Прекрасный в своём уродстве

 Ведьмы разбудили и призвали его. Ведьмы укрепили его тело, дали ему человеческие чувства и отпустили в мир. Ведьмы сказали, что он может делать всё, что захочет, и он выбрал жизнь. Ему нравились люди. Ему нравилось имя, которым они его нарекли, нравилось наблюдать за ними, быть одним из них. Люди забавные. Они жестоки к себе и другим, иногда слишком наивны, а порой до жути подозрительные и напряжённые. Они не могут усидеть на месте, вечно во что-то вляпываются, глупо ссорятся, мирятся и снова ссорятся. Люди вообще глупые. Ему нравилось быть глупым.

Давным-давно он водился с богами, служил вестником между земным и небесным мирами, а теперь застрял в одном из них и совсем не хочет выбираться. Богов уже не чтят. Боги либо мертвы, либо сосланы куда подальше, а земной мир так прекрасен в своём уродстве! Он отказался от своего происхождения и учился просто быть. Люди, сами того не подозревая, становятся лучшими учителями во всём, что касается обычной жизни. У него был круг «своих», в который он идеально вписался, при этом оставшись собой. Дерзость, эпатаж и вычурность образов. Они слишком выделяются, но без них общество бы потеряло значительную часть своего окраса. Он подозревал, что не он один решил укрыться в этом параде странностей и безумия.

Встретился с самым интересным человеком в своей жизни он совершенно случайно. Их познакомил старый приятель, попросивший помощи. Он помнил, как этот человек смотрел на него. Заинтригованный, с криво сидящими на носу очками и смешно взъерошенными волосами, в которые, как видно, совсем недавно запускал пальцы, размышляя над трудной задачей.

— Калигари, - представился он, протянув ладонь для рукопожатия. Забавный людской жест. – Можно просто Валентин. Валик.

— Можно просто Дима.

Позже выяснилось, что Дима был слишком похож на Грома. Наверное, из-за этого они и подружились. Ни один из этих доморощенных супергероев не мог спать, если на улице оставался хотя бы один преступник. Валик понял это, едва взглянув на них. Как и то, что эти знакомства принесут ему много интересного, пусть и не самого приятного, опыта. Тяжело оставаться в стороне рядом с такими людьми. Волей не волей, вскоре ты оказываешься втянут в самую гущу событий, даже если они утверждают, что стараются защитить тебя от этого. Они и правда стараются, но, вообще-то, это просто не в их силах.

Дима... Приятный. Более сдержанный, нежели Гром, он мягче, сговорчивее, романтичнее, но такой же сломанный. Пока Гром охотился на Разумовского, Дубину сильно досталось, но о его ментальном здоровье никто не позаботился. Потому что он не поехавший народный герой. Он - всего лишь его стажёр. На Диму сыпят самые сложные дела, Диму отправляют заниматься чёртовщиной, Диме звонит Гром, Диме звонят по поводу Грома, Дима адски устал и скоро сам начнёт резать глотки. Вале его искренне жаль.

Сначала это не было ухаживанием. Валентин просто пытался помочь. Достать информацию по делу, занести кофе и поинтересоваться, как самочувствие, если вдруг оказывается неподалёку, выслушать. Это ведь такая мелочь, правда? Кажется, люди называют это "дружеские взаимоотношения". Он заботился о человеке, которого бросили, при этом оставшись рядом. Валя отправлял его спать, если заставал Диму за полночь засидевшимся в Райдо и выглядящего так, словно только что победил смерть, - снова, - и старался вытащить хотя бы в это самое Райдо, когда у них совпадали выходные, потому как отдых отдыхом, а бледная кожа Димы требовала хотя бы ничтожного питерского солнца. Дима не возражал, а если и возражал, то больше для вида, чем от нежелания куда-то идти. Валю он всегда встречал с лучезарной улыбкой, затмевающей это самое солнце. Они очень много говорили. В основном говорил Дима, потому что ему этого, кажется, в повседневной жизни очень не хватало. Наверное, тяжело быть человеком, которому для счастья нужна банальная капля внимания. Валя ему эту каплю давал. А потом стал давать намного больше.

— Тяжело, наверное, когда твой парень - полицейский, - спросила Уля, подперев голову руками и бросив на Валю заинтересованный и лукавый взгляд.

— Тяжело, когда твой парень - древняя божественная сущность, - буркнул он в ответ и сделал последний глоток кофе из своей чашки.

— О, несомненно, это усложняет жизнь.

На самом деле, не особо. Вале бы в пору сниматься в новом эпизоде "Сверхъестественного", а не смотреть его в обнимку с Димой в своей квартире, ему бы проводить древние ритуалы на Бельтейн и Самайн на поляне посреди ночного леса, а не тащить домой три пакета с продуктами на Новый Год, ему бы пытаться захватить мир и вернуть былую силу, а не усаживать Дубина себе на бедра, стягивая с него светлую рубашку, ему бы плясать с нечистью во тьме, купаясь в горячих отблесках костра, но Валя "купается" только в горячем душе, в который шутливо зовёт с собой Диму, а Дима идёт. У Димы щеки огнём горят. Пока он неуверенно расстёгивает пуговицы на своей рубашке, - потому что они не виделись с неделю и Дима поехал к нему со службы, даже не заехав переодеться, - Валя наблюдает, опершись задом на стиральную машинку. У него на лице восторг неописуемый и совсем не из-за того что Дубин так очаровательно краснеет под испытующим взглядом, а потому что он весь такой сдержанный, вечно официальный, бойкий и ласковый, потому что Дима Дубин просто есть.

Дима свет не любит и когда они вдвоём даже шторы задёргивает. Валя с ним не спорит никогда, потому что ему, если честно, не так уж и нужно видеть, пусть иногда и очень хочется, потому что Дима, без сомнений, красивый. Он кажется таким хрупким - смотри, прикоснёшься не так и сломаешь. Валя иногда напрочь забывает, что он полицейский, но под рубашкой подушечки пальцев находят крепкие мускулы. Осознание того, что если Диме захочется, Валентин окажется прижат к любой поверхности с такой силой, что вряд ли сможет самостоятельно освободиться не напрягает. Потому что даже если Диме захочется, он сначала попросит. Очередная милая его черта - он всегда просит разрешения.

Теперь Валя может видеть. Не в полумраке комнаты, благодаря только неплотным, пропускающим крохи света шторам, а даже в через чур ярком освещении ванной комнаты. По Дубину видно, как сильно ему хочется выключить грёбаный свет, но если он это сделает, то все это мероприятие закончится переломанными шеями. Вале от одежды избавится проще, у него нет этих дурацких пуговиц в необъятных количествах. Преимущество футболок. Валя вообще-то не такой уж и щуплый, но в сравнении с Димой, закалённым годами службы, кажется очень тонким. У Вали кожа исписана чернилами татуировок, у Димы же - испачкана белёсыми шрамами. У него шрамы везде, но о том, как он их получил, он не распространяется. Вале кажется, что в этом как-то замешан Гром.

По двум прижавшимся друг к другу телам бьют горячие струи. Вода - почти кипяток, но это то, что сейчас нужно. Дышать тяжело. Не только из-за тяжёлого горячего воздуха внутри кабинки. Совет будущим поколениям: чтобы получить красивого мужика, возьмите мужика и намочите его. Красивый мужик готов! Дима был красив даже в абсолютно сухом виде, но этот факт совсем не облегчал Вале жизнь. Дубин без очков менялся, Валя к нему такому ещё не привык, но в голове у него все равно творилось то же самое, что и всегда. Дима с усилием тёр кожу там, где на ней бледными полосами светились шрамы. Диме кажется, что на этом месте грязь, что если потереть чуть сильнее, она смоется без остатка. Он её ненавидел. Каждый шрам - как штрих неумелого художника. Портит картину. Он пытается штрихи стереть, но с этой бумаги ничего не убрать, она впитывает, не отпускает. Она напоминает о них ноющей болью в колене холодными вечерами и мигренью. Диме не нравится, что Гашпаров видит эти несовершенства, эти ошибки, его, Димы, ошибки в том числе. Гашпаров никогда не думал об этих шрамах как о грязи, и не подумает никогда. На самом Вале даже шрама от аппендицита нет, ему такими вещами страдать по статусу не положено, и эти шрамы они... восхищают. Другого слова нет. Валя смотрит на крепкий торс, широкие плечи, и восхищается. Потому что Дима - живой. Не смотря ни на что живой. В каком-то смысле, даже живее Вали, который, будь его воля, к каждому шраму прикоснулся бы губами, забрал бы ноющую боль сломанных надежд и ожиданий, тоску и страх, забрал и запечатал в новом ящике Пандоры, а ключ бы выкинул на самое дно Марианской впадины. Он бы сделал, но глотать мыло не хочется. Будет ещё время.

— У тебя кофе есть? - спросил Дима, рухнув на застеленную тёмным пледом кровать. Полотенце на бёдрах сползло, но все ещё оставалось на отметке "прилично", так что он не обратил на это внимания. Валя смотрел на такого Диму - расслабленного, домашнего, уютного, и думал о своих собственных словах, сказанных не так давно Уле.

"Тяжело, когда твой парень - древняя божественная сущность". На самом деле, нисколько не тяжело, если ты об этом не знаешь.

— Дим, а ты в магию веришь?

— Не знаю, - он приподнял голову и с удивлением посмотрел на Валю. - А что?

— Мне надо тебе кое-что показать.

— Надеюсь, ты не отведёшь меня в комнату полной атрибутики для чёрной ма... - он замолчал, не договорив. Люстра погасла.- Твою же мать.

Пока Дима говорил, Валя закрыл глаза и сосредоточился. Он уже давно так не делал, так что ощущение было странное. Как будто он разворотил свою душу и сунул её в руки Диме. На мол, делай, что хочешь с этой жуткой штуковиной, что пялится на тебя из темноты. Он действительно был жутким. Горящие пламенем глаза когда-то внушали людям страх. Эфемерная, словно сотканная из дыма собачья пасть, напоминающая пасть добермана, обычно озлобленно скалилась, но сейчас выглядела слегка виноватой. Валя постарался прикрыть длинные когти, чтобы Дима не испугался слишком сильно, хотя вряд ли это поможет.

— Твою мать, - повторил Дима, наконец взяв себя в руки и сев. Он выглядел встревоженным, выбитым из колеи, но явного страха на его лице Калигари не увидел. Вместо него там была усталость. Дима пробежался глазами по татуировкам, светившимся красноватым светом, и... - Вот это дымчатое, это что, крылья и хвост?

— Да, - Валя мотнул головой, и все исчезло, а погасшая лампочка на люстре снова заработала. - Выглядит странно, я знаю, за крылья спасибо матери.

— Подожди секунду, - Дима снял очки и устало потёр глаза. - Надо кое-что уточнить.

— Что именно? - Валя напрягся, ожидая упрёки по поводу того, что он слишком долго молчал об этом, что обманывал, что вывалил это вот так, без подготовки. Вдруг стало страшно, что Дима сейчас просто соберётся и уйдёт, попросив удалить свой номер. Валя забыл, что это совсем не в стиле Димы.

— Это угрожает жизни окружающих нас людей?

— Нет, - этого вопроса он точно не ожидал.

— Это угрожает моей жизни?

— Абсолютно точно нет.

— От этого будут какие-то бытовые сложности?

— Эм, - Валя на секунду задумался. - Нет, вроде.

— Ладно. Так у тебя кофе есть или нет?

Пока Дима молча сидел за столом, потягивая кофе из самой большой кружки, которая нашлась в квартире, Валя наблюдал за ним, опершись на дверной косяк. Он пару раз пытался сказать что-то в своё оправдание, но Дима каждый раз прерывает его громким "т-ш-ш-ш" и поднятым вверх указательным пальцем. Сцена напоминала комедийный фильм. Когда кружка на половину опустела, Дима задумчиво изрёк:

— Постарайся не сходить с ума и не убивать людей пачками, ладно? Если ещё и ты двинешься и прибавишь мне заморочек, я не выдержу.

— Договорились. Если я сейчас подойду и попробую забрать у тебя эту кружку, чтобы ты не мучился бессонницей, ты не попытаешься меня убить?

— А тебя можно убить?

— Ты сам говоришь, попробовать всегда стоит.

За окном осенняя ночь тёплым шарфом окутывала город. Где-то вдалеке пищала полицейская сирена, но телефон Дубина молчал, а значит, ничего серьёзного не произошло, и они могли расслабиться, сидя на небольшом диванчике напротив телевизора. Диму клонило в сон и от осознания того, что он вполне может позволить себе отключиться, откинув голову Гашпарову на плечо, на его лице расцветала счастливая улыбка.