Рико не сразу почувствовал боль. Сначала просто не было времени. 

Счёт шёл на секунды – он подставил руку, но не успел перехватить арматуру: на него бросился ещё один член группировки, едва не сбив с ног. Даже если бы Рядовой и заметил нападение исподтишка, то не успел бы уклониться – в тот момент он боролся с другим бандитом за пистолет, – и ему бы проломили затылок. Рико принял удар на себя, тут же выбил арматуру из рук бандита и свалил его апперкотом. Только тогда мозг с опозданием настигла волна боли. 

Они были вынуждены отступать. Банда Короля Крыс шла неисчислимым количеством пушечного мяса против троих бойцов. Миссия планировалась скрытной, они не ожидали прямого боестолкновения с сотней человек. Теперь же их попросту загнали в ловушку, да и Рико – их основная боевая мощь – вышел из игры. Ковальски пришлось идти к ним на помощь, прорываясь на бронированном джипе через толпу и погребая тела самых нерасторопных бандитов под колёсами. 

Тем же днём, но значительно позже врач осмотрел рентген правой руки Рико и диагностировал перелом локтевой кости. Осколки чудом не нарушили целостность нерва, но тем не менее боль была такой, что Рико сдавленно подвывал сквозь зубы по дороге в больницу, баюкая сломанную руку. Его обкололи обезболивающим, наложили лангет. Благо страховка НМА покрывала целиком медицинские расходы на травмы, полученные в ходе задания. Всю дорогу обратно Шкипер распекал сержанта, недоумевая, кто так научил его блокировать удары тяжёлыми металлическими предметами. 

 – Слушай, компадре, раз такое дело, может, ты кирпич в следующий раз будешь головой отбивать? – горячился он.

Чувствуя себя виноватым, Рядовой пытался оправдать сослуживца:

 – Шкипер, но Рико же не стоял столбом! Он делал всё, что мог. Ну не поступил бы он так, будь у него больше времени и места для манёвра, да же, Рико? И ему не проломило вторую кость, поэтому…

 – У нас ЧП, солдат! Моё оружие массового поражения временно небоеспособно, и мне нужно отчитываться за него. Тебе вообще тоже следовало по сторонам смотреть! Ф-ф… фугас мне в глаз, что за птенцы желторотые! И почему именно сейчас?! Мне нужно вещи паковать, а не отчёт строчить. Короче, Ковальски, это на вас, моя электронная подпись у вас есть.

Сидящий за рулём Ковальски рассеянно молчал, глядя на дорогу. В последние дни он был как не на своём месте и вообще не проронил ни слова, после того как они покинули больницу. А там разве что, сверкая обаянием, объяснял напуганной медсестре, что его друг – ветеран с посттравматическим синдромом, так что уколы он, Ковальски, поставит ему сам, тогда не придётся беспокоить санитаров и вязать пострадавшего к кровати. 

 – Так точно, – отозвался он, казалось, совершенно машинально.

Они провалили задание, но хотя бы раньше времени возвращались домой.

***

 – Ау-у, есть кто-нибудь живой? 

Заглянув на задний двор, Марлин увидела только Рико. Тот, по всей видимости, наслаждался внеплановым отпуском. Сержант развалился на шезлонге, сдвинутом к бортику бассейна, держа в здоровой руке банку пива и сигарету. 

 – Вау… Я так понимаю, Шкипера нет? – опешила женщина. Ни разу за всё то время, что соседствовала с коммандо, она такой картины не заставала.

 – Ага, – благодушно кивнул Рико.

 – И как долго ещё не будет?

 В ответ он показал пять пальцев на травмированной руке.

 – И мне он, как обычно, не сказал… – пробормотала Марлин, стиснув локоть и крепко-крепко его к себе прижимая.

Рико усмехнулся, отставил пиво и протянул ей пачку сигарет. 

 – Будешь? 

 – Да я не курю, вообще-то, – ответила она, немного помялась, но тем не менее неловко придвинула к шезлонгу Рико ещё один и поудобнее устроилась на нём. 

 – Тогда д’ржи, – он запустил здоровую руку в воду и передал Марлин холодную мокрую банку пива.

 – И не пью это, – в окончательном унынии произнесла женщина, вытирая её об джинсы.

 – И я, – хохотнул Рико и тут же звучно сербнул побежавшую пену.

 – Как рука? 

Он пожал плечами и слабо пошевелил пальцами. 

 – П’йдёт.

Марлин вздохнула, задумчиво посмотрела на банку и всё-таки открыла. Подозрительно принюхавшись, сделала глоток... Скривилась, но проглотила. Терпимо.

 – А куда уехал? – спросила она, пытаясь придать голосу будничность и незаинтересованность. 

Рико качнул головой и пренебрежительно выплюнул:

 – Аккред’тац’я. 

Шкипер с определённой регулярностью отправлялся в главный штаб, чтобы пройти квалификационные испытания. Этому предшествовали дни и ночи подготовки и нервов. Он никогда не сомневался в том, что сдаст нормативы, и тем не менее усиленно тренировался, гоняя за собой и команду – «чтоб не расслаблялись». Больше всего понервничать его заставляла обязательная бюрократическая сторона их работы, которая оценивалась, по словам самого Шкипера, «въедливыми офисными крысами, которые за любую лишнюю цифру досуха выпьют из тебя кровь». И теперь уже Ковальски несколько дней нещадно гонял своего командира по нормативно-правовым актам, точно отыгрываясь за весь период службы под его началом.

 – И давно он уехал? 

 – Ночью. 

 – Значит, ещё почти неделя… – Марлин сделала большой глоток и чуть закашлялась. – А мне он не говорил, – вновь зачем-то повторила она.

Рико покосился на неё, стряхивая пепел с сигареты в пустую банку, которую держал между ног, и усмехнулся под нос. 

 – А ты сегодня разговорчивее, чем обычно, а, здоровяк? – Марлин навалилась плечом на подлокотник шезлонга.

 – Есть пов’д, – Рико выразительно покачал банкой в руке. 

 – О, значит, вот что на тебя так магически влияет. – Марлин уже начала привыкать к необычному вкусу и теперь куда смелее потягивала, как ей показалось, «просто хмельную водичку». – Шкипер совсем не разрешает вам ничего этого?

 – Прав’ло, – Рико пожал плечами.

 – И что, он сам совсем-совсем не пьёт? И не курит? Даже иногда – с вашей-то работой?

 – Кэп? – сержант усмехнулся, в пару больших глотков осушил банку и громко расплющил её об голову. – Не-е-е. 

 – То есть, вот, нет шансов угостить его вином?.. – Марлин тут же спохватилась, поймав на себе взгляд соседа, и добавила: – Ну, чисто гипотетически.

Вместо ответа Рико протянул ей прикуренную сигарету. Марлин удивлённо посмотрела на неё, но всё-таки взяла, а сержант достал новую. 

 – Ла-адно, будем считать, ты был убедителен. Что с ней надо делать?

Рико демонстративно положил сигарету фильтром между зубов и прикурил. Втянул сигаретный дым и, чуть приоткрыв рот, тут же продолжил вдох. А затем, задержав на пару мгновений дыхание, выпустил дым из лёгких и удовлетворённо вздохнул, откидываясь на спинку шезлонга. Не с первого раза, но Марлин удалось повторить затяжку. Дым вырвался из её горла с кашлем. В следующий же миг женщина охнула и повалилась вперёд. Рико аккуратно придержал её и помог лечь. 

 – Науч’шься, – похлопав соседку по плечу, он рассмеялся. – Ну?

Мир перед глазами Марлин кружился и покачивался. Она постаралась перелечь набок, на случай если пиво решит вырваться наружу.

 – За что… – слабо просипела она, когда в голове прояснилось.

Рико вновь расхохотался, ничуть не усовестившись. Делая уже более основательную затяжку и, довольно щурясь солнцу, он сунул руку в воду за новой банкой. Некоторое время они провели в молчании, Марлин сосредоточенно оценивала свои ощущения. 

 – Но это… Вообще, знаешь, это даже прикольно, – через некоторое время резюмировала она и выхватила сигарету Рико вместо той, которую уронила. – Расслабляет.

Рико не мог с ней не согласиться – согласиться коротко и вульгарно.

 – Знаешь, а я вот думала, что ты на больничном, и поэтому вы пока не будете никуда кататься… И что он тоже будет дома. И что хотя бы сейчас не будет этого «Да-да, обязательно надо, когда вернёмся из командировки», – грустно произнесла она, постукивая ногтем по пустой банке. 

Табак и непривычный, ещё и газированный напиток ударили в голову сильно, но мягко, развязывая язык и путая мысли. И Рико вполуха слушал, что там рассказывала соседка, но думал о своём, меланхолично приятном. Рядовой с самого их приезда из больницы вертелся под ногами сержанта, пытаясь хоть чем-то загладить вину. И вот сегодня, когда Шкипер уехал, Рико с чистой совестью послал его за дюжиной банок любимого пива, а потом выставил из дома до следующего дня, чтобы не мельтешил перед глазами. Вечер Рико планировал не менее приятным, чем день: ещё половина банок охлаждалась в холодильнике, дожидаясь своего часа. Когда ещё выдастся такая возможность? 

Через пару часов клюющую носом Марлин пришлось провожать домой. Едва ворочающимся языком она лопотала про то, что не против ещё когда-нибудь так на минутку заглянуть. Рико заверил, что обязательно даст ей знать. Когда он вернулся на базу, заметил, что дверь в подвал распахнута. Это означало, что Ковальски таки вернулся. Ну не замечательно ли? 

Шаткой походкой, придерживаясь за стены, Рико спустился по лестнице. Дверь в лабораторию, как ни странно, тоже оказалась настежь открытой, оттуда доносились неясные звуки. Заглянув внутрь, Рико увидел лейтенанта у шкафа – тот судорожно перебирал оранжевые цилиндры в аптечке, точно ища какой-то конкретный. И даже подпитый – и потому очень расслабленный – сержант ощутил звенящее в воздухе напряжение. 

Пара неслышных шагов – и вот он уже окидывал беглым взором стол Ковальски. Конечно, он предполагал, что должен увидеть: именно такому странному поведению Ковальски всегда имелась одна лишь причина. Но когда он всё-таки её увидел, лицо сержанта болезненно и зло скривилось, а кулаки – сжались. Ну конечно, следовало догадаться: чем, а вернее кем ещё Ковальски мог бы быть так озабочен? 

Ковальски вздрогнул, услышав хруст разбитого стекла, оглянулся и чуть не поперхнулся водой, которой запивал таблетки. Рико сделал глубокую затяжку от только что прикуренной сигареты, облизнул сухие губы, и выпустил дым тугой струёй вниз, на фото в рамке, что держали пальцы травмированной руки. Красный огонёк сигареты замер над фотографией. Осколки лежали у его ног. 

Со скоростью и ловкостью, которых не показывал и на марш-бросках, Ковальски подскочил к сержанту и попытался забрать фото. Тот за доли секунды отбросил сигарету и без особых усилий одной рукой перехватил оба тонких запястья Ковальски, не давая ему дотянуться.

— Отдай, – просипел лейтенант так тихо, что это можно было разве что прочитать по губам.

— Надо? — насмешливо прохрипел Рико, в мягкой подсечке роняя его на медицинскую кушетку, что стояла у стены. — В’зьми!

Глупая шутка. Рико не упускал возможности подколоть их нервного Ковальски. Обычно было очень весело наблюдать за его спектаклем оскорблённого интеллигента. Но сейчас что-то пошло не так. Белый как смерть Ковальски вскочил с кушетки. Его глаза сверкали дикими искрами, в которых потонула серая радужка. Нервные ноздри раздувались в прерывающемся дыхании, губы дрожали. 

— Ты что о себе возомнил, чёртов ублюдок?! – закричал лейтенант не своим голосом. – Да ты, недоразвитая образина! Мозгами природа не наградила, так считаешь, что другие с тобой нянчиться должны?! Играть со мной решил, безмозглая ты тварь?! Кто ты, а кто я?! Чего ты добился, позор человеческой расы с купленной справкой о вменяемости, раз считаешь себя мне равным?! Ни черта ты не равный! Ты заслуживаешь моего внимания лишь на столе вивисекции, с собаками и подобными тебе тварями! Жри из миски, спи на ковре, раз не понимаешь человеческого языка и нормального обращения, животное!

Никогда Ковальски не подозревал в себе такой силы и такой ярости. Удар пришёлся в скулу Рико, сбил с ног. Падая, тот снёс своим телом столик с лабораторным оборудованием. Раздался целый оркестр разнообразных звуков: лязг металла, звон бьющегося стекла, шипение и хлопки от смешения пролитых реактивов. Казалось бы, держать такие вещи на открытом, незащищённом месте – неоправданный риск, и Шкипер уже не раз делал учёному по этому поводу замечания. 

Не чувствуя боли в разбитом кулаке, Ковальски поднял с пола металлическую трубу, недавно бывшую ножкой стола, и навис с нею над дезориентированным сержантом, который не пытался встать, а только лишь поджимал плотнее к телу больную руку. Его лицо выражало что-то нечитаемое, до боли не свойственное обычному Рико. Ведь обычный Рико не лежал бы у ног противника и пары секунд – он сгруппировался бы в падении. Обычный Рико не стал бы наблюдать, как над ним заносят руку для удара – он бы бил на опережение. Обычному Рико просто никогда не приходилось ждать удара… от Ковальски. 

Лейтенант уже занёс трубу над головой. И замер. Он поймал на себе взгляд. В голубых глазах, так ярко горящих на смуглом лице, – непонимание, обескураженность. Беззащитность? Ковальски моргнул, надеясь, что видение исчезнет, с усилием сглотнул слюну. Транквилизатор наконец сработал – как экстренная система охлаждения для мозга. Пальцы сами с собой разжались, а труба с оглушительным грохотом упала на бетонный пол. Ковальски не услышал этого. В ушах гулко и раскатисто отдавались удары сердца. Он сделал шаг назад, ещё один. 

Совсем странной показалась мысль, что он уже мог быть мёртв. В лучшем случае. А в худшем – парализованным на всю оставшуюся жизнь. Вполне может быть, что без глаз, зубов или ногтей. Вообще-то, он один раз видел на боевом вылете, как допрашивал несговорчивого «языка» Рико. Потом он предпочитал уходить подальше. После такого допроса остаться живым захотел бы только конченый мазохист. 

Ковальски сделал ещё шаг назад и натолкнулся на письменный стол. Вопреки его страшным ожиданиям Рико не сорвался с места. Даже не дёрнулся. Кажется, даже не моргнул.

Время тянулось почему-то очень медленно, и сложно было сказать, сколько его прошло, прежде чем Ковальски осмелился заговорить:

 – У тебя… – он не узнал свой охрипший голос. – У тебя будут ожоги второй степени, если сейчас это не промыть.

Рико отмер, оглядел тот погром, среди которого оказался, и опустил здоровую руку на пол. Под ладонью захрустели осколки, когда он опёрся на неё, чтобы подняться. В полнейшей тишине и будто в тумане Ковальски взял аптечку и проследовал за сержантом наверх – в ту ванную, что на первом этаже. Всё происходило как в замедленной съёмке, и у Ковальски было стойкое ощущение, что не с ним. 

 – Нужно… Кхм, нужно аккуратно снять рубашку, чтобы не навредить ещё больше, – едва слышно обратился он к Рико. – И… И штаны, они тоже промокли. Если намочить, они могут только сильнее повредить коже. Разреши мне... 

Сержант молча повиновался, здоровой рукой расстегнул пуговицы и ремень. Ковальски прерывисто выдохнул, надевая перчатки, и помог Рико снять с себя пропитанную химикатами одежду. Ткань была безнадёжно испорчена, краску выели щёлочи, а соли оставили цветные пятна. Спина его, испещрённая старыми шрамами, сейчас краснела от ожогов и крови, что сочилась из-под застрявших мелких осколков стекла. Скорее всего, это чертовски болело и чесалось. 

Рико зашёл в душевую кабинку и поднял руки, чтобы лангет и бинты не намокли. Ковальски направил струю воды ему на спину. За пару мгновений пол кабинки сделался розоватым. 

Минут через двадцать они сидели на кухне. Сложив руки на спинке стула, Рико смотрел в стену. И всем телом он вздрогнул, услышав до жути знакомый хруст ломающегося носика ампулы.

 – Это просто обезболивающее. Тебе будет легче.

Рико покорно поднялся на ноги и только тяжело вздохнул, когда игла пронзила кожу. И на всякий случай Ковальски сначала всё-таки обработал особенно красные участки кожи безопасным раствором уксусной кислоты, а потом уже взялся за долгое и утомительное извлечение осколков. 

После того как последняя крупная резаная рана была обеззаражена и заклеена пластырем, а все места ожогов – прикрыты бинтами, Ковальски замер в нерешительности. Он не слишком понимал, что надо теперь делать. Просто уйти? В конце концов, время уже давно перевалило за полночь. Если командующий офицер по какой-то причине отсутствовал, блюсти внутренний распорядок дня вменялось ему. Как назло и Рико не поднимался со своего места и никак не помогал разрешить эту неловкую ситуацию.

Не успел Ковальски додумать мысль, как его заставило вздрогнуть хриплое:

 – Пиво буд’шь?

Он уставился в спину сослуживца с иррациональным ужасом. Ещё сильнее, чем секунду назад, ему захотелось уйти отсюда. Но он не пошевелился, словно всё его тело просто парализовало. А Рико, видимо, решил истолковать молчание по-своему, неловко поднялся на затёкшие ноги и направился к холодильнику. 

На стол перед Ковальски грузно опустилась батарея из полудюжины банок. Он прикрыл на пару мгновений глаза, перевёл дух и всё-таки взял одну из них.

Его откровенно напрягала эта ситуация. Начиная с того, что алкоголь – это не лучшее сопровождение что транквилизаторов, что анальгетиков, заканчивая тем, что он просто видел нечто сюрреалистичное и иррациональное в том, чтобы дружески пить пиво с человеком, которого он не раз обкалывал нейролептиками и вязал ремнями к койке в периоды обострения. Ковальски в принципе не смог бы назвать Рико другом. Он вообще не был уверен, что за эти годы хоть кого-то из своей команды смог. А с учётом того, что произошло меньше часа назад, ситуация вообще попахивала абсурдом.

Делая очередной глоток, лейтенант совершенно случайно бросил взгляд на сослуживца: на его правой щеке растёкся синяк. Тут же он вспомнил про собственные сбитые костяшки. Кожа  их немного слезла, а сейчас, скорее всего, сильно отсырела под перчатками, которые так и остались на руках. Он тут же отвёл глаза, но всё равно почувствовал на себе внимательный взгляд. 

Тишина зловеще тянулась, а Ковальски с систематичностью заводной игрушки делал глоток за глотком. 

 – Зн… Знаешь, ты в праве ударить меня. Я повёл себя как самый настоящий моральный урод. Я должен попросить прощения. Но я пойму, если ты не простишь. И… и будешь презирать до конца жизни, – выпалил он вдруг на одном дыхании и при этом так и не набрался сил посмотреть в глаза сослуживцу.

 – Не К’вальски,– ответил Рико и, будто специально выдержав паузу, закончил: – Её.

 – Ты… – Лейтенанту потребовалась пара секунд, чтобы понять, о чём идёт речь. – Нет! Что ты такое говоришь?! 

К горлу подкатил ком, который Ковальски не удалось проглотить. Затравленно и зло сверкнули его глаза, когда он поднял взгляд на Рико. Тот лишь вздёрнул брови.

 – Ты не понимаешь! – не то взмолился, не то возмутился Ковальски, стискивая в пальцах жестяную банку. – Не лезь в это, Рико, это тебя не касается.

 – Кас’ется, – сохраняя внешнее спокойствие, тот сделал несколько больших глотков и указал на свой синяк. – Больно.

 – Да, я не должен был… Но и тебе не следовало… – Ковальски порывисто отставил банку и прижал к вискам пальцы, мучительно морщась. – Мгх, Рико, прошу тебя по-человечески… 

Рико помрачнел и искривил губы в гримасе брезгливости:

 – А она с К’вальски – по-ч’ловеч’ски? 

 – Что ты можешь понимать в этом?!

 – К’вальски. Тоже. Больно, – с нажимом отчеканил сержант. – Нен’видит себя…

 – Это не твоё дело! – раздосадовано воскликнул тот и соскочил со своего места. 

Секунда – и его мотнуло обратно: Рико ухватил за запястье и дёрнул к себе. Банка с пивом гулко ударилась об пол. Вихрем в голове Ковальски пронеслась мысль, что теперь пол придётся мыть ещё и здесь, но она не успела получить развития. Сержант поднялся на ноги и дёрнул запястье ещё раз, заставляя Ковальски посмотреть себе в глаза. Лицо Рико оказалось так близко, что можно было ощутить его в тёплом дыхании запах хмеля. 

 – Она. Презир’ет. К’вальски, – произнёс он, глядя в лихорадочные серо-голубые глаза. – К’вальски дел'ет больно – из-за неё.

 – Нет-нет-нет! 

Сдавленный крик был просто пропитан горечью. Ковальски пытался вырваться, но одной рукой Рико крепко его удерживал и тут же одёргивал обратно.

 – Пусти! Нет! Неправда! 

 – Ст’лько раз не понял: не нуж’н ей! Не будет ник’гда! – теряя самообладание, сквозь зубы выплюнул Рико, и его голос тут же осип от напряжения. 

 – Заткнись! Закрой рот! 

 – Ей пл’вать! – рыкнул сержант и закашлялся, когда травмированные давным-давно связки продрало болью.

На глазах Ковальски выступили слёзы, он закрыл лицо свободной рукой. Ноги подогнулись, и он тяжело опустился обратно на стул. Рико пришлось отпустить его; кривясь, он стал растирать саднящее горло. Ковальски уронил голову на сложенные руки. Его плечи вздрогнули раз, другой. 

Это правда. Он ведь видел, как со сцены Дорис встречал с огромным роскошным букетом молодой человек. Очередной. Пресса сбилась со счёту, сколько их там было у поп-дивы, но не Ковальски. Он помнил каждого, знал о них всё: место работы, какая машина и где живут, средний заработок, где получали и получали ли вообще высшее образование, в каком городе родились, сколько членов семьи… Семнадцать за почти что десять лет после их расставания. Но они ненадолго задерживались. С ним, именно с Ковальски, она была дольше всех. 

И вот сейчас у неё настал долгий перерыв, а о новом любовнике никто ничего не слышал. Никогда раньше Ковальски не тратил столько денег на цветы и билеты. Он кричал, он звал её, пытаясь пройти через секьюрити. Но когда один из них спросил, не знает ли его леди Дорис… та лишь скользнула по нему беглым взглядом и усмехнулась: «Хм-м, нет, не припомню, но ему явно не стоило пропускать автограф-сессию». И ушла в обнимку с этим парнишкой, что моложе её раза в два. 

Потрёпанный остов букета цвета морской волны возвышался над той кучей, где лежали сотни остальных. 

Ковальски редко жаловался на здоровье, но в этот раз он чеканил шаг, туннельным зрением едва различая шашечки такси. За грудиной щемило с такой силой, что было тяжело вздохнуть полными лёгкими, и он заходился очередью мелких вдохов, от которых голова кружилась только сильнее. На самом деле, он в глубине душе надеялся, что если не даст себе передохнуть, то ещё через пару шагов просто свалится замертво.

 – Плевать, – сипло прошептал он, стиснув зубы, – всем плевать. 

Его крупно потряхивало от вновь пережитых эмоций. И сжимающая боль в груди, и дыхание, с которым невозможно совладать, – это всё накатило с прежней силой, точно он и не пил транквилизаторы. И меньше всего на свете ему хотелось теперь разрыдаться на глазах у Рико. Неужели и без того мало дерьма случилось за этот день?

На мгновение у него перехватило дух, когда он почувствовал, как его тянут за плечо. Он был так удивлён, что не стал сопротивляться. Рико аккуратно и медленно выпростал его руку и, держа её на лангете, осторожно снял синюю латексную перчатку. Широкая кисть была влажной, подушечки пальцев – сморщенными. Ковальски боялся пошевелить ею и искоса наблюдал, как Рико распрямляет его пальцы, внимательно рассматривая их. 

 – Не всем.

Только тогда Ковальски обратил внимание, что сержант стоит на одном колене перед ним. Тогда, когда этими несвойственными Рико, выверено медленными движениями тот приложил ладонь Ковальски к своей груди. Тогда, когда под кожей Ковальски почувствовал частые, гулкие удары сердца. Тогда, когда мир вокруг замер, поглощённый дикими болотами чужих глаз. 

Бух-бух-бух – пульсировал этот смазанный мир на периферии зрения в такт с сокращениями сердечной мышцы. Шершавый и мягкий на ощупь, как шрамированная срезанием татуировок кожа на груди. А по запаху – въедливый, как антисептик и уксусная кислота, и хмельной, как тёмное нефильтрованное пиво. Иррациональный, пугающий, обволакивающий. Утягивающий в бездонное болото, глубоко в широкие зрачки, объятые ярко-голубой радужкой, где его ждало нечто. 

Это нечто оставалось незримым до сих пор, но, наверное, таким очевидным. Нечто, за чем Ковальски гнался, что пытался увидеть, руководствуясь неуёмным желанием познать всё, что скрыто от его взора. Что-то, что провиденье мешало ему застать за воображаемой дверью и тогда, у бассейна, и тогда, в простудном бреду – ответ на загадку по имени Рико. И именно сегодня – ну почему именно сегодня? – это провиденье, признав своё поражение перед любопытным сверх всякой меры учёным, отступило. 

 – Нет… – одними губами произнёс Ковальски. – Нет, – повторил он уже громче и твёрже. 

И весь Рико, всё его существо, и напряжённое поверхностное дыхание, и почти не мигающие глаза, и колотящееся сердце, – всё это просто отвечало «да».

Ковальски выдернул руку. Поднялся так резко, что в голове на секунду потемнело, отступил назад, споткнулся о стул, едва не перевернув его. Попятился, вытянув перед собой руку, словно заслоняясь ею, а второй – шаря в воздухе позади. И стоило ей провалиться в дверной проём, как тут же он бросился прочь из кухни.