коридоров теперь пестрели цветными рисунками, не слишком умелыми, но старательными — Лимон с чистой совестью не отдал колонистам Полюса краски и всяческие маркеры, несколько коробок. Конечно же, бывший приютский «учитель» хорошо знал, что детские увлечения — явление недолговечное. Ничего страшного, на этот случай в рюкзаке с барахлом Фиолетового семейства оставалось голографическое пианино, да в ящике с вещами ранних покойников — фотоаппарат Синего. А еще на судне имелась куча всякого хлама для изготовления поделок, и тянулись трубы, подходящие для лазанья по ним и физкультуры…

Днем дитя, умело занятое всяческими делами или слушающее рассказы «дяди Лимона», не скучало. Проблемы иногда возвращались после отбоя в виде тоски по утраченной прошлой жизни, и Тэшка в своей спальной нише принимался всхлипывать и утирать глаза уголком простыни. Ксеноморф утешал его, как умел, иногда оставался даже ночевать рядом или позволял лечь спать с пушистой светло-синей зверюгой. Так себе замена папы и мамы, но всяко лучше, чем если бы детеныш попал в руки ожесточившихся от страха астронавтов или Красного, например. Иногда Страйк снился самому нептунеанцу, и это были тяжелые жуткие сны, от которых хотелось избавиться поскорее…

— Дядя Лимон, ты часто думаешь о папе?

— О твоем или моем, кроха?

— О моем, ты же говорил, что своего не знаешь…

— Редко, — честно ответил ксеноморф. Иногда Фиолетовый являлся во снах, стоял рядом и молча смотрел, и были эти ночные видения ненамного лучше кошмаров со Страйком…

…Еще через две недели полета Лимон был готов с гордостью продемонстрировать своему мини-экипажу результат долгой и кропотливой работы — специальный код для бортового ИИ, который убедил систему в постоянном излучении био-чипа по всему судну. То есть, теперь самозванец мог, наконец-то, взаимодействовать с реактором, с пушками и бластерами, со множеством инструментов и, главное — с мусоросбросами. Больше никакого скапливания отходов в буфере!

Более того, даже Тэшка теперь мог проворачивать все эти манипуляции — что ему тут же было велено не делать без разрешения.

На торжественном сбросе хлама ребенок похлопал в ладоши, хотя так по-прежнему и не понимал полностью причин, по которым раньше возникали трудности. Лимон не спешил раскрывать свою суть, начав с простого объяснения: «Я коренной нептунеанец, система таких не любит»…

***

— Дядь Лимон, в окна теперь совсем звезд не видно, только какие-то пятна вдалеке…

— Это потому, что мы покинули пределы галактики. Вот, посмотри на мониторы, это вид с задних камер, следящих снаружи за двигателями.

— Ого! Как красиво!

— Такое стОит зарисовать, неправда ли? ~

— Да!.. Но…

— Что тебя тревожит?

— Если ты говорил, что люди остались в этой галактике, то там, куда мы прилетим, я буду совсем одним человеком?..

Чернота беззвездных пустошей окутывала судно, и стены еле слышно поскрипывали от перепадов наружных температур. Очень холодно. По мере приближения к другой галактической спирали вернется и подобие тепла от звездных лучей. Там будет не только тепло, а еще новые планеты, новая жизнь во всех ее проявлениях, и множество угнанных ксеноморфами кораблей.

Лимон догадывался, что он не один такой, кто привезет «живой груз» в виде растений и зверья, человеческих детей, крио-спящих, а то и вовсе живых сознательных астронавтов. Несложно также догадаться, что не все нептунеанцы, да и прочие космические пираты, собирались распорядиться с пленными существами по-доброму.

«Игрушки, рабы, пища…» — что ж, никто не обещал, что будет легко.

— Нет, ты не один, — заверил ребенка нептунеанец в желтом, солнечном скафандре, потрепанном временем и врагами. — Не бойся. Я никому не дам тебя в обиду, даже одиночеству.