Маленький бисерный ангел из проволоки. Непонятно откуда взявшийся, он постоянно лез под руки в доме — то в посуде, то в игрушках, то в ванной, зарытый в косметику. Жалкий, маленький, с вечно погнутым нимбом. Виола выуживала его из очередной кучи мелочей, машинально выпрямляла, насколько могла, и бросала в вазочку у дверей, откуда он выбирался снова и снова. Вещица ненужная, но выбросить отчего-то было жалко.

Сейчас Виола опять крутила ангелка в руках.

Утром ей позвонил мужчина, представившийся Альберто, старшим сыном Джакомо Тоцци. Звонок стал для Виолы полной неожиданностью: семья Тоцци была в курсе отношений Джакомо с проституткой из массажного салона, они знали, что Виола даже посмела родить ему дочь. Скандалы Джакомо с женой остались в прошлом, теперь она, как и ее дети, просто делали вид, что Виолы с Ноа не существует. Поэтому, когда внезапно Альберто выразил желание познакомиться с маленькой сестрой, Виола едва смогла подобрать слова для ответа. Альберто назначил точный день и час, тем самым подтверждая, что фраза «на следующей неделе» в их случае — это не просто обычный для итальянцев способ отложить нежеланную встречу на неопределенный срок.

Виола понимала, что будет волноваться все эти оставшиеся до знакомства дни. Ноа обрадовалась — для нее любые новые люди это радость и возможность поболтать всласть. Лучше вытряхнуть из головы дурацкую мысль «а вдруг Ноа ему не понравится?» Сын Тоцци предельно ясно выразил, что желает общения лишь со своей малолетней родственницей, и ни в коем случае не с самой Виолой, но это неважно. Важна возможность для Ноа обрести еще кусочек семьи.

Хлопнула дверь, в гостиную вошел Давид, сбросил мокрую футболку и надел свежую, из только что поглаженной стопки. Протопал в кухню, вынул из морозилки новую бутылку льда.

— Будешь обедать?

— Не-а. Мы перекусили пиццей, сейчас поедем купаться.

— В такую жару? — удивилась Виола.

Она все никак не могла вытравить из себя привычку бояться солнца: в Израиле им пугали на каждом шагу.

Ветер задувал в дом острый запах розмарина с подоконника, и от этого маслянистого аромата нагретый воздух комнаты еще больше густел.

Давид пожал плечом, направился к выходу. Виола догнала его в дверях, прижалась сзади.

— Что такое? — он осторожно пытался вывернуться из ее рук.

— Просто так… Обнять нельзя? — улыбнулась Виола, потом вздохнула: — У Ноа теперь есть брат. Еще отец и ты. А у тебя — только я. И я переживаю.

Давид развернулся, посмотрел ей в глаза, свел светлые брови.

— Мам. Я справлюсь. Не переживай, я ни у кого ничего не буду просить. Я добьюсь всего сам. Чего ты вдруг?

Виола закусила дрожащую губу, глядя на хмурого сына. Ну вот, испортила настроение своим нытьем… Она улыбнулась, взъерошила ему волосы надо лбом, он сердито мотнул головой, глянул в зеркало, пригладил челку обратно.

— Когда ты волнуешься или сердишься, то сопишь, как бурундучок.

— Что это «бурудочок»? — озадаченно спросил Давид.

Виола расхохоталась и звонко поцеловала его в веснушчатый нос.

***

Летом хорошо просыпаться на рассвете, когда остывшая за ночь земля больше не источает жар, занавески колышет серый ветерок, а на небе гаснут последние звезды. Приятно идти сонным по прохладной плитке на кухню за водой, зная, что сможешь вернуться в постель, уютно свернуться и поспать еще, сколько захочется.

С улицы доносились голоса. Давид отодвинул полупрозрачную занавеску и едва не подавился водой: разве это сегодня?! Он поспешно отступил, молясь, чтобы его не заметили. Хотя вряд ли… Фаладжи занята перетаскиванием чемоданов и неприлично шумной для полпятого утра болтовней с друзьями, а Мартино занят Фаладжи.

Блеклые краски затянутого неба делали яркую Рашель какой-то тусклой, обычно звонкий смех казался сдавленным и неестественным, словно его глушила сухая вата облаков.

Две машины были нагружены доверху, даже на крышу какие-то парни приматывали сумки, из окон торчали руки и головы, Рашель не успевала отвечать на шутки. Видно, друзья-студенты намеревались продолжить проводы и в стенах аэропорта.

Мартино, сунув руки в карманы, стоял под деревом, на границе света и тени. Давид видел, что он смотрит на сборище под окнами и губы у него шевелятся. Сам с собой, что ли, говорит? Вдруг ужасно захотелось позвать его, но как представишь, что все обратят на Давида внимание… Да и вообще, он изначально не понимал, какого хрена Мартино влез в это — надо быть круглым дураком, чтобы не понять, чем все кончится. Пусть теперь расхлебывает сам! Но повернуться и пойти спать, действительно оставив Мартино одного, он не мог. Будто взгляд из окна может как-то помочь. Но все же…

А ведь Мартино, скорее всего, и не подойдет к ним, к Рашель — мало кто знал, что они с ней встречались. Если это так можно назвать…

Наконец, пытка кончилась и машины уехали. Давид в ту сторону не смотрел, только слышал удаляющуюся музыку и шум моторов. Он поплотнее задвинул занавеску, хотя Мартино его бы все равно сейчас не увидел, даже если бы Давид из окна радужный флаг вывесил.

Давид отвернулся и уселся на пол под подоконником, прижавшись к стене, словно солдат, укрывающийся от обстрела. Хлопка ворот все не было… Он решился выглянуть еще раз. Мартино обнаружился на качелях в кольце Ларго. Выйти к нему? Но бесполезно, он, скорее всего, в наушниках. «В любой непонятной ситуации слушай музыку» — негласное правило пятнадцатилеток. И что сказать? На язык просилось «Мартино, ты идиот». Не очень-то по-дружески. Нет, лучше и не говорить, что видел всю сцену, не смущать его. Потому что — это же стремно, когда кто-то видит тебя таким, пусть даже и друг…

Солнце уже начало жарить сквозь тучи. Улица окончательно посветлела. Наконец, Мартино поднялся и побрел к воротам. Хлопнула дверь.

Давид лежал в кровати и пялился вверх. Висюльки над головой расплывались в глазах пятнами. Вообще-то понятно, почему в некоторых странах закон запрещает отношения до восемнадцати лет. Вот поэтому. Дети не должны такое чувствовать.

Как взрослые терпят? Встречаются, расстаются — словно так и надо. Может, они как-то крепче? У них отрастает какой-то особый орган, выделяются антитела? Или нет?..

***

Давид вбежал в комнату с мобильником у уха, хлопнул лежащую на диване Виолу по колену и эмоционально потыкал пальцем в телефон. «Выписали», — шепнул он беззвучно. Виола подняла брови, широко улыбнулась, радуясь его радости.

— Va bene, mamma verrà a prenderti^[1], — и сунул телефон в карман.

— Ох, — всплеснула руками Виола, — я же машину в ремонт отвезла!

Давид жалобно смотрел на нее, Виола лихорадочно размышляла что делать. Рикардо в такое время на работе, послать такси как-то безлико. Оставалось только одно. Конечно, неудобно, но, в конце концов, за спрос денег не берут. Заодно можно проверить кое-что…

Массимо открыл дверь, улыбнулся. Виола, не входя в квартиру, объяснила ему ситуацию.

— Конечно, никаких проблем, — кивнул он. — Это же совсем недалеко.

Виола поехала с ним. Посылать Виетти одного забирать незнакомого парня — неудобно. Хорошо бы, конечно, и Давида взять — все-таки Алессандро именно его друг, но тогда запросится и Ноа. Неизвестно еще, в каком мальчик состоянии и как воспримет приехавший по его душу цирковой балаган…

Але стоял в тени большого платана, прислонившись к спилу широкой ветви. Виола невольно подумала, что на белой футболке останутся пятна сока. Вот так, со стороны, он казался ломким, хрупким. Не только потому что еще больше похудел. Он смотрел вниз, лишь изредка вскидывая взгляд на проезжающие машины. Неуверенно нахмурил брови, глядя на Виолу в окне. Она помахала ему рукой, Але шагнул ближе. Виола не смогла удержаться, выскочила из машины и обняла его, крепко и коротко. Алато замер, словно не зная, как следует реагировать.

— Запрыгивай, Давид уже тебя ждет. — Она старалась не смотреть на него, чтобы не смущать еще больше. — Как хорошо, что уже все позади… Тебе что-нибудь нужно? — все же не выдержав, обернулась назад Виола. — Может, воды?

Алессандро защелкнул ремень и поднял глаза.

— Нет. Спасибо.

Массимо тактично молчал, ни одним жестом не выказав ни удивления, ни брезгливой жалости. На фоне темно-серых сидений машины стало видно, какой мальчик бледный. Черты лица заострились, Алато стал еще красивее, как бы кощунственно это ни звучало. Белые пластыри на руке смотрелись вызовом, притягивали взгляд, как и сероватые полосы заживающих синяков на запястьях.

До самого дома ехали в молчании, Массимо негромко включил радио со старыми итальянскими песнями. В открытые окна бил теплый ветер с запахом пыли и отцветающих лип.

Подойдя к воротам, Виола увидела на балконе синьору Риччи, которая средь бела дня зачем-то поливала цветы. Циновка за велосипедом Фаллани подозрительно подрагивала. Их с Массимо разговор явно не остался неуслышанным… Давид уже ждал на лестнице. Виола задержалась возле дверей Виетти, чтобы еще раз поблагодарить за любезность и дать мальчикам возможность нормально поздороваться друг с другом.

Массимо проводил их глазами, вздохнул и взъерошил ладонью волосы.

— Подростки…

— Да, — слегка улыбнулась Виола.

— Все сложно, а? — улыбнулся в ответ Массимо.

— Сложнее, чем кажется, — вздохнула она.

Он присел на балюстраду и посмотрел наверх, в угловатый кус неба. Виола устроилась на своем стуле, достала сигареты.

— До такого у меня, конечно, не дошло, но я лет в шестнадцать надрался от обиды на бабушку, — усмехнулся Виетти. — Толком не помню, из-за чего. Но я пошел в бар. Было даже интересно, что со мной будет. Просто пил стакан за стаканом без перерыва, пока… — он потряс головой. — В общем, подвига не вышло, трагического героя — тоже. Было стыдно, это хорошо помню.

— И больше вы не пили? — рассмеялась Виола.

— Так — нет. Да и бестолку же: протрезвеешь, а проблемы те же, еще и с процентом. — Массимо посмотрел на нее, помолчал. Потом спросил: — Виола… можно я буду называть тебя на «ты»?

— Конечно, можно.

Проверка удалась.

***

У Паолы был ключ от квартиры Фаладжи: Рашель оставила его, чтобы владелец дома забрал, когда ему будет удобно. Давид справедливо рассудил, что укромный уголок под открытым небом — самое подходящее сейчас место для Алессандро. Подальше от любопытных глаз и ушей, и мелкие не будут лезть. Рашель не стала забирать белый зонтик и лежанку, Давид притащил наверх подушки с дивана, пару бутылок воды и пачку чипсов, чтобы устроиться с уютом.

Але сидел на матрасе и крутил в пальцах мобильник с отколотым краешком стекла. Жанлука нашел на крыше телефон Але и принес ему домой. Давида тоже тянуло туда со страшной силой: поглядеть при свете дня на место, отпечатавшееся в памяти алой жутью. Но он так и не набрался храбрости.

— Теперь с нами будет жить бабушка, — сказал Але.

— Это же… хорошо? — спросил Давид.

Алато пожал плечами.

— Что это? — Давид нерешительно тронул рукой его запястье.

— Привязывали, — поморщился Алессандро. — Так со всеми делают.

Раздался стук в дверь, на крышу вышла мама с пакетом в руках.

— Простите, что мешаю, — улыбнулась она и выгрузила на ящик, заменявший Рашель стол, тарелки и пластиковые коробочки. — Тут паста, здесь салат. Обедайте, потом принесешь посуду, — Виола посмотрела на Давида, он кивнул.

— Спасибо, мам.

Не успели смолкнуть ее шаги, как дверь открылась снова. Давид удивился, увидев Паолу.

— Вот вам сладкое, — прошептала синьора Фаллани так тихо, словно боялась кого-то разбудить. — Это мягонькое одеяло, — она положила на матрас сверток, — после болезни всегда знобит, может, лишним не будет…

Давид закусил губы, чтобы не хихикнуть. Одеяло в плюс тридцать?! Уже дойдя до двери, Паола внезапно вернулась. Быстрым движением наклонилась, провела по плечу Але, поцеловала его в лоб и сбежала, словно ей двенадцать, а не сорок пять. Давиду было неловко за весь этот спектакль и немного смешно. Но Алато не смеялся, он выглядел ошеломленным.

***

Небо уже окрасилось оранжевым, когда Давид вернулся с чистыми тарелками.

— Я помыл у Фаладжи, — пояснил он. — Можно я возьму наш чайник?

— Возьми.

Она принесла им чашки. Пока Давид возился на кухне с чайником, присела на край матраса, на котором лежал Алессандро, внимательно разглядывая спицы зонта.

— Останешься у нас? — спросила она.

Але перевел на нее взгляд, губы дрогнули.

— А… можно?

— Конечно. Только сообщи семье где ты.

Але смотрел на нее, тревожно и внимательно.

— Это была ты. А я думал, мне показалось.

Виола осторожно накрыла его руку своей:

— Может, хочешь поговорить?

Он опустил взгляд, прикусил губу, в которой больше не было сережки. Осталась лишь розовая дырочка. Потом медленно сжал ее пальцы, повернулся на бок и закрыл глаза. Раздались шаги Давида, Виола, не оборачиваясь, подняла ладонь свободной руки. Шаги запнулись, стихли. Потом удалились. Тихо закрылась дверь.

Виола прилегла рядом, невесомо прикоснулась к светлым отросшим волосам, погладила по щеке. По руке, которая так сильно стикивала ее ладонь. Больно.

— Я думал… Я не хотел, чтобы оставили там. С психами. Молчал, все время.

Виола притянула Але к себе плотнее, устроила подбородок на его макушке, успокаивающе поглаживая по напряженной спине.

— Знаешь… трудно казаться… нормальным.

Он вдруг всхлипнул, совсем по-детски.

— Ты нормальный, — прошептала Виола.

— Нет, — мальчик дернулся, поднял голову и посмотрел ей в лицо почти со злобой. — Не надо. Ты просто не знаешь…

— Не обязательно все знать, — она спокойно встретила его взгляд. — Но можешь рассказать, если тебе станет от этого легче.

Это походило на исповедь. Сначала Алессандро делал паузы, следил за ее реакцией, потом перестал. И говорил, говорил, выговаривая все, что накопилось — удивительно, сколько дряни можно носить внутри, какую чудовищную темную массу вмещает безвыходно запертая сама в себе человеческая душа.

Чужой выбитый зуб, густые, черные синяки; драка, внезапный приступ пугающего, звериного бешенства, после которого мутит и долго трясутся руки.

Страх.

Ломка, невозможность дышать без приступов паники, назойливые ужасы, от которых единственное спасение — сладкий дым; потертая кожа украденной сумки, крики в спину; сцапать и убежать, потом дрожащими пальцами пересчитывать деньги — хватит-не хватит?

Осуждение.

Взгляд прижавшейся к стене Жанны, испуганное лицо Лауры, «это ведь дом Эспозито?»; дуло у затылка, кровь стучит в висках и вопросы, вопросы холодным, как это дуло, голосом, на которые невозможно дать ответов; плач матери, курица, почему ты позволила им увести его, а если бы убили, что, что ты наделал, как это будем отдавать теперь, куда ты влез, придурок, какого хрена ты у меня такой.

Тоска.

Хрусткие пакеты подарочных упаковок, мать не могла купить это сама; ленточки дорогих бирок путаются в пальцах, шелковистое женское белье — все, все в мусорник…

Безнадежность.

Когда он уснул, Виола еще некоторое время лежала рядом, слушая, как выравнивается дыхание, перестают вздрагивать плечи. Она машинально поглаживала жесткие полоски пластырей на его расслабленной руке. Отчего на правой? Але же не левша… Один на другом, белые, твердые ребрышки. Глубже — дырки, швы, узелки.

Самое великое и разрушительное зло — это равнодушие. Хуже него с человеком не может случиться ничего. Невидимое, страшное в своем удобстве зло.

Ничего же не случилось? Никто не причинял такого уж особенного вреда. Еда, одежда, соцпакет. Не обращайте внимания. Ни следов от порки ремнем, ни шрамов от потушенных сигарет, ни желчи, ни крови, ни спермы. Ну, разве что, полстакана слез.

Все там нормально, не выдумывайте.

Отведите глаза, вы не обязаны. Не обращайте внимания.

Пройдите мимо. Бывает хуже. Не обращайте внимания.

НЕ ОБРАЩАЙТЕ ВНИМАНИЯ.

***

В квартире Рашель свет не горел, в углу дивана сжался темный силуэт. Увидев Виолу, Давид безмолвно поднялся ей навстречу. Она обняла сына, поцеловала куда-то в шею.

— Он спит, — шепнула после долгого молчания.

Давид вздохнул, прижался крепче.

— Можно я останусь с ним? Тут?

— Конечно. Я принесу тебе еще одеяло.

Теплая звездная ночь была неподвижна безмолвна. Даже с проспекта, против обыкновения, не доносилось гудков машин. Ноа раскинулась на постели, положив ноги на ноги Виолы. Она заснула поздно, немного напуганная всеобщим волнением, все время спрашивала о «брате Лауры».

— Он умирает?

— Нет, милая. — «Уже нет». — Засыпай, цыпленок.

***

Давид с Але спустились домой умываться и есть, когда солнце начало поджаривать матрас с той стороны, куда не достигала тень зонтика.

Ноа ела овсянку и с любопытством разглядывала гостя, над верхней губой блестели шоколадные усы. Мама выглядела так, словно не сомкнула глаз всю ночь. А Давид вот, наоборот, выспался, несмотря на комаров.

— Что это, святая Мадонна?! — неслышным шепотом спросил Алато Давида, когда мама поставила перед ним тарелку каши.

Давид вспыхнул, а мама рассмеялась и хотела забрать овсянку обратно:

— Возьми хлопья, не мучайся.

— Скажи хотя бы, оно сладкое или соленое? — Але потянул тарелку к себе.

— Сладкое, — фыркнул, отвечая вместо мамы, Давид.

После завтрака мама с Але ушли вниз курить: она нашла у себя неоконченную пачку «Винстона» и отдала ему. Давид немного ревновал, но все же больше гордился ею. От осознания, что его мать — такая, хотелось смеяться от счастья.

После обеда мама забрала машину и они все вместе отвезли Але домой. Стоя у дверей его подъезда, Давид никак не мог найти каких-то верных слов, и прощание затягивалось, становилось неловким.

— Созвонимся, братишка, — наконец, сказал Але и улыбнулся, хлопнул его по плечу.

Вернувшись, Давид снова полез на чердак к Фаладжи. Нужно было прибрать за собой, а главное — просто побыть одному, слишком уж насыщенным получился день. Он уже собирался спускаться, когда на крышу шагнул Мартино и остановился, прижался к стене, занавесив глаза кудрями.

— Что? — поднял бровь Давид.

Фаллани просидели все это время дома, как трусливые мыши, подглядывая через балкон. Ну или им просто было мерзко столкнуться на лестнице с «лысым наркоманом», как окрестила Алато синьора Франческа. Давид уже успел пообщаться со старой дурой днем… Риччи надменно спрашивала, кого еще они собираются притащить в этот дом и «постыдились бы хоть памяти Лоренцо». Лоренцо бы точно рассмеялся. Давиду было не до смеха. Мама потом спрашивала, не стыдно ли ему за то, что наговорил ей в ответ. Нет, ему не было стыдно. Да и маме тоже, хоть она и сделала вид…

— Слушай… Я хотел… У тебя есть минутка?

Мартино выглядел измученным. Давид вздохнул.

— Чего тебе? Я все уберу, не волнуйся, квартира Рашель останется, как была.

— Да я не о том, — Мартино поморщился, как от зубной боли. — Я просто… Я не знал что сказать. Или сделать. Я же вообще не знал, что случилось. Он вскрылся и в психушку попал, да?

— Да, — с вызовом бросил Давид.

Мартино потер плечо, наконец поднял лицо.

— Так нельзя. Я был идиотом.

— Да нет, не особенно. Ладно, проехали, — смягчился Давид.

Он сел на край поднимающейся вверх крыши, Мартино устроился по соседству, нахохлившись, сунул руки в карманы.

— Ты мой лучший друг, — тихо сказал он. — Я хочу чтобы ты был рядом. И мне быть с тобой рядом. Всегда.

Давид невольно хихикнул. Идиот и есть.

— В жизни по-разному бывает, — пожал плечами он. — Всякое может случиться.

Мартино так на него посмотрел, словно ждал, что нечто жуткое случится прямо сейчас.

— Ну даже если и так, что с того? — Давид шутливо пихнул его в бок.

Мартино жалобно улыбнулся.

— Будем просто жить дальше, — улыбнулся в ответ Давид. — Мы же только начали!

***

Виола попросила у Алессандро письменное разрешение от Анны Эспозито, чтобы вывезти детей в горы. Проблемы — это последнее, чего сейчас хотелось. Разрешение было получено, бабушка Але, оставшаяся присматривать за Серджио, дала старшему внуку в дорогу бутылку колы и десятку, на которую он купил несколько бутербродов в булочной.

Ноа страшно гордилась, когда ее посадили спереди, как большую. Давид с Алессандро и Лаурой устроились сзади. Виола любила долгие поездки, особенно по красивым местам, если можно просто расслабиться и ехать по навигатору, думая о своем. Ноа щебетала рядом, то и дело оглядываясь на Лауру. Та поначалу стеснялась, но потом все же развеселилась, стала отвечать. Подружки обменивались какими-то записочками, хихикали. Виола увидела у Лауры маленького ангела. Он висел у нее на шее, прицепленный к одной из многочисленных ленточек Ноа, которые вечно валялись по дому, и смотрелся там удивительно на своем месте.

— Ноа, не рисуй на стекле, — попросила Виола. — Мы для чего бумагу взяли?

Виола хотела привезти их на Альпэ Деверо, где бывала когда-то. Махонькая деревушка запомнилась сладким хвойным ароматом и вкусом йогурта, что делали из молока пасущихся тут же бежевых коров. В стаканчики добавляли варенье или мед…

— Мам! — встревоженный тон сына вывел ее из задумчивости. — Можешь остановиться?

— Что случилось?

Виола съехала с трассы на очень кстати попавшийся боковой выезд, по широкой дуге моста спустилась вниз и затормозила в кармане у небольшой рощицы. Дверь слева тут же распахнулась, Алессандро выскочил на дорогу и пропал за кустами.

— Укачало, — пояснил Давид. — Думали, пройдет, но…

— Зачем же терпел так долго? — нахмурилась Виола. — Давайте тогда поменяем планы. Горный серпантин не лучшая идея сейчас, — сказала она, глядя на возвращающегося к машине Эспозито. — Вода сзади, у вас под ногами, стаканы там же.

Нужно было додуматься волочь ребенка за двести километров, когда он только вышел из больницы… Виола посмотрела на карту, свернула наугад в одну из расположенных вдоль реки деревушек. Проехала под каменной аркой моста железной дороги, за которым внезапно развернулись во всю ширь луга. Так даже интереснее — исследовать новое. У заросшего лютиками футбольного поля стояла чья-то машина, Виола припарковала свою тут же.

Пухлые полосы скошенной травы наполняли воздух терпким запахом лета. Густо лиловел шалфей, под ногами хрупали прошлогодние грецкие орехи. Давид вынул из рюкзака бутылку воды, расстроенно потряс ее: за время поездки почти весь лед успел растаять. Колу Виола предусмотрительно «забыла» в машине. Не хватало еще в такое пекло пить ее вместо воды. Девочки носились по дороге, то убегая далеко вперед, то возвращаясь с новыми и новыми сокровищами: скорлупой лещины, блестящим камешком, новостями о том, что они видели след лисы.

— Может, собачий? — недоверчиво спросил Давид.

— Лиса! — страшным голосом закричала Ноа.

Мальчишки расхохотались.

За насыпью сильно пахло рекой. На берегу сверкал серебристый песок, Ноа сразу побежала к воде искать слюдяные катыши. Шумел поток, еле доносился далекий гул невидимой автострады. Виола расстелила на песке подстилку и легла загорать, пока дети исследовали местность. Они нашли заливчик с очень прозрачной водой, не такой холодной, как в реке. На дне, среди ржавых водорослей, светлели яркие круги чистого песка, в середине которых бурлили ключи. Ноа сбросила сарафан и с визгом булькнулась в воду, которую Лаура опасливо трогала босой ногой.

Виола не прислушивалась к тихим разговорам Давида и Але, отложила в сторону беспокойство. Сегодня она решила ни во что не вмешиваться, просто дать себе и детям отдых, несколько часов тишины.

В поисках места, где можно поесть, им пришлось-таки взобраться на небольшой серпантин. Виола старалась ехать тихо и тормозить плавно, поглядывая на Алессандро, который теперь сидел на месте Ноа.

Чистенький уютный дворик с деревянными столами, увитые вьюнком стены, вкусная домашняя паста, порозовевшие, накупавшиеся в горной речке дети… Что еще нужно для счастья? У стола вилась пушистая хозяйская овчарка. Подходила, умильно виляя хвостом, с достоинством принимала подачки мальчишек, аккуратно брала из рук кусочки прошутто^[2]. Потом положила голову на колено Але, глядя на него ярко-голубыми глазами. Через минуту они уже вдвоем носились по прилегавшей к ресторану поляне, забавляясь с палкой. Виола бы побоялась зубов такого большого зверя, но Але позволял овчарке валить себя с ног, облизывать щеки… Виола слушала как он смеется, смотрела на Давида, наблюдающего за сценой с таким лицом, что хотелось плакать. Но не годилось портить хороший день слезами.

По дороге назад дети уснули, только Алессандро глядел на огоньки за стеклом.

— Засыпай, нам еще долго ехать, — шепнула Виола.

— Я не хочу.

Конечно. Не хочет терять ни мгновения. Не верит. Сколько времени пройдет до того, как он сможет признать свое право хотя бы на совсем маленькую, но радость?

— Такая классная собака, — тихо сказал он и опасливо покосился на Виолу.

— Да, горные овчарки очень умные. И верные. Заведешь себе друга?

— Было бы здорово. — вздохнул он. — Когда-нибудь…

Сон сморил его прямо перед въездом в Турин. Виоле так жаль было будить их всех, нарушать это абсолютное умиротворение, что она даже обрадовалась, увидев впереди знак дорожных работ и длинную вереницу красных огоньков пробки.

— Приходи к нам, когда хочешь и младших приводи.

Але посмотрел на спящего с открытым ртом Давида и усмехнулся. Лаура зевала и терла глаза, стоя рядом с братом.

— Ладно. Спасибо.

— Я буду ждать, — серьезно сказала Виола. — Мы все.

Он смутился, опустил глаза.

— Я приду.

***

Воскресное утро началось со стука в дверь. Судя по характеру стука, это соседка снизу. Виола слышала, как она грузно ступает по лестницам: вверх, затем вниз… Что-то случилось, раз собираются все жильцы? Виола встала, наскоро сколола волосы, оделась и вышла, сунув в карман сигареты. В салоне рано проснувшаяся Ноа смотрела мультики, Давида не было видно — наверняка сидит в комнате за компьютером.

У балюстрады стояла как никогда торжественная синьора Риччи. Виола забеспокоилась: уж не собирается ли хозяин поднять квартплаты? Или речь пойдет о ремонте труб, что планировался уже год? Обычно он передавал вести через Рикардо, но, может, теперь собрания станут обязанностью Франчески? Не хотелось бы…

— Уважаемые жильцы! — Франческа откашлялась, поправила воротник блузки. — Так больше продолжаться не может!

Массимо поднял брови, Паола пугливо оглянулась на свой голубой велосипед.

— Что не может продолжаться, синьора? — устало спросил Рикардо, которого беспокойная соседка явно оторвала от кофе и утренней газеты.

— То, что происходит в этом доме, непозволительно! — прокаркала Франческа, воздев руки. — Сначала здесь поселили эту чернокожую, и я молчала. Потом приехали еще иммигранты и я не сказала ни слова против!

Виола прикусила щеку, чтобы не рассмеяться, вспомнив сколько «слов против» слышала ежедневно на протяжении двух лет, что они здесь жили.

На балкон вышел Давид и со скучающим лицом подпер руками голову.

— Теперь сюда ходят и вовсе темные личности, — продолжала Риччи. — Не дом, а неизвестно что!

Братья Фаллани переглянулись, Массимо раздраженно сложил руки на груди. Прибежала Ноа и встала рядом с Нико.

— Но главное, мне недавно стало известно… И я считаю, что вы также имеете право знать… — Франческа понизила голос и вдруг посмотрела прямо на Виолу. — В Милане живет мой кузен. Не так давно он приезжал навестить меня.

Глядя на торжествующую улыбку Риччи, Виола поняла все и сразу.

Чудес не бывает. Тайное становится явным. Сколько веревочке не виться… Тяжелое прошлое никогда не умирает мирно, но стремится и будущее утащить за собой в преисподнюю. Глуп тот, кто считает, что уже расплатился с долгами. Статистика утверждает: со дна не выбираются. А если все-таки получилось выбраться, поколебать строки неумолимых чисел — тебе рано или поздно с жестокой радостью напомнят, что так не бывает. Не должно быть. Будь добр, не нарушай статистику.

— Давид, — напряженно позвала Виола, — Возьми Ноа и уйди в дом. В детскую. Сейчас.

Она понимала, что ее просьба бессмысленна, но вытерпеть это при своих детях была просто не в силах.

— Знаете, с кем мы все живем в одном доме? — Франческа сделала шаг вперед, уже не церемонясь, пальцем указывала Виоле в грудь.

— Прошу прощения, что прерываю, — раздался голос Массимо. — Но хочу спросить: синьора Клименко — серийный убийца?

Сзади громко фыркнул кто-то из близнецов, Франческа подавилась возмущением и помотала головой.

— Тогда мне это не интересно! Извините, но работа не ждет. — И Массимо захлопнул за собой дверь квартиры.

Следом ушли Фаллани, меньше, чем за минуту на бетонном пятачке не осталось никого кроме Виолы и синьоры Риччи, которая растерянно хлопала глазами, по-рыбьи раскрывая и закрывая старательно накрашенный рот.

Виолу трясло мелкой дрожью, единственное, что держало ее в вертикальном положении — это бетонный столбик балюстрады с массивным цветочным горшком. Франческа Риччи посмотрела ей в глаза, внезапно ее лицо расплылось, словно тесто, и она расплакалась.

— О Мадонна моя, какой позор… Какой позор…

Виола смотрела на рыдающую перед ней пожилую женщину, которая некрасиво фыркала и стонала, размазывая помаду и слезы.

Виола медленно вдохнула и выдохнула, заставила себя отлепиться от горшка и шагнула вперед. Рука легла на потное плечо под шелковым муаром блузки.

— Синьора… успокойтесь.

Риччи вскинула на нее глаза.

— Не хватало мне еще!.. — в сочетании с трясущимся подбородком голос прозвучал жалко. — Проститутка! С ума сойти! — Франческа снова разрыдалась, закрыв лицо руками.

Виола отдернула руку. Отвернулась, поднялась по ступеням, все еще слыша за спиной глухие стенания. Открыла дверь в квартиру. Вошла.

Конечно, они обнаружились в гостиной, чьи окна широко распахнуты во двор.

Напуганная Ноа сжалась на диване. Давид стоял посреди комнаты, его лицо было белым-белым. Виола молчала, не решаясь подойти ближе. Сын долго смотрел на нее, потом подошел и прижал к себе. Между ними сразу вклинилась теплая пушистая голова Ноа. Виола вдыхала запах своих детей, растворялась в этом объятии, чувствовала горячие, обнимающие со всех сторон руки и слышала повторяющееся, отчаянное:

— Мама, мама…

Март 2020 -  Июнь 2020