Сегодня в Анвиле было сумрачно, но сильный ветер доносил до берега цитрусовые ароматы с Саммерсета, напоминая о близости земель вечного лета. Вериния поспешно подошла к окну и прикрыла ставни, но брызги прибоя успели влететь в комнату и опуститься к подножию небольшой статуи, стоявшей в глубокой нише. Мраморный пьедестал покрылся солёной росой, а несколько ярких звёздочек засверкали на изящном кварцевом черепе ожерелья. Жрица нахмурилась, подошла к изваянию и коснулась украшения своей богини. Весёлые искры тут же померкли, ничто больше не мешало завершить ритуал, придуманный ею уже давно. Вериния наклонилась к столику, открыла флакон чёрного стекла и опустила небольшую кисть внутрь. Тонкий беличий волос пропитался густой кровью, и белые ступни статуи получили алые сандалии. Теперь всё. Теперь можно снова попробовать призвать таинственного Принца.
Этот ритуал жрица проводила каждый год, терпеливо ждала ответа и, не получив его, смиренно продолжала своё служение. Но сегодня был особенный день. Тринадцатое Начала Морозов. И сегодня же она добавила тринадцатую бусину в ожерелье. Это совпадение вселяло надежду, что Мефала отзовётся на её призыв.
До первого луча солнца, отразившегося в морской воде, Вериния сидела у подножия статуи и ждала. Но богиня не отозвалась ей и в эту ночь. Жрица встала с колен и открыла ставни, впуская солёный ветер в комнату. Затем обернулась и снова подошла к изваянию. Ожерелье из черепов голубого кварца покоилось на груди богини между двух ниток самого дорогого чёрного жемчуга. Каждая бусина в этих украшениях означала принесённую ею жертву и чью-то смерть. Жемчужины были здесь больше для красоты и нанизывались, когда смерть была случайна или необходима для устранения свидетеля. А изящные черепа жрица добавляла, когда ей удавалось принести настоящую жертву.
Она знала, что Принцу по душе убийство из ненависти или кого-то знаменитого. Но ненависть давно перегорела в её сердце, а подобраться к особо знаменитым людям или не людям ей было трудно. Тогда она решила, что будет приносить богине в дар красивую или необычную смерть. Каждая её жертва была особенной, Вериния никогда не повторялась.
Жрица погладила блестящие бусины, опустила полог, закрывающий нишу, и глубоко вздохнула. Нет, она не роптала. Если богиня не отозвалась, значит, ей мало тех жертв, что уже принесены. Нужно ещё. И вздох её означал лишь печаль оттого, что надо снова идти в Храм. Вериния посмотрела в зеркало и усмехнулась. Никто в городе, да и во всём Тамриэле, не знал о её тайном алтаре. Никто не подозревал, что самая красивая жрица Дибеллы, с ангельским лицом и фиалковыми глазами, служит совсем другой богине, и что все странные и трагические смерти, случавшиеся во владениях Золотого Берега и за его пределами, были её жертвами Принцу.
Вериния ещё раз вздохнула и пошла в купальню, неся в руках тонкое полотенце и сандалии. Гладкие мраморные плиты бассейна, уже согретые солнцем, ласкали изящные ступни танцовщицы. Она остановилась ненадолго у бортика, опустилась на две ступеньки, пробуя воду ногой, и скользнула в объятия прохладных и прозрачных струй. Лёжа на спине и глядя в синее небо сквозь ветви буйно цветущей альталимби, привезённой когда-то с Саммерсета, жрица слушала шелест морских волн и шумную возню служанки на кухне. Вериния редко вспоминала свою жизнь до того времени, как поселилась в этом доме, но сегодня надо было припомнить все жертвы, принесённые богине, чтобы не повториться. Вместе с ними неизбежно вспоминалась и собственная судьба, не сулившая ей от рождения ничего хорошего.
Родилась Вериния в Портовом районе Имперского города и росла в этих трущобах тринадцать лет. Отца своего она никогда не знала, а Сильвия всегда отказывалась что-то рассказать дочери, говорила, что он был такой мразью, что лучше и безопаснее для них всех не знать о нём ничего.
Когда Веринии исполнилось пять лет, Сильвия вышла замуж за местного рыбака. Его звали Тертием. Девочка видела, что нет у матери любви к мужу, но уже тогда понимала, что без его поддержки они бы не выжили.
Тертий был вдовцом, и от первого брака у него остался восьмилетний сын. Сводную сестру Руфус почти не замечал, она была ему неинтересна, но это не огорчало Сильвию. По крайней мере, пасынок не обижал дочь и почти всё время проводил либо с друзьями, либо с отцом. Вериния же росла без подруг (девочкам из Портового района вообще было не до игр), много помогала матери по дому и на рынке, где Сильвия продавала рыбу, наловленную мужем.
Однажды девочка пожалела одного старого данмера и, пока мать не видела, отдала ему бесплатно две рыбины. Валс приехал в Имперский город, чтобы открыть небольшой магазин, но в первый же день у него украли все деньги, и он остался без средств. Потом, правда, он всё же открыл маленькую лавочку, где продавал подержанные вещи. Данмер сказал ей, что ему пришлось продать одну очень ценную книгу, чтобы получить достаточно денег и начать своё дело.
С тех пор Вериния часто забегала в лавку старьёвщика и за пару-тройку рыбин могла послушать интересные сказочные истории, коих Валс знал очень много и охотно рассказывал. Со временем знакомство это переросло в странную дружбу ребёнка и старика. Данмер привязался к девочке и даже научил её грамоте. А потом и книги для неё стал покупать. Подарить их он, конечно, не мог, но перед тем, как продать, давал читать Веринии.
Когда девочка немного подросла, пришло время для иных, уже не сказочных историй. Данмер стал рассказывать о древних богах и обычаях своего народа. И тогда Вериния впервые узнала о существовании Принца. С тех самых пор Мефала заняла в её мыслях главное место. Валс однажды показал ей богато одетого данмера в порту и сказал, что он служит богине. Девочка с большим интересом и даже восхищением выслушала объяснения – в чём именно состоит такое служение. Одно только огорчало: Валс сказал, что в Орден её не примут, потому что она человек.
В год, когда Веринии исполнилось тринадцать лет, произошли события, навсегда изменившие её жизнь и положившие начало её служению. В начале года умер от странной скоротечной болезни её брат Руфус. Отчим, конечно, пытался помочь и даже потратил деньги из своего запаса, рыбак всегда был прижимист, но в этот раз не скупился на оплату лечения. Однако никакие лекарства не помогли. После смерти сына Тертий ушёл в запойное пьянство, перестал выходить на промысел и поставил оставшееся семейство на грань нищеты.
Вскоре с той же странной болезнью слегла и мать. Вериния упрашивала отчима дать денег на услуги лекаря, но тот только ругался, говорил, что всё равно ничего уже Сильвии не поможет, и денег, конечно, не дал. В тот памятный вечер они сильно поругались, Тертий ударил падчерицу, но девочка не стерпела и ударила его в ответ. Этот, почти невесомый, пинок привёл рыбака в бешенство, он схватил нож, и Веринии пришлось бежать из дома. Отчим погнался за ней, но девочка успела спрятаться в прибрежных зарослях, куда прибежал и Тертий. Однако найти беглянку так и не смог. Он поскользнулся на мокрых камнях, неловко покачнулся и упал у самой кромки берега, а потом затих.
Вериния выбралась из укрытия, подошла к нему и опустилась рядом на колени. Тертий был без сознания, но ещё дышал. Тогда девочка, собрав все силы, подтащила отчима ближе к озеру, перевернула и опустила его голову в темную воду лицом вниз, придерживая рукой затылок. Тело дёрнулось всего несколько раз в слабом сопротивлении и обмякло. Вериния толкнула голову поглубже и поднялась. Оглядев пустынный берег, девочка во весь опор побежала к дому: она уже давно знала, где находится тайник с деньгами.
В их маленькой хижине было тихо, время близилось к утру и все огни погасли, но её это не смутило. В темноте она видела чуть хуже, чем при дневном свете. Добравшись до тайника, Вериния быстро достала потёртый кожаный кошель и, прижав его к груди, поспешила к выходу. По дороге девочка заглянула за занавеску, где стояла кровать родителей. Старые половицы громко скрипнули под ногами, словно разорвали тишину. Девочка вздрогнула и подошла к изголовью постели. Не услышав слабого хриплого дыхания матери, она отбросила деньги и зажгла свечу. Женщина лежала неподвижно, потускневшие тёмные глаза уставились невидящим взглядом в потолок. Сильвия была мертва.
Вериния слабо всхлипнула и закрыла руками лицо. Слишком поздно. Деньги, которые она добыла сегодняшней ночью, пойдут не лекарю, а гробовщику. Девочка бережно укрыла одеялом тело матери и села у окна дожидаться рассвета. С первыми лучами солнца она уже бежала по узкой тёмной улочке в лавку старьёвщика. Валс был единственным на всём свете, кто мог разделить её печаль. Данмер всегда поднимался рано и уже не спал.
- Что-то случилось, Ринни? – с порога спросил он, закрывая за нею дверь.
- Сегодня ночью умерла мама, - тихо ответила девочка, опустив глаза.
- А где Тертий? – поинтересовался данмер, снимая покрывало с маленькой витрины.
- Не знаю, - пожала плечами Вериния. - Может быть, уже кормит рыб.
- Он тоже умер?
- Откуда она у тебя? – вместо ответа спросила девочка, увидев на витрине небольшое изваяние из мрамора.
Конечно, образ Мефалы она узнала сразу и подошла ближе, рассматривая изящную работу неизвестного скульптора.
- Вчера заходил один моряк, - коротко ответил Валс.
- Ты хочешь её продать? – удивилась Вериния.
- Её вряд ли кто-нибудь купит, - усмехнулся данмер, - но скульптура хорошо украшает лавку.
- Ну а вдруг? – глаза девочки округлились. - Не продавай её, Валс! Спрячь. Я потом куплю её сама.
- Потом?
Красные, как угли, глаза сверкнули и остановились на лице девочки.
- Сегодня я похороню маму, - вздохнула Вериния, - А потом уеду отсюда.
- Куда же ты собралась?
- В Анвил. Когда устроюсь там, то пришлю за ней кого-нибудь, или приеду сама и заберу.
- Зачем это тебе, дитя моё? – устало спросил старик.
- Я хочу служить Принцу, - твёрдо сказала девочка. - Сегодня я принесла Мефале первую жертву.
- И кто это был? – с недоверием усмехнулся Валс.
- Тертий.
Вериния не боялась говорить, и даже была уверена, что данмер не выдаст её.
- Как ты его убила? - деловито нахмурился старик.
- Утопила в озере. Он был пьян.
- Но зачем?
- Я ненавижу его! Ненавидела… Потому что он не хотел давать денег на лечение мамы. И потом хотел убить меня. А теперь я хочу проститься с мамой и уехать. Ты мне поможешь?
- Помогу, Ринни, - странно улыбнулся Валс и опустился на скрипучий табурет.