Он не помнил голос матери, дом детства и даже свое лицо смотрело на него незнакомцем с окон. У него было одно единственное воспоминание, которое он бережно хранил в своей голове, будто (не будто) что-то драгоценное, что он готов был защищать ценой своей жизни.
Начинается оно не очень, он не любил эту часть. Голова трещит, настроение вообще паршивое: отец все еще бесится (очень смутное воспоминание о криках и ударах в стену рядом и не только в стену), значит домой идти нельзя, а есть очень хочется. Можно заскочить к соседке, она часто его подкармливает (видятся какие-то рамки на стенах, ковер и запах каши на воде), но сил практически нет. Ну он и лежит в подвале дома Кеши рядом с теплыми трубами (воду пока не отключали). Сбоку ощущается какое-то шевеление, и Игорь поворачивает голову. Откуда-то из темноты выныривает их рыжий кот и осуждающе смотрит на одного из своих нерадивых хозяев, но все же подходит ближе и ложится под боком, разгоняя тихим урчанием одиночество.
Лежать прохладно и сонно, Игорь закрывает глаза и открывает их уже вечером: в подвал днем проникает какой-никакой свет, но сейчас совсем темно. Он нехотя встает в поисках выключателя для аварийной лампочки и, пошатываясь, идет к стене у входа. Не успевает он найти его, как дверь открывается, но видно лишь силуэт. Фигура опасливо замирает и осторожно ставит ногу на первую ступеньку лестницы вниз.
— Ээй. Есть тут кто? — голос чуть дрожит. Кеша так и не перестал бояться темноты, в свои то 11 лет. Свет включается, слабая лампочка под потолком мигает, и он чуть ли не подпрыгивает от неожиданности, даже за отсвечивающими очками видно расширенные от страха глаза. — И-игорь! Ты чего, отозваться не мог?!
Он лишь хмыкает и пожимает плечами, возвращаясь к расстеленной прямо на трубах куртке.
— Я тоже рад тебя видеть, Кеша. — садится на куртку, вытягивает ноги и прислоняется к стене, продолжая наблюдать за другом, который как привязанный, прошел за ним и стоял рядом, тоже рассматривая. Он знает, что в тусклом свете его синяк выглядит не так страшно, как должен, и надеется, что его вообще можно проигнорировать, но Иннокентий не был бы собой, если бы не заметил и не понял вообще всё.
— Ты есть хочешь? Подожди здесь. — не дожидаясь ответа, он срывается с места, прихватив с собой портфель. Игорь снова закрывает глаза и открывает их от тяжелого дыхания рядом с дверью. Конечно же он запыхался, хоть его квартира всего на четвертом этаже, он же совсем не спортивный. Игорь и кот вместе с жалостью смотрят на его попытки отдышаться. Он бы помог, но вставать больно и нет сил, так что просто сидит, наблюдая.
Этот подвал не очень уютный, удобный или ухоженный. Здесь все еще ночуют бомжи время от времени, да и крысы водятся (не так уж много благодаря Рыжему), но все же он приходит отлеживаться сюда, а не в отделение милиции неподалеку, хотя мог бы. Главная причина этого стоит в проходе, прижимая к груди пакет с какой-то едой и полупустую бутылку молока. Бутылка напоминает ему те, что дома, только там они внутри прозрачные, а не белые, а еще их кидает отец. Но в руках Кеши они отдают теплом и не выглядят угрожающе.
Голова тяжелая и немного звенит, а усталое тело хочет вырубиться до лучших времен, но он слегка стукается головой о стену, стряхивая сонное оцепенение, и садится ровнее, хоть спина и отзывается болью. Еще отоспится. Сейчас надо поесть и сказать, что всё хорошо, и скоро он будет в порядке. На нем же все как на собаке, о чем он не устает твердить другу.
— Вот… — заминается Кеша, протягивая ему свою ношу, но внезапно будто злится и уже энергичнее впихивает эту еду ему в руки — Вот! — и так же мгновенно сдувается, садясь рядом на трубы. Слабый свет подвальной лампочки делает тени на его лице темнее и глубже, он почти похож на другого человека, но дурацкие очки и беспокойные глаза его выдают. Игорь пьет из бутылки и смотрит. Смотрит, как в голове рядом зарождается вопрос, как его долго катают на языке, думая, как его все же выпускают. Все это настолько легко проследить на его лице, что он невольно засматривается и не сразу улавливает значение слов. И сразу отводит взгляд.
— Кто тебя так? — тихий голос будто прокалывает пузырь тишины вокруг них, и внезапно становятся очень громкими трубы, а на поверхности постоянно кто-то ходит. Кеша смотрит прямо на него, явно не обманутый желтым светом. Конечно же.
— Подрался за Зинку. — привычно отмахивается он, глядя куда-то сквозь потолок и пытаясь вслепую нащупать печенье в пакете. Зинка по нему сохла уже примерно год, даром что старше на класс, и он использовал эту отмазку каждый раз. Послушать его, так он был рыцарем местных трущоб, денно и нощно защищая подругу от посягательств мифических хулиганов. Кеша вздыхает как-то горестно, то ли по себе, то ли по нему. Ощущается, что отводит взгляд. Спрыгивает с труб.
— Дай я посмотрю. Вдруг переломы есть. — звучит как-то слишком устало для четвертого класса. Игорь и не думает сопротивляться: они уже через это проходили. Но он так не хочет слышать эти горестные вздохи.
— Не хочу сидеть в тишине. Помню, ты собирался идти на ту олимпиаду. Расскажи. — говорит он, привычно стягивая с себя явно слишком большую рубашку. Это не то чтобы вопрос. Это приглашение рассказать весь свой день, все новости. Все. И он с готовностью хватается за эту соломинку, начиная говорить о школе, дворе, семье, себе, параллельно осторожно осматривая гематомы и царапины на спине и лице. Болтовня успокаивает и убаюкивает, Рыжий приходит на трубы рядом погреться в компании. Очень тепло и мирно. Игорь закрывает глаза, прислонившись боком к стене.
Он прокручивает этот осколок жизни в своей голове раз за разом. Узнавание не включается, и он не видит себя в нем, это же явно кто-то другой. Живой. И он дружит с ребенком, которому теперь за тридцать, и который живет в доме над его подвалом. Он почти не похож на очкарика из воспоминания, только иногда поит чаем и дает корм коту. Наверное, это и не он. Смиряется, что воспоминание чужое, но оно слишком теплое чтобы его выбросить, и он хранит его чтобы греться этим светом когда совсем плохо. Луч света в его маленьком мазутно-черном одиноком царстве.