Эмити улыбается.
У Эмити улыбка такая сломанная-переломанная, собранная наспех по кусочкам, но искренне-горькая, как привкус от полыни посреди лета или иглы острые на коже. Эмити улыбается редко; улыбается только для неё. Для Луз Блайт готова улыбаться целую вечность, даже если это принесёт ей невообразимую боль. Сквозь слёзы, сковавшие янтарём карамельный взгляд, сквозь боль, пронзающую, привычную, бьющую по костям и сквозь чувства, в которых она захлёбывается, чёрт побери, без шансов, без попыток спастись.
Потому что спасаться от неё совсем не хочется.
Луз улыбается часто-часто, может показаться, что даже слишком - и потому фальшиво, но ведьма знает, что это не так. Ведь Носеда всегда нестерпимо живая, нереально настоящая, что трепетно руки трясуться, тело северным ледовитым сковывает, а Эмити тонет в своих бультыхающихся чувствах от этой живости.
Она хочется прикасаться к ней, дотрагиваться, держаться за неё до самой последней минуты этого чёртового мира. Кончики пальцев покалывает, они немеют, всё пыльными вспышками разлетается, кружит, кружит, кружит.
Им кружит голову от касаний и мир кружится вокруг независимо от них.
Эмити слышит, как вписывается брызгами искристыми их вальс прикосновений в тихий перестук часов на стене, будто въедается в мучительную бесконечность.
Всё внутри колется, бьётся, разрывается, выворачивает наизнанку, заставляя губы кусать до железного привкуса крови и приглушённо шептать что-то, словно сквозь узоры на толстых стёклах.
Притуплённая боль загорается тысячью новых агоний на коже, когда они тянутся друг к другу, льнут, ластятся в объятиях, прикрывают глаза и мучительно смеються сквозь слёзы.
Потому что да, им остаётся только смеяться беззвучно и улыбаться взахлёб. Пылью, остротой, скрежетом, болью.
И опять прикасаться друг к другу, не отрываясь, снова сгорать в пламени, что пахнет сухим апрелем и угольными остатками их соместного существования.
Луз протягивает ладонь и берёт её за запястье, осторожно, аккуратно, боясь навредить, словно от этого их общее проклятие под названием "родственные души" перестанет быть таким жгучим. Кожа взрывается болью, будто пропитана сотней мощнейший разрядов молний, сеточка капилляров красно-порванная перед взглядом, а реальность безлика друг без друга.
Кисти рук под пальцами человека закипают, краснеют и покалывают, будто их окунули в огонь несколько раз подряд. Эмити тихо шипит, но не отстраняется, лишь подаётся ближе под еле слышное "прости".
Они уничтожают друг друга, но жить без тактильного контакта уже невозможно.
И они опять с улыбками касаются друг друга.
В миллионный, миллиардный, бессчётный уже раз.
Ближе, ближе, ближе - настолько, что даже воздух раскаляется вокруг них. Кислород проникает в сожжённые лёгкие вперемешку с чистыми чувствами и беспорядочным шёпотом между строк, будто в бреду.
Эмити золотой филигранью ожогов вырисовывает узоры на её ладонях, дёржится неистово за своё личное солнце - или проклятие? - потому что мосты за спиной сожжены уже давно, а мир разорвался вспышками в догорающем небе. Они обе словно на линии огня. Вместе всегда на линии огня.
Расстояний нет больше, километры стёрлись до нуля, а они словно создали свой собственный сумасшедший мир, где только их двое и больше никого. Между ними расстояние в полувдох.
Блайт ненавидит себя, когда видит, как на смуглой коже расцветают красноватые ожоги, принося лишь боль той, которую она любит безвозвратно. Ненавидит себя за то, что доставляей ей такое неприятное чувство. Мерзко. Противно. Но она не может остановиться.
Эмити давно не чувствует ладони, покрытые растёкшимися пятнами ярких карминовых ожогов, что контрастно горят на светлой коже - почти как кровь. Она совсем не ощущает, когда Луз тянется к ней и прикасается к губам - лишь звёздная пыль и новые шрамы. Боль яркими вспышками взрывается на губах, притупляя чистые, как хрусталь, эмоции. Но обоим совсем не жаль.
И Эмити может думать лишь о том, что Луз запредельно прекрасна.
Касаниями ведьма вырисовывает нечёткие узоры на её коже, и обе она захлёбываются сладостно-фальшивими улибыками и овладевшими и сковавшими, как стальные цепи, чувствами, привязанностью.
Ожоги расползаются поверх старых, коротые даже зажить не успели - это опьяняет, не даёт оторваться.
Кто говорил, что любить просто?
Это сложно, очень тяжело, просто невыносимо трудно. Потому что любовь - это чувства, а чувства ранят больнее всего на свете.
Клеймом выжжено на сердце "родственные души" - личное неизлечимое проклятие.
- Прости меня, Эми, - шепчут ей в ухо, обпаляя горьким дыханием и хриплыми нотками голоса - потому что в разодранном горле першит. - Я не хотела доставлять тебе боль никогда.
- Лучше гореть красиво, - еле выдыхает она и опять прижимается к родным губам к волнующе-щекочущем поцелуе. И обе улыбаются грустно.
Эмити смотрит в любимые карие глаза с потухшими искрами внутри и негласно обещает, что это не навсегда, что когда-нибудь она обязательно закончит это, чтобы для Луз закончилась эта пытка - для Блайт же она будет вечной.
Но Носеда будто понимает её мысли смотря так, что сразу читаешь клятву - после конца мира, после сожжённого запаха дыма и закончившегося лета, они будут тут, вместе, под вуалью ночей, засыпанные болью и влюблённые до разорванных в клочья сердец.
И Эмити хочется верить в эту чепуху.
На ладонях и кругом на коже рубцы от ран, ожоги и белёсые шрамы, от которых дыхание замирает и просто разрывается.
Потом они с Луз синхронно отпускают друг друга, сверкая всё теми же запятнанными эйфорией взглядами среди темноты и прячут израненные руки под рукавами.
Лишь Носеда отстраняется, отходит на пару шагов, с улыбкой исчезая во тьме... Эмити вспоминает мириады признаний, звёздные ночи и танцы под луной, вспоминает поцелуи и вздохи, ловя на затворках сознания пугающе мутную мысль о том, что она хочет снова.
Хочет ещё.
Желает почувствовать боль.
Горячие искры вновь снопами ложатся на кожу.
///
В Совином Доме пахнет старыми страницами книг, осевшей вокруг пылью, сильной магией, цветочными экспериментами Луз и мерзкими варевами Иды. Эмити вздыхает глубоко, натягивая улыбку, что щекочет уголки губ. Тут по-домашнему шумно, как-то уютно - даже если всё такое старое, ветхое и шаткое, закиданное мусором и хламом.
Она закусывает щеку изнутри, а в голову неосознанно приходит мысль о том, что по-настоящему дома Эмити чувствует себя именно здесь - где её приняли за свою не оглядываясь на её поступки, где ей разрешалось вести себя неидеально, где над ней подшучивали и искренне интересовались её жизнью. Где есть Луз.
Она покачивается из стороны в сторону - или это мир трясётся? - и обеспокоено разглядывает Идалин, вслушаваясь в мерное тиканье часов на стене.
- Блайт.
- Да, мисс Клоторн? - еле разлепляет губы она, невольно вздрагивая под внимательным взглядом Совиной Леди и обхватывает себя руками за плечи.
Та смотрит на неё с минуту оценивающе, в её янтарных глазах сияет солнце, а в волосах серебро, Идалин осматривает Эмити и кривит тонкие губы в полуусмешке-полуулыбке, чуть грустной - может показаться. Ощущая на себе взгляд могущественной ведьмы, Блайт неловко поправляет выбившуюся из причёски мятную прядь.
Ида смотрит на ожоги и красноватые рубцы на руке внимательно, почти испепеляет.
- Постарайтесь друг друга хотя бы не сжечь, а то никакие костры инквизиции не нужны будут, - в её голосе поют саркастические нотки и что-то странное, едва уловимое... Забота. Эмити понимает: Идалин Клоторн волнуется. Она осознаёт это, когда видит на столе стопку потрёпанных книг о проклятиях. Ведьма ищет способ извабить их от этого...
Эмити не отвечает. Ида тоже молчит.
Солнце сгорает незаметно.
/ / /
Эмити ночью не спится. Потому что именно тогда в голове появляются невыносимо громкие отголоски воспоминаний, что ворохом сыпоются ей прямо в душу.
Она вспоминает всё, перебирая воспоминания, перелистывая до самого начала. Их безумно странную встречу - тогда они смотрели друг другу в глаза зло, с нотками ненависти; первое касание - порхающее, нежное, но жгучее, когда жар разливался внутри и запечатлялся на коже; первый поцелуй - когда всё зажглось горячими красками, обрисы расплывались, а губы кололо неистово, а в ней внезапно поселилось солнце.
Луз поселила солнце в ней.
Постепенно... казалось даже, что слишком медленно - они принимали это; лишь позже обе осознали, что на самом деле "любовь" и "боль" - совместимые понятия, которые друг без друга просто не могут существовать.
Как и Эмити с Луз.
Остановиться нельзя, они дошли до конечной, то точки невозврата; пересекли все черты, котррые оставались, обрезали все нити и сожгли вме мосты. Назад не вернуть.
Ставая запретно ближе, они лишь увеличивали накал боли. Как бабочки, слепо тянулись к свету, но обжигали крылья под ярким свечением лампы.
Эмити никогда не хотела быть безвольной бабочкой, не имея сил даже воспротивится свету. Но она уже обожгла крылья - и не только.
Луз - истинный свет.
Свет неумолимо манит к себе.
/ / /
За окном встаёт солнце, ржавыми взмахами кисти небо превращается в окровавленное, пугающе адское.
Они шагают навстречу, не выдерживая. Хватаются за руки и беспорядочно шепчут что-то сокровенно-искреннее друг другу, сдерживая беззвучные крики. Прикосновения, прикосновения, прикосновения... В отказывающих лёгких - дым от пожара, в сердце - кладбище жжённых надежд и тысячи невысказанных слов, которые прячутся за касаниями и ощущаются на коже иглами.
Чистый огонь загорается вместе со вспышками агонии и отчаянной любви в прикосновениях, проходится пламенем по коже, течёт по венам и артериям, рвёт всё вокруг в клочья и разбивает осколками комет остатки сердца, что полностью в ранах от этих проклятых чувств.
Они льнут друг к другу, Луз хватает её за щёки и слепо целует до умопомрачения, так, что Эмити теряет голову. Они тонут вместе среди огня, пересекаются солнечными нитями лучей и слёзы размазывают по щекам.
От крови и любви не видно мира.
Им откровенно плевать на всё, потому что пока они есть друг у друга - даже если из-за этого мир сгорает пламенем - они живут. Дышат.
Эмити чувствует, как свет обволакивает её, а боль захлёстывает океаном.
И почему-то хочется, чтобы так было всегда.
Часть 1