тэхен ни когда не считала себя художником (два года занятий в школе не считаются, ведь ходила она туда исключительно потому, что родители хотели разносторонне развитое чадо), но сейчас она сидит на полу и пылко марает листок за листком. именно сегодня ей показалось, что рисунок это единственное, что сможет помочь. не забыть.
вокруг нее валяются распечатки десятка фотографий разной четкости, которые она ухитрилась урвать, тайком пытаясь поймать именно то, что каждый день оставляло новую трещинку на фарфоровом сердце. но проблема в том, что на всех этих фотографиях чего-то не хватает. она словно смотрит на чужого человека, на рекламу духов или новой краски для волос — да, хорошо поставленно и до тошноты эстетично.
но нет самого главного. не хватает той самой красоты, которую можно прочувствовать лишь находясь в непосредственной близости, лишь чувствуя тепло чужого, но в то же время такого родного тела рядом. потому она и взялась за карандаш. зря что ли тогда, когда по-хорошему должна была бы слушать, она растягивала каждую секунду, высматривая новые и новые черты и линии, пытаясь оставить гравировку этого момента где-то глубоко в памяти, чтобы и через пять-десять лет она могла снова оказаться на том надувном матрасе, рядом с ее музой. сейчас она уже не вспомнит оттенки мебели или постельного белья, на котором они сидели. в голове лишь мелькает тонкий силуэт, расслаблено опершийся на край кровати, резная рука в слегка растрепанных после бессонной ночи угольных волосах и горящие глаза. возможно, тэхен прослушала что-то важное, но она ни капли не сожалеет. ведь грех слушать, когда перед тобой такая картина.
на часах далеко за полночь, но тэхен готова просидеть хоть до следующего заката. ее подгоняет страх, тихо следующий за ней по пятам и напоминающий о себе каждую свободную секунду, когда голова свободна от всех мыслей, а сердце слишком доверчиво откровенно. страх того, что однажды — а этот день обязательно наступит (но тэхен усердно старается об этом не думать) — она не будет в силах вспомнить изгиб челюсти, от которого когда-то сердце начинало биться чаще, или форму очков, которые она мечтала снять всей душой, ведь они прятали от нее часть Юнги. и она все-таки это делала — тут уж помогало немного воображения, основанного на паре фоток, что Юнги как-то отправила ей без очков. она делала это тайком, хотя впрочем все, что касалось богической внешности Юнги было тайком, ведь та ни разу не считала себя красивой. чего нельзя было сказать о тэхен. для безнадежно влюбленной тэхен Юнги стала неидеальным идеалом, о котором та грезила большую часть своей жизни.
очередной карандаш ломается сначала от чрезмерного нажима, а после, уже пополам, от негодования девушки. не то. все равно не то.
какой-то частью сознания она понимает, что как бы ни пыталась, ей не достичь оригинала, но продолжает слепо надеяться. и дело тут не в умениях или пропорциях. не в теле, не в волосах или очках. дело даже не в Юнги. все дело в тэхен. как возможно нарисовать любовь, слишком вольную для того, чтобы ее заключали в слова или штрихи? ответ — никак. это можно лишь прочувствовать, вдохнуть, увидеть.
тэхен рвёт очередной листок и трясущейся рукой набирает выученный наизусть номер.
но из трубки, как обычно, звучат лишь гудки.
Часть 1