come on baby, let's ride

come on baby, let's ride 

we can escape to the great sunshine

      — ноги убери, — недовольно басит намджун, опуская окошко до максимума. выжигающая последние позывы делать что-либо жара проливается на высунутый из окна локоть, но ему наплевать, пока в салон попадает хоть какой-нибудь воздух.

       — ага, — безынтересно раздаётся справа, но и короткого взгляда с линии горизонта на приборную панель и обратно достаточно, чтобы понять, что этот гаденыш даже не планирует слушаться да, впрочем, как и слушать вообще. джуну, конечно, любо дорого смотреть на эти восхитительные ножки, но в том и проблема, что от дороги отвлекают. топливная стрелка подозрительно быстро клонит к нулевой отметке и руль что-то странно подергивается на поворотах направо, так что им бы побыстрее добраться до первого попавшегося городка, а не, как от такого вида хочется намджуну, остановиться прям здесь да разведением этих ножек заняться.

       — не забудь ещё помыть машину, а то запылилась что-то.

       — как скажешь, — таким же ровным тоном, продолжая не отрываться от очередной головоломки на экране. в свободной руке механически подергивается веер, снижая градусы на коже, а намджун напротив начинает закипать. 

      — дальше ты едешь в багажнике. 

      — хорошо, — минута на осознание. — постой, что?.. эй!

       голос на октаву выше, и намджуну прилетает этим самым веером, отчего машина едва заметно дергается, заезжая колесом на сплошные, но чонгуку достаточно и этого, чтобы поумерить пыл и испуганно притихнуть на месте. сердце стучит по грудной клетке, и ноги сами собой сползают на пол. виноват. забыл про неприкосновенность водителя во время пути, но испуга от манёвра с лихвой хватило в качестве наказания.

       не то, чтобы он сомневался в намджуне, но про банальную безопасность забывать все же не стоит. мелким шрифтом ко всему прочему в голове пробегает мыслишка, что своё наказание он ещё получит сполна, но сейчас не об этом.

       крепкая рука перемещается с руля на голую коленку, сжимает скромно так, но успокаивающе, хотя сам джун и бровью не ведёт, внимательно следя за дорогой. тоже испугался. и за чонгука в том числе. знает же, что мелкий постоянно так: начнёт задираться или натворит что-то, а потом, уши поджав, потонет в вине и будет волноваться, как бы намджун серьезно не обиделся. милашка одним словом.

       впереди маячит полуразвалившаяся ржавая вывеска, ознаменовывавшая, что им не суждено застрять посреди нигде, и намджун облегченно выдыхает, прибавляя газу.

       — а тут атмосферненько. мне нравится, — потягиваясь после утомляющего сидения в слишком тесной для таких продолжительных поездок i8. его малышка, как бы то ни было, тоже была не предназначена для подобного, но чонгук настоял. «вижу тебя за рулём этой прелести, и ноги сами в стороны разъезжаются». как тут устоять.

       сунув пару банкнот первому пойманному за шкирку механику и на пальцах пояснив, что ким от него хочет и что будет, если хоть царапина появится на его крошке, намджун присаживается на капот, лениво созерцая вытянувшегося чонгука. короткие шортики ползут выше, когда тот складывается пополам, и тут уже старший не сдерживается и поднимается с места, шлепая по обтянутой джинсой ягодице.

       — пойдём найдём чего-нибудь перекусить, — с улыбкой предлагает он притворно возмущённому чонгуку и, засунув руку в задний карман чужих джинс, ведёт младшего в сторону старенькой забегаловки. та встречает их потертыми кожаными диванчиками, корявыми железными столиками, каждый из которых был накренён под своим уникальным углом и замученно шаркающими обувью по полу работниками; душный воздух разгоняли отжившие своё вентиляторы под потолком, место которым если только в музее, так что вопреки надеждам кима об освежающей прохладе ветерка можно было и не мечтать. в этом местечке пахло жжённым маслом и крепким кофе, который разливала по кружкам странствующая по залу официантка, лет на десять староватая для подобной униформы. чонгук восторженно хлопает в ладоши, не привыкший к подобным изыскам в стиле девяностых, но намджун, не шибко впечатленный, а скорее голодный и подуставший, слабо улыбается этой картине и плюхается в одну из кабинок, утягивая парня за собой.

       — две порции вот этого, самое холодное пиво, что вы найдете, и банановый молочный коктейль, — тыкает на случайные позиции в меню и смеряет чонгука, уже готовившегося завозмущаться, долгим взглядом, намекающим на то, что на сегодня его квота на пререкания исчерпана.

       — молчу-молчу, — чон поднимает руки в воздух, признавая своё поражение, и затем, сплетя пальцы, опирается на них подбородком. от его взгляда не ускользают пролегшие под глазами старшего тени и тяжелые вздохи, которые тот роняет время от времени, поглядывая за грязно-мутное окно. все же хорошо, что им пришлось сделать такую вынужденную остановку: джуну пора бы отдохнуть и отвлечься. и если чонгук не может помочь по пути, меняясь с ним сменами, то в этом ему равных не было.

       официантка грохает на стол тяжёлые тарелки со сколотыми краями, возвращаясь к своему бесцельному странствованию по периметру забегаловки; чонгук сбрасывает с ноги шлёпанец и с невозмутимым видом принимается за картошку, располагая ногу на чужой коленке. бровь намджуна ползет вверх, в то время как нога чонгука ползёт дальше и выше, оказываясь теперь уже на внутренней поверхности бедра. резные губки обхватывают красно-белую соломинку, дразняще медленно потягивая густой коктейль, а лукавые глазки смотрят так читаемо, что намджун с трудом сдерживается от того, чтобы уложить чонгука прямо на этот стол, и лишь ловит чужую ногу между своих, зажимая в плену сильных бёдер. младший делает попытки вырваться, но все оказывается безуспешно, так что он двигает ей дальше, упираясь в чужую ширинку, и с неизменной ухмылкой не отрывает взгляда от лица джуна, охнувшего от удивления. 

      как бы то ни было, с этим мальчишкой выдержка рано или поздно становится железной, так что ким ухитряется как-то закончить трапезу, все еще удерживая сдавшуюся лодыжку, и прикончить ещё один стаканчик пива, пока за окном из ниоткуда собираются тучи, угрожая осыпаться ливнем. он щедро расплачивается если не за промасленную и пересоленную еду, то хотя бы за классическую атмосферу, которая в конце концов пришлась и ему по душе. было что-то очаровывающее в черно-белом плиточном полу и желтых обоях в цветочек, повидавших не мало судеб. он не удивился, если бы увидел на стене объявление десятилетней давности о соревновании по поеданию хот-догов или фотографию этой самой официантки с подписью «разыскивается», которая тут оказалась не то из ностальгии о бурной молодости, не то от того, что стены заполнить нечем было. 

      намджун оглядывает ещё разок заполненные разносортными картинами и листовками стены, не прощаясь, ибо им тут, к сожалению или к счастью, ещё завтракать, пока чонгук увлечённо щёлкает все это на пленочный фотик, который старший ему подарил, и напоследок ухитряется сфотографировать, как целует кима на фоне главной стойки, но немного увлекается и отстраняется только тогда, когда все присутствующие начинают ободряюще свистеть и хлопать. сверкая подрумянившимися от легкого смущения щечками, чон все же польщенно кланяется и, ещё раз чмокнув своего парня в щечку, выбегает подальше от них всех на улицу. не ожидавшего этого младшего окатывает проливным дождём, который всё-таки решил осыпаться на землю, пока они развлекали публику.

       тонкая белая футболка пропитывается водой, облепляя крепкую спину и являя на свет божий чонгуковы рельефы, пока тот счастливым ребенком кружится под дождём. намджун нежно улыбается этому, подпирая стену закусочной, но потом решает все же присоединиться, обвивая тонкую талию со спины, покрывает шею последовательными поцелуями и, добравшись зубами до чужой мочки, шепчет предложение осмотреть здешние мотели, которое, несомненно, принимается на ура.

drug, suck it up, like vanilla ice is 

don't treat me rough, treat me really nice-is 

decorate my neck, me, i'm on decisis 

why, come on come on come on

      мокрая одежда падает на пол, их хозяева - на постель. чонгук кошечкой выгибается на накрахмаленных простынях и бесстыдно стонет, комкая в пальцах ткань, когда намджун, как обычно, проливая нежность вместо смазки, обозначает себя языком. умелые пальцы оказываются словно бы везде и всюду, и при всем желании не сбежать из такой крепкой хватки, а только плавиться от жары и пропитавшего воздух невысказанного, но кристально явного. чон знает, намджун никогда не отпустит. не важно, сколько криков и ссор пролегло между ними, сколько захлопнутых дверей и бесцельных побегов; он знает, что за всем этим обязательно последует такое до боли родное «ну и куда ты собрался», сопровождаемое не менее пылким примирением.

       намджун утыкается в чужую шею, слизывая капельки пота и рассыпая на их месте фиолетовые следы, жмётся ближе, сгребая в, может быть, неудобные, но такие нужные объятия. в жизни кима было две детки, своевольных и диких, но при всём при этом неповторимо прекрасных, таких его. обе он холил и лелеял, пылинки с них сдувал, ведь знал, что вторых таких на свете нет. зубы сталкиваются в неловком поцелуе и движения становятся смазанней, но проникновенней, а потом и вовсе прекращаются, сопровождаемые дуэтом хриплых стонов. чонгук заворачивает их в одну из простыней - ту, которая, видимо, должна была служить одеялом - и ластится к намджуну, едва ли не мурлычет, так как теперь его очередь зацеловывать любимую мордашку. закатное солнце ознаменовывает конец дня, окрашивая охрой пол комнатки, но для этих двоих все определено только начинается.

the end